Он увидел, что корабль был уже далеко и, распустив все паруса, быстро уносился от берега под благоприятным ветром.
Взойдя на палубу, она позвала капитана и сказала ему, что хочет осмотреть его судно. Затем, уверившись, что Камара аль-Замана нет в числе пассажиров, она из любопытства спросила капитана:
— А чем нагружен твой корабль, о капитан?
Он ответил:
— О господин мой, кроме купцов, которые едут на этом корабле, мы везли в трюме прекраснейшие материи и шелковые ткани из разных стран, вышивки по бархату, парчу, холст, вытканный по прекраснейшим древним и новейшим рисункам, и другие ценные товары; затем у нас есть разные китайские и индейские лекарственные снадобья в порошках и в листьях, бадьян, помады, примочки, мази и драгоценные бальзамы; потом у нас есть самоцветные камни, жемчуг, кораллы и желтый янтарь, а также всевозможные благовония и отборные пряности — мускус, серая амбра и ладан; масла прозрачные, как слезы, и эссенции всех цветов, у нас есть также камфора, кишнец[42], кардамон, гвоздика, корица с Серендипа[43], индийский тамаринд и имбирь; наконец, на последней стоянке мы взяли оливки наилучшего качества, так называемые «птичьи оливки», с тонкой кожей, сладким, сочным мясом, а по цвету похожие на светлое масло.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Еще на последней стоянке мы взяли так называемые «птичьи оливки», с тонкой кожей, сладким, сочным мясом, а по цвету похожие на светлое масло.
Едва услышав об оливках, которые она страстно любила, принцесса Будур остановила капитана и с загоревшимися глазами спросила его:
— И много у вас этих «птичьих оливок»?
Он ответил:
— Двадцать больших горшков.
Она сказала:
— А очень большие они, эти горшки? Скажи! И есть ли в них также фаршированные оливки, знаешь, те, из которых вынимают косточки, наполняют острыми каперсами и которые душа моя предпочитает обыкновенным оливкам с косточками?
Капитан выпучил глаза и сказал:
— Я думаю, что у нас должны быть горшки и с такими оливками.
При этих словах у принцессы Будур слюна выступила на нёбе от неудовлетворенного желания, и она сказала:
— Мне хотелось бы купить один из этих горшков.
Капитан ответил:
— Хотя собственник их опоздал на корабль и я не могу свободно располагать ими, но господин наш царь может взять все, что ему угодно! — И он закричал: — Эй вы, принесите сюда из трюма один из горшков с оливками! — И моряки сейчас же принесли из трюма один из двадцати горшков.
Сетт Будур велела снять крышку и при виде этих превосходных «птичьих оливок» пришла в такой восторг, что воскликнула:
— Я куплю все двадцать горшков! Сколько они могут стоить по базарной цене?
Капитан ответил:
— По базарной цене острова Эбенового Дерева оливки должны стоить теперь, я думаю, сто драхм горшок.
Сетт Будур сказала своим придворным:
— Заплатите капитану по тысяче драхм за каждый горшок, — и прибавила: — Когда ты вернешься в страну, где живет этот купец, ты уплатишь ему стоимость оливок.
И она удалилась в сопровождении носильщиков, нагруженных горшками с оливками.
Придя во дворец, Сетт Будур первым делом отправилась к подруге своей Гайат аль-Нефус, чтобы сообщить ей о покупке оливок.
А когда согласно ее приказанию горшки были принесены в гарем, Будур и Гайат аль-Нефус, сгорая от нетерпения, велели принести большое блюдо, самое большое из всех блюд, для варенья и приказали рабыням осторожно поднять первый горшок и высыпать все, что в нем было, на блюдо, чтобы можно было отобрать фаршированные оливки от оливок с косточками.
Можно себе представить, каково было удивление Будур и ее подруги, когда они увидели, что оливки были перемешаны со слитками золота и золотым песком! И к удивлению этому примешивалось также некоторое беспокойство при мысли, что оливки могли пострадать от такого смешения.
И Будур велела принести еще несколько блюд и опорожнить все остальные горшки один за другим вплоть до двадцатого. А когда рабыни опрокинули двадцатый горшок, и на дне его оказалось имя Камара аль-Замана, и посреди высыпанных оливок заблистал талисман, Будур громко вскрикнула, побледнела и упала без чувств на руки Гайат аль-Нефус. Она сейчас же узнала сердолик, который носила когда-то на шелковом шнурке своих шальвар.
Когда же благодаря заботам Гайат аль-Нефус Сетт Будур пришла в себя, она взяла сердоликовый талисман в руки и поднесла его к губам, испуская радостные вздохи; а затем, чтобы не выдать перед рабынями своего пола, она отпустила их всех и сказала своей подруге:
— О возлюбленная моя, вот он, тот талисман, который был причиной разлуки моей с моим обожаемым мужем. Но раз я нашла его, я надеюсь найти также и того, прибытие которого будет блаженством для нас обеих.
И она послала за капитаном судна, который, сейчас же представ перед ней и облобызав землю пред ней, остановился, ожидая ее вопросов. Тогда Будур сказала ему:
— Можешь ли ты сказать мне, о капитан, чем занимается в своей стране собственник этих горшков с оливками?
Он ответил:
— Он помощник садовника и хотел сесть на наш корабль, чтобы торговать здесь оливками, но он опоздал на корабль.
Будур сказала:
— Итак, знай, о капитан, что, отведав этих оливок, лучшие из которых действительно оказались фаршированными, я догадалась, что тот, кто изготовил их, мой бывший повар, ибо он один умел придать фаршу из каперсов ту остроту и сладость, которая так приятна моему вкусу. Но этот проклятый повар бежал от меня, опасаясь, что его накажут за то, что он навредил мальчику, своему помощнику по кухне, пытаясь слишком жарко и грубо обнимать его. Поэтому ты должен немедленно пуститься в обратный путь и как можно скорее привезти мне этого помощника садовника, в котором я узнаю своего бывшего повара, виновного в приставании к мальчику, и я щедро награжу тебя, если усердно исполнишь мое приказание; в противном же случае я запрещу тебе въезд в мое царство. А если ты все-таки приедешь, я велю казнить тебя вместе со всеми твоими матросами!
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И ты должен немедленно пуститься в обратный путь и как можно скорее привезти мне этого помощника садовника, в котором я узнаю своего бывшего повара, виновного в приставании к мальчику, и я щедро награжу тебя, если усердно исполнишь мое приказание; в противном же случае я запрещу тебе въезд в мое царство. А если ты все-таки приедешь, я велю казнить тебя вместе со всеми твоими матросами!
На эти слова капитан мог ответить только послушанием, и, хотя этот вынужденный отъезд был связан для него с убытками в торговле, он подумал, что потери его будут возмещены царем при возвращении, и сейчас же пустился в путь. И Аллах ниспослал ему такое благополучие в плавании, что через несколько дней он уже приехал в город неверных и ночью сел в лодку с наиболее надежными из своих моряков.
И он немедленно подошел в сопровождении их к саду, где жил Камар аль-Заман, и постучался в ворота.
В эту минуту Камар аль-Заман, окончив дневной труд свой, сидел погруженный в печальные думы и со слезами на глазах читал стихи о разлуке. Но, услышав стук в ворота, он поднялся и, подойдя к воротам, спросил:
— Кто там?
Капитан отвечал разбитым голосом:
— Нищий. Откройте во имя Аллаха!
При этих словах, сказанных по-арабски, сердце у Камара аль-Замана забилось от сострадания, и он отпер ворота. Но его сейчас же схватили и связали моряки, ворвавшиеся в сад его, и, увидев двадцать горшков, выстроенных в ряд, как и в первый раз, сейчас же утащили их. Затем все они вернулись на корабль и немедленно пустились в путь.
Тогда капитан, окруженный своими людьми, подошел к Камару аль-Заману и сказал ему:
— Ага! Это ты любитель мальчиков при царской кухне? Вот постой, скоро мы приедем, тогда дождешься ты заслуженной казни, если только ты не хочешь, чтобы мои молодцы расправились с тобою сейчас же!
И он указал ему на моряков, которые, глядя на него, подмигивали друг другу, ибо они находили его очень недурной добычей для себя.
При этих словах Камар аль-Заман, которого по прибытии на корабль освободили от веревок, но который не произнес ни слова и покорно отдался во власть судьбе, не мог снести такого оскорбление и воскликнул:
— Да будет Аллах мне заступником! Как не стыдно тебе говорить это, о капитан! Молись за пророка!
Капитан ответил:
— Да пребудет Аллах и молитва Его над ним и всеми присными[44]его! Но это ты истерзал мальчика!
При этих словах Камар аль-Заман снова воскликнул:
— Да будет Аллах мне заступником!
Капитан же ответил:
— Да смилуется Аллах над нами! А мы предадимся воле Его!
А Камар аль-Заман продолжал:
— О вы все, здесь присутствующие! Клянусь устами пророка (да пребудет над ним молитва и мир!), что я ничего не понимаю в вашем обвинении и что я никогда не был на этом острове Эбенового Дерева, куда вы везете меня, и во дворце этого царя! Молитесь за пророка, добрые люди!
Тогда все ответили согласно обычаю:
— Да пребудет благословение над ним!
Тогда капитан сказал:
— Значит, ты никогда в жизни не был поваром и не терзал мальчика?
Камар аль-Заман в величайшем негодовании плюнул на землю и воскликнул:
— Да будет Аллах мне заступником! Делайте со мной что хотите, но, клянусь Аллахом, язык не повернется у меня больше, чтоб отвечать на подобные вопросы!
И он не сказал больше ни слова.
Тогда капитан сказал: