Что касается нас обоих, то, едва только мы прибыли к дому князя, я увидел, что он, обессиленный и изнуренный этими непрерывными волнениями, упал без чувств на руки служителей и женщин его дома…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И упал без чувств на руки служителей и женщин его дома, ибо, судя по тому, что он успел передать мне дорогою, после всего случившегося он потерял всякую надежду увидеться еще раз со своей возлюбленной Шамс ан-Нахар.
И вот в то время как женщины и служители были заняты тем, что приводили князя в чувство, родные его вообразили, что я причиной всем этим несчастьям, которых они не понимали, и они захотели, чтобы я им передал все подробности случившегося. Но я поостерегся раскрывать им что бы то ни было, и я сказал им:
— Добрые люди, случившееся с князем так необыкновенно, что он один только может сказать вам об этом!
И к счастью для меня, в этот момент князь пришел в себя, и его родные не осмелились более перед ним продолжать свой допрос. И я, опасаясь новых расспросов и немного успокоившись относительно состояния Бен-Бекара, взял свой сверток и направился со всевозможной поспешностью к своему дому.
Прибыв домой, я нашел там свою негритянку, которая издавала самые пронзительные и самые отчаянные вопли и била себя по лицу руками, и все соседи собрались вокруг нее, утешая ее в моей гибели, которую считали несомненной. И вот, увидев меня, негритянка подбежала ко мне и бросилась к моим ногам и тоже хотела подвергнуть меня новым расспросам. Но я сразу же пресек ее попытку, сказав ей, что в настоящую минуту я хочу только уснуть; и я бросился, истомленный, на тюфяки и, уткнувшись лицом в подушку, заснул тяжелым сном до самого утра.
И утром моя негритянка пришла ко мне и начала расспрашивать меня; и я сказал ей:
— Подай мне поскорее полную кружку!
И она мне подала ее, и я сразу осушил ее; и, так как моя негритянка продолжала настаивать, я сказал ей:
— Случилось то, что случилось.
Тогда она ушла. И я опять погрузился в сон и не просыпался на этот раз два дня и две ночи.
Когда я окреп настолько, что мог присесть, я сказал себе: «Теперь непременно надо пойти принять ванну в хаммаме!»
И я тотчас же отправился туда, хотя был очень озабочен состоянием Бен-Бекара и Шамс ан-Нахар, о которых ничего не слышал. И я пошел в хаммам, где принял ванну, и тотчас же направился оттуда к своей лавке; но лишь только я вынул ключ из кармана, чтобы отпереть дверь, как маленькая рука коснулась сзади моего плеча и чей-то голос сказал мне:
— Йа Амин!
Тогда я обернулся и узнал свою молодую приятельницу, наперсницу Шамс ан-Нахар. Но вместо того чтобы обрадоваться при виде ее, я внезапно был охвачен жестоким страхом, опасаясь, чтобы мои соседи не увидели меня в разговоре с ней, ибо все знали, что это наперсница фаворитки халифа. Тогда я поспешил поскорее сунуть ключ в карман и, не оборачиваясь, побежал вперед, совершенно обезумев; и, несмотря на многократный зов молодой девушки, которая бежала за мною, упрашивая меня остановиться, я все время продолжал бежать впереди наперсницы, пока не достиг дверей одной малопосещаемой мечети. И я вскочил внутрь ее, быстро сбросив у дверей ее свои бабуши[14], и я направился в самый темный угол, где тотчас же принял положение молящегося. И тогда более, чем когда-нибудь, я думал о том, сколь велико было благоразумие давнишнего моего друга Абальгассана бен-Тагера, который избежал всех этих печальных осложнений, спокойно удалившись в Басру. И я подумал в душе своей: «Ну конечно! Если только Аллаху будет угодно, чтобы я выпутался беспрепятственно из этого приключения, я даю клятву, что я никогда не пущусь в подобные приключения и никогда не возьму на себя подобной роли!»
И лишь только я очутился в этом темном углу, как ко мне подошла…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И лишь только очутился я в этом темном углу, как ко мне подошла наперсница, с которой на этот раз я мог решиться поговорить свободно, так как здесь не было ни одного свидетеля. Она начала с того, что спросила у меня:
— Как твое здоровье?
И я отвечал ей:
— Как нельзя лучше! Но я предпочел бы даже смерть этим беспрестанным волнениям, среди которых мы живем!
Она отвечала мне:
— Увы! Что сказал бы ты, если бы ты знал состояние моей бедной госпожи?! Йа Рабби![15] Я чувствую, что слабею при одном воспоминании о том моменте, когда она вернулась во дворец, куда я успела возвратиться первая, бежав из твоего дома с террасы на террасу и бросившись наконец на землю с высоты последнего дома.
Йа Амин! Если бы ты видел ее! Кто мог бы узнать в этом бледном лице, которое может быть только у выходца из могилы, лицо лучезарной Шамс ан-Нахар?! И вот, увидев ее, я не могла не разрыдаться, и я бросилась к ее ногам и обняла их. Но она забыла о себе и думала только о лодочнике, для которого она дала мне, чтобы тотчас же передать ему, тысячу золотых динариев в качестве награды за его труд. После этого силы изменили ей, и она упала без чувств на мои руки; тогда мы поспешно перенесли ее на ее постель; и я брызгала ей в лицо цветочной водой, и протирала ей глаза, и обмывала ноги и руки, и переменила ей все одежды, верхние и нижние. И тогда только я с радостью увидела, что она приходит в себя и слегка дышит; и тотчас же я дала ей испить розового шербета и понюхать жасмина и сказала ей:
— О госпожа, Аллах да будет над тобою! Береги себя, береги себя! Что будет с нами, если это продолжится?
Но она ответила мне:
— О верная моя наперсница, у меня нет более ничего на земле, что привязывало бы меня к ней! Но прежде чем умереть, я хочу узнать, что с моим возлюбленным. Ступай же разыщи ювелира Амина и отнеси ему эти кошельки, полные золота, и попроси его принять их в возмещение убытков, причиной которых было наше присутствие в его доме.
И наперсница протянула мне сверток, очень тяжелый, который она держала в руках и который, должно быть, содержал не менее пяти тысяч золотых динариев (в этом я действительно имел случай убедиться впоследствии). Потом она продолжала:
— Шамс ан-Нахар поручила мне, кроме того, передать тебе последнюю ее просьбу — сообщить нам все новости, все равно, хорошие или печальные, о князе Али бен-Бекаре!
Тогда я действительно не мог отказать ей в том, чего она просила у меня как милости, и, несмотря на мое решение не вмешиваться более в эту опасную историю, я велел ей прийти вечером в мой дом, куда я не замедлю явиться со всеми необходимыми для нее сведениями. И я вышел из мечети, попросив прежде молодую девушку пройти раньше ко мне и оставить там сверток, который она держала в руках; и я направился к Бен-Бекару.
И тут я увидел, что все, женщины и слуги, в течение трех дней ожидали меня и не знали, что делать, чтобы успокоить князя Али, который беспрестанно требовал меня среди глубоких вздохов. И я нашел его с потухшими глазами, и он походил более на мертвеца, чем на живого человека. Тогда я приблизился к нему со слезами на глазах и прижал его к моей груди…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И прижал его к моей груди, и говорил ему много приятных вещей, чтобы немного утешить его, но на этот раз я не достиг этого, потому что он сказал мне:
— О Амин, так как я чувствую, что душа моя собирается улететь, я хочу, по крайней мере, оставить тебе перед смертью знак моей благодарности за твою дружбу. — И он сказал своим рабам: — Принесите сюда то-то и то-то!
И тотчас же рабы озаботились принести и разложить передо мною в корзинах всевозможные ценные вещи, вазы из золота и серебра и драгоценности высокой стоимости.
И он сказал мне:
— Я прошу тебя принять это взамен вещей, которые были украдены из твоего дома! — Потом он приказал служителям перенести все это ко мне. И в заключение он сказал мне: — О Амин, знай, что все в этом мире имеет свою цель! Горе тому, кто не достиг своей цели в любви: ему не остается ничего, кроме смерти. И вот если бы не уважение к закону нашего пророка (да будет мир над ним!), я бы ускорил момент своей смерти, приближение которой я уже чувствую! Ах, если бы ты знал, Амин, сколько мои ребра скрывают под собою страданий! Я не верю, чтобы какой-нибудь человек мог испытывать когда-нибудь такие муки, которыми переполнено мое сердце!
Тогда я сказал ему, чтобы немного отвлечь его, что я прежде всего должен передать все новости о нем наперснице, которая ждет их от меня и которую Шамс ан-Нахар послала ко мне с этой целью. И я расстался с ним, чтобы отправиться к молодой девушке и рассказать ей об отчаянии князя, который предчувствовал свой конец и который покидал землю с единственным сожалением, что он разлучен со своей возлюбленной.
И действительно, через некоторое время после моего прихода я увидел, что ко мне входит молодая девушка, но в состоянии невообразимого волнения и смятения; и из глаз ее неудержимо лились слезы. И я, все в большей и в большей тревоге, спросил у нее:
— Ради Аллаха! Что могло быть еще хуже того, что случилось?
Она с дрожью в голосе отвечала мне:
— То, чего мы так опасались, постигло нас. Мы наверно погибли все до последнего! Халиф узнал все! Слушай: по нескромности одной из наших невольниц у начальника евнухов появились подозрение, и он начал допрашивать всех женщин Шамс ан-Нахар, каждую отдельно. И, несмотря на их отрицание, он напал на истинный путь вследствие противоречий в полученных им сведениях. И он довел все это дело до сведения халифа, который тотчас же распорядился привести к себе Шамс ан-Нахар в сопровождении, против обыкновения, двадцати евнухов дворца. И вот все мы в тоске и в величайшем страхе. И я едва могла улучить минутку, чтобы прибежать к тебе и предупредить тебя о последнем несчастье, которое угрожает нам. Ступай предупреди скорее князя Али, чтобы он принял все необходимые в подобно