— О сердце мое! Око мое! Душа моя! Пробудись! Ведь это я, Камар аль-Заман!
Но молодая девушка не шевелилась.
Тогда Камар аль-Заман, видя, что призыв его остается без ответа, сказал:
— Клянусь Аллахом! Я не могу больше ждать! Я должен войти в нее, все подталкивает меня к этому! Посмотрим, смогу ли я добиться успеха, пока она спит?
И он растянулся на ней, вот и все. А Маймуна, и Данаш, и Каш-каш это наблюдали. И Маймуна начала уже сильно волноваться и уже готовилась сказать, что это в счет не идет, ведь Камар аль-Заман просто лег на девушку, которая спала на спине.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Это-то и наблюдали три ифрита. Камар аль-Заман хотел уже приступить к тому, к чему влекло его желание, как вдруг он содрогнулся, выпустил ее из рук, покачал головою и подумал: «Конечно, это царь, отец мой, велел положить эту девушку на постель ко мне, чтобы испытать, как подействует на меня соприкосновение с женщиной; и теперь он, вероятно, стоит за стеною, приложив глаз к скважине, и смотрит, удастся ли это. А завтра он войдет ко мне и скажет: «Камар аль-Заман, ты говорил, что питаешь отвращение к браку и к женщинам. Что же ты сделал сегодня ночью с этой молодой девушкой? Ага, Камар аль-Заман, значит, ты хочешь наслаждаться женщинами втайне, а от брака отзываешься, хотя и знаешь, какое это было бы счастье для меня — знать, что мне обеспечено потомство и что престол мой перейдет к детям моим». И тогда я окажусь лгуном и обманщиком. Нет, лучше уже я воздержусь от совокупления в эту ночь, несмотря на все мое желание, и подожду до завтрашнего дня, а тогда я попрошу моего отца дать мне эту прелестную девушку в жены. И таким образом, отец мой будет счастлив, а я смогу наслаждаться этим благословенным телом».
Затем, к великой радости Маймуны, которая начинала уже страшно беспокоиться, и к немалому огорчению Данаша, который подумал, что сейчас юноша овладеет девушкой, и уже принялся от радости плясать, Камар аль-Заман склонился еще раз над Сетт Будур и, поцеловав ее в губы, снял у нее с мизинца бриллиантовое кольцо и надел его на свой мизинец в знак того, что отныне он смотрит на молодую девушку как на свою жену; затем, надев ей на палец свое кольцо, он повернулся к ней спиною и скоро, хотя и с крайним сожалением, заснул.
При виде этого Маймуна пришла в неистовый восторг, а Данаш был чрезвычайно смущен, однако он не замедлил сказать Маймуне:
— Это ведь только половина испытания; теперь твоя очередь!
Тогда Маймуна немедленно превратилась в блоху и вспрыгнула на бедро Сетт Будур, а оттуда она пробежала к ее пупку, а затем вернулась на четыре пальца вниз и остановилась прямо на вершине кургана, который возвышается над долиной роз, и, пылая ревностью и местью, укусила молодую девушку с такой яростью, что та вскочила от боли, открыла глаза, села и схватилась за укушенное место между ног обеими руками. Но вслед за тем она испустила крик ужаса и изумления, заметив рядом с собою спавшего юношу. Но едва только она взглянула на него, как ужас ее перешел в восхищение, а восхищение превратилось в наслаждение, а наслаждение — в радость, переходящую в бред.
Действительно, в минуту первоначального испуга, она подумала про себя: «Несчастная Будур! Теперь ты навеки опозорена! В постели у тебя чужой юноша, которого ты никогда даже не видала! Какая наглость с его стороны! О! Сейчас же я кликну евнухов и прикажу им выбросить его из моих окон прямо в реку! Однако, о Будур, быть может, это муж, которого избрал для тебя отец твой? Всмотрись в него, о Будур, прежде чем думать о расправе с ним!»
И тогда-то Будур взглянула на юношу, и при одном этом взгляде была ослеплена красотой его и воскликнула:
— О сердце мое! Как он хорош!
И не прошло и минуты, как она была уже совершенно очарована им и, склонившись к его улыбающемуся во сне рту, запечатлела поцелуй на губах его и воскликнула:
— Как это сладко! Клянусь Аллахом! Его я хотела бы иметь мужем! Почему отец мой так медлил и не приводил его ко мне?
Потом, дрожа от волнения, она взяла руку молодого человека и, сжав ее обеими своими руками, ласково заговорила, стараясь разбудить его:
— О друг мой прекрасный! О свет очей моих! О душа моя! Проснись! Проснись! Обними меня! Обними меня, милый! Умоляю тебя, проснись же!
Но так как Камар аль-Заман, усыпленный чарами мстительной Маймуны, оставался неподвижным, прекрасная Будур подумала, что она сама была виновата в этом и что призыв ее был недостаточно горяч.
Поэтому, больше не беспокоясь о том, смотрит ли на нее кто-нибудь или нет, она полуоткрыла шелковую рубашку, которую наскоро набросила на себя при пробуждении, и прильнула к молодому юноше и обняла его, прижав свои бедра к его бедрам, и страстно прошептала ему на ухо:
— Послушай! Возьми меня совсем! Ведь я так нежна и покорна тебе! Вот нарциссы моей груди и лужайка моего живота, она так сладка, посмотри! Вот мой пупок, который любит нежные ласки, так возрадуйся же! И ты вкусишь от всех плодов, которые во мне! Ночь не покажется длинной для всех наших любовных утех, и до самого утра мы будем упиваться блаженством!
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Послушай, до самого утра мы будем упиваться блаженством!
Поскольку Камар аль-Заман, погруженный в глубокий сон, по-прежнему ничего не отвечал ей, прекрасной Будур пришла на минуту мысль, что он просто притворяется спящим, чтобы сильнее поразить ее внезапным пробуждением; и полушутя-полусерьезно она сказала ему:
— Ну полно, полно же, друг мой прекрасный! Не хитри со мной! Быть может, это мой отец научил тебя так схитрить, чтобы победить мою гордость! Но, право, это совсем напрасно! Ибо уже одна красота твоя, о юный, стройный, прекрасный олень мой, делает меня покорнейшей рабыней любви!
Но так как Камар аль-Заман продолжал лежать неподвижно, Сетт Будур, все более и более горячась, заговорила снова:
— О царь красоты! Посмотри же на меня! Меня тоже считают прекрасной: все, что окружает меня, преклоняется перед моей холодной, чистой прелестью. Одному тебе удалось зажечь желание в холодных очах Будур. Почему же ты не просыпаешься, о дивный юноша? Почему ты не просыпаешься? Смотри! Ведь это я с тобою! И я умираю от любви!
И молодая девушка просунула голову под руку юноши и тихонько укусила его шею и ухо — но и это не подействовало. Затем, больше не в силах противостоять пламени, впервые зажженному в ней, она начала гладить молодого человека между ног и бедер и обнаружила, что они настолько гладкие и полные, что это не мешает ее руке скользить по их поверхности. Затем как будто случайно она натолкнулась на нужную дорогу и обнаружила объект, настолько новый для нее, что она посмотрела на него удивленным взором, заметив при этом, что под ее рукой он все время меняет свою форму. Сначала она была очень напугана, но потом без промедления поняла его конкретное применение, потому что желание женщин гораздо сильнее, чем мужчин, и поэтому их ум несравненно быстрее воспринимает сообщения о чудесных органах. Поэтому она взяла его обеими руками, горячо поцеловала молодого человека и… случилось то, что случилось. После чего Сетт Будур покрыла своего спящего друга поцелуями, не оставив ни единого места, на котором она бы не запечатлела свои губы. Затем, немного успокоившись, она взяла его руки и поцеловала их одну за другой до ладоней; затем она повернула его, обняла и обвила руками за шею; и в этом объятии, когда они тесно прижимались друг другу телами и их дыхания смешивались, она уснула, улыбаясь.
Вот что произошло.
А три ифрита невидимо присутствовали при этом, не пропуская взглядом ни одного движения. И когда все это закончилось столь решительным образом, Маймуна предалась беспредельному ликованию, а Данаш без споров должен был признать, что Будур проявила больше страсти и что он проиграл. Но Маймуна, уверившись в своей победе, оказалась великодушной и сказала Данашу:
— Что касается уплаты за твой проигрыш, то я избавлю тебя от нее, о проклятый! И даже дам тебе пропускной лист, который обеспечит тебе спокойствие в твоих воздушных странствиях. Но не вздумай злоупотребить им и постарайся держать себя отныне приличнее! — После чего молодая ифрита обернулась к Кашкашу и ласково сказала ему: — Благодарю тебя, Кашкаш, за совет, который ты дал нам! В награду за это я назначу тебя главой над всеми посланцами моими и добьюсь того, чтобы и отец мой Домриат одобрил это назначение. — Потом она прибавила: — Теперь удалитесь оба да возьмите эту молодую девушку и отнесите ее скорее во дворец отца ее Гайюра, владыки Эль-Убура и Эль-Косейра! После того как она столь быстро раскрылась на моих глазах, я дарую ей свою дружбу и отныне буду с доверием относиться к ее будущему. Вы увидите, что она совершит на своем веку славные дела.
И оба ифрита ответили:
— Иншаллах! — а затем…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Отнесите эту молодую девушку скорее во дворец отца ее Гайюра, владыки Эль-Убура и Эль-Косейра! После того как она столь быстро раскрылась на моих глазах, я дарую ей свою дружбу и отныне буду с доверием относиться к ее будущему. Вы увидите, что она совершит на своем веку славные дела.
Оба ифрита ответили:
— Иншаллах! — а затем подошли к постели, подняли молодую девушку к себе на плечи и полетели с ней к дворцу царя Гайюра, куда и не замедлили прибыть. Там они осторожно положили ее на постель, а затем улетели — каждый в свою сторону.
Что же касается Маймуны, то, поцеловав своего друга в глаза, она вернулась в свой колодец.