— Я надеюсь. И я до того уверен в своем успехе, что берусь вылечить принцессу, даже не входя к ней, чтобы показать всему миру ловкость свою и искусство свое.
При этих словах евнух, до крайности удивленный, сказал ему:
— Как? Неужели ты действительно можешь вылечить ее, даже не видя ее? Если это правда, то тем больше будет заслуга твоя.
Камар аль-Заман сказал:
— Хотя желание увидеть принцессу, которая должна сделаться моей супругою, и толкает меня как можно скорее проникнуть к ней, но я предпочитаю исцелить ее, оставаясь за занавесом в ее комнате.
А евнух сказал ему:
— Это будет еще поразительнее.
Тогда Камар аль-Заман сел на пол за занавесом, отделявшим комнату эль-Сетт Будур, вынул из-за пояса листок бумаги и перо и написал ей следующее письмо…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И он написал ей следующее письмо: «Строки эти написаны рукою Камара аль-Замана, сына царя Шахрамана, царя земель и вод в мусульманских странах на островах в Каладании, принцессе эль-Сетт Будур, дочери царя Гайюра, владыки Эль-Убура и Эль-Косейра, для выражения печали его любви.
Если бы я захотел высказать тебе, о принцесса, какую рану ты нанесла сердцу моему, то на всей земле не нашлось бы достаточно твердого каляма, чтобы начертать на бумаге столь жестокую вещь. Но знай, о дивная, что если бы чернила иссохли от этого, то кровь моя не иссохла бы и выразила бы тебе цветом своим мой внутренний огонь, тот огонь, который пожирает меня со времени волшебной ночи, когда ты явилась мне во сне и навеки покорила мое сердце.
Вот кольцо, которое принадлежит тебе. Я посылаю его тебе как верное доказательство того, что это я обожжен глазами твоими, желтый, как шафран, кипящий, как вулкан, измученный страданием и мятущийся, как ураган. Простирающий к тебе руки с криком: «Аминь!», подписывающий имя свое Камар аль-Заман.
Я проживаю в этом городе, в большом хане[35]».
Написав это письмо, Камар аль-Заман сложил его, ловко засунул в него кольцо и запечатал; затем вручил его евнуху, который сейчас же вошел к Сетт Будур, говоря ей:
— Там, за занавесом, о госпожа моя, находится один молодой астролог, утверждающий в дерзновении своем, будто он может излечивать людей, не видя их. А впрочем, вот письмо, которое он просил передать тебе.
Но в эту минуту принцесса Будур развернула письмо и, увидев кольцо свое, громко вскрикнула; потом словно безумная она оттолкнула евнуха, подбежала к занавесу, отдернула его и сразу узнала в молодом астрологе того прекрасного юношу, которому она отдалась во сне.
И так велика была радость ее, что на этот раз она в самом деле чуть не сошла с ума. Она бросилась на шею к своему возлюбленному, и они стали целовать друг друга, как два голубя после долгой разлуки.
Увидев это, евнух побежал к царю и сообщил ему о том, что произошло, говоря:
— Этот молодой астролог — ученейший из всех астрологов. Он исцелил дочь твою, даже не взглянув на нее, стоя за занавесом.
А царь воскликнул:
— Правда ли то, что ты говоришь?
Евнух сказал:
— О господин мой, ты можешь удостовериться в этом собственными глазами.
Тогда царь, не медля ни минуты, направился в покои своей дочери и увидел, что евнух сказал ему правду. И он так обрадовался, что поцеловал дочь свою между глаз, ибо он очень любил ее; и он поцеловал также Камара аль-Замана, а потом спросил его, из какой он страны родом.
Камар аль-Заман ответил:
— С островов Каладанских, ибо я сын самого царя Шахрамана. — И он рассказал царю Гайюру всю свою историю с эль-Сетт Будур.
Выслушав эту историю, царь воскликнул:
— Клянусь Аллахом, эта история так удивительна и так чудесна, что, если бы она была написана иглою в уголке глаза, она была бы предметом изумления для всех, кто внимательно прочел бы ее.
И он сейчас же приказал занести ее в летописи, и она была записана искуснейшими писцами дворца в поучение дальнейшим векам и поколениям будущего времени.
Вслед за тем он велел позвать кади и свидетелей и сейчас же составить брачный договор Сетт Будур с Камаром аль-Заманом. И он велел разубрать и осветить город на семь дней и на семь ночей; и все ели, пили и веселились. А Камар аль-Заман и Сетт Будур были на вершине блаженства и предавались любви своей в течение долгого времени посреди общего ликования, благословляя Аллаха Всеблагого.
Но вот однажды ночью после пиршества, на которое приглашены были все главные чины островов, внешних и внутренних, и после того как Камар аль-Заман еще более обыкновенного упился всеми роскошными прелестями своей супруги, он заснул и увидел во сне отца своего, царя Шахрамана, который предстал пред ним с лицом, омоченным слезами, и печально сказал ему: «Ах, Камар аль-Заман так, значит, ты покинул меня? Посмотри! Ведь я умираю от тоски!»
Тогда Камар аль-Заман с испугом проснулся и разбудил жену свою и стал тяжело вздыхать. А Сетт Будур с беспокойством спросила его:
— Что с тобою, око мое? Если у тебя болит живот, то я приготовлю тебе отвар из аниса и укропа. А если у тебя болит голова, я положу тебе на лоб компресс из уксуса. А если ты слишком много съел вчера вечером, я положу тебе на желудок горячий хлеб, завернутый в салфетку, и дам тебе розовой воды, смешанной с водою из других цветов.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А Камар аль-Заман ответил:
— Мы должны завтра же уехать отсюда, о Будур, и отправиться в мою страну, ибо царь, отец мой, болен. Он явился мне сейчас во сне, и он ждет меня там, обливаясь слезами.
Будур ответила:
— Слушаю и повинуюсь!
И хотя стояла еще глубокая ночь, она сейчас же поднялась и пошла к отцу своему, царю Гайюру, который был в это время в своем гареме, и послала ему сказать с евнухом, что ей нужно переговорить с ним.
Увидев просунутую в дверь голову евнуха в этот ночной час, царь Гайюр был поражен и сказал евнуху:
— Ты пришел сообщить мне что-нибудь неприятное, о злополучная рожа!
Евнух ответил:
— Принцесса Будур хочет говорить с тобой.
И царь сказал:
— Погоди, сейчас я надену тюрбан.
Затем он вышел и спросил у Сетт Будур:
— Дочь моя, какого перцу ты наглоталась, чтобы прийти ко мне в этот час?!
Она ответила:
— О отец мой, я пришла тебя попросить, чтобы ты позволил мне ехать с зарей в страну Каладанскую, в царство отца супруга моего Камара аль-Замана.
Он сказал:
— Я нисколько не противлюсь этому, но только по прошествии года ты должна вернуться.
Она сказала:
— Разумеется.
И она поблагодарила своего отца за это разрешение, поцеловав его руку, и позвала Камара аль-Замана, который также поблагодарил его.
И вот на следующее утро, с зарею, все приготовления к отъезду были сделаны, и лошади запряжены, и дромадеры и верблюды нагружены. Тогда царь Гайюр простился с дочерью своей Будур и поручил ее попечению супруга ее; потом он подарил им множество подарков из золота и бриллиантов и в течение некоторого времени, сопровождая их в пути, провожал их. Затем он вернулся в город, дав им свои последние наставления, и со слезами отпустил в путешествие их одних.
Тогда Камар аль-Заман и Сетт Будур, выплакав слезы разлуки, предались радостной мысли о свидании с царем Шахраманом. И ехали они первый день, и второй день, и третий день, и так до тридцатого дня. И вот прибыли они на такой прекрасный луг, что соблазнились мыслью об отдыхе на день или два и велели разбить палатки. И когда палатка, разбитая под тенью пальмы, была готова, Сетт Будур, измученная дорогою, сейчас же вошла туда, поела немного и скоро заснула.
Когда Камар аль-Заман покончил со своими распоряжениями относительно других палаток, которые были разбиты гораздо дальше, чтобы они могли наслаждаться тишиною и уединением, он также вошел в свою палатку и увидел, что молодая жена его спит. И тогда ему вспомнилась первая волшебная ночь, проведенная с нею в башне…
В самом деле, Сетт Будур лежала в эту минуту на ковре, положив голову на подушку из пунцового шелка. На ней была только рубашка из тонкого газа[36] цвета абрикосов и широкие шальвары из мосульской ткани. И легкий ветерок приоткрывал время от времени ее полупрозрачную рубашку, и тогда все прекрасное тело ее блистало снежною белизною со всеми своими тонкими изгибами и ямочками, в которые можно было бы положить унцию мускатного ореха.
И, очарованный ее красотой, Камар аль-Заман вспомнил эти прекрасные слова поэта:
Когда ты спишь на пурпуре роскошном,
Твой светлый лик сияет, как заря,
Твои глаза как небо голубое!
Ты соткана из роз и из нарциссов!
Когда ты стан свой выпрямляешь стройный
Иль лежа члены нежно расправляешь,
Тогда стройней ты аравийских пальм!
Когда твои распущенные косы,
Камнями драгоценными сверкая,
Тебя закроют, словно покрывалом, —
Какой тогда сравнится с ними шелк!
Потом он вспомнил также следующую дивную поэму, которая возвела его душу на вершину восторга:
Красавица! Волшебный час настал:
Не дышит полдень, пальмы пьют безмолвно
Лучей потоки, к розе пышноцветной
Приникла жадно пчелка золотая.
Ты сладко дремлешь. На устах улыбка.
Не двигайся!.. О, как ты хороша!
Не двигайся!.. Сквозь ткань одежды нежной
Я вижу отблеск кожи золотистой;
Сквозь ветви пальм скользнувшие лучи
В тебе играют, о бриллиант бесценный,
И всё твое пронизывают тело!
Не двигайся!.. И грез не прерывай!..