— О вы, слушающие меня, знайте, что особа эта находится в настоящее время в Басре. — Потом, заметив свою ошибку, он сказал: — Нет! Три реки, которые я вижу, ввели меня в заблуждение. Особа эта находится в настоящее время в Дамаске, в большом дворце, и в таком же мучительном состоянии, как и сын твой, о славный купец!
При этих словах эр-Рабиа воскликнул:
— Что же нам делать, о достопочтенный врач, научи нас, пожалуйста, и тебе не придется жаловаться на скупость эр-Рабиа. Ибо, клянусь Аллахом, я дам тебе средства, на которые можно было бы с избытком прожить три человеческие жизни.
А персиянин ответил:
— Успокойте души свои! Да снизойдет свежесть на веки ваши и да сомкнутся они спокойно на ваших глазах! Ибо я беру на себя соединить молодых людей, и сделать это еще легче, чем вы представляете себе. — Затем он прибавил, обращаясь к эр-Рабиа: — Вынь из кармана своего четыре тысячи динаров!
И эр-Рабиа сейчас же вынул из-за пояса и разложил перед персиянином четыре тысячи и еще шесть тысяч динаров.
И персиянин сказал:
— Теперь, когда у меня есть достаточно денег на расходы, я немедленно отправлюсь в Дамаск и возьму с собой сына твоего. И если это будет угодно Аллаху, мы вернемся с тою, которую он любит.
Затем он обернулся к распростертому на постели юноше и спросил его:
— О сын достопочтенного эр-Рабиа, как зовут тебя?
Он ответил:
— Прекрасный Нум.
Персиянин сказал:
— Так вот, Прекрасный Нум, поднимись с постели, и да будет душа твоя отныне свободна от всякой тревоги, ибо с этой минуты ты можешь считать, что раба твоя уже возвращена тебе!
И Прекрасный Нум почувствовал внезапное облегчение от слов врача, поднялся и сел, а врач продолжал:
— Собери мужество в сердце своем! Изгони из него все заботы! Ешь, пей и спи! А через неделю, когда ты оправишься, я опять приду к тебе, и мы отправимся в путь.
И, простившись с эр-Рабиа и Прекрасным Нумом, он пошел приготовляться к отъезду.
Тогда эр-Рабиа дал своему сыну другие пять тысяч динаров и купил для него верблюдов, которых велел нагрузить разными богатыми товарами и теми шелками, которые выделываются в Куфе и славятся своими чудесными красками, и подарил ему лошадей — для него и для сопровождающих его слуг. Затем по прошествии недели, когда Прекрасный Нум, исполняя все предписания ученого, почувствовал себя как нельзя лучше, эр-Рабиа нашел, что сын его может спокойно предпринять путешествие в Дамаск. И вот Прекрасный Нум простился с отцом своим, с матерью, с рабыней Тау-фик и с привратником и, сопровождаемый добрыми пожеланиями и благословениями, которые призывали на его голову руки всех домашних, выехал с ученым-персиянином из Куфы.
А нужно еще сказать, что как раз в это время Прекрасный Нум достиг полного расцвета юности своей, и семнадцатилетний возраст его покрыл шелковистым пушком щеки его и окрасил их нежным румянцем. Все это делало его настолько прекрасным и очаровательным, что всякий, взглянув на него, останавливался от восторга. И ученый-персиянин скоро почувствовал на себе все чары его юношеской красоты, и полюбил его всей душой своей, и в течение всего путешествия отказывался в его пользу от всяких удобств, и, видя, что он доволен, предавался необыкновенной радости.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утренняя заря, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Поистине, все это делало его настолько прекрасным и очаровательным, что всякий, взглянув на него, останавливался от восторга. И ученый-персиянин скоро почувствовал на себе все чары его юношеской красоты, и полюбил его всей душой своей, и в течение всего путешествия отказывался в его пользу от всяких удобств, и, видя, что он доволен, предавался необыкновенной радости. При этих условиях путешествие было приятно и не особенно утомительно, и таким образом прибыли они в Дамаск.
Тогда ученый-персиянин немедленно отправился с Прекрасным Нумом на главный базар, нанял там большую лавку и велел заново отделать ее. Потом он заказал изящные полки, обтянутые бархатом, на которых он расставил в порядке драгоценные флаконы, мази, бальзамы, сиропы в хрустальных сосудах, толченый териак[54], сохраняемый в листах чистого золота, банки из персидского фаянса, отливающие металлическим блеском, со старинными составами из соков трехсот редких трав, а между всеми этими сосудами он поместил золотую астролябию.
Затем он оделся в платье, какое носят всегда врачи, а на голову свою надел большой тюрбан, закрученный в семь оборотов, затем позаботился об одежде для Прекрасного Нума, который должен был играть роль его помощника — исполнять его предписания, делать мешочки для лекарств и писать под его диктовку рецепты. С этой целью он собственноручно надел на него голубую шелковую рубашку и кашемировый жилет, опоясал его бедра передником из розового шелка, прошитого золотыми нитями, и велел ему идти рядом. Затем он сказал:
— О Прекрасный Нум, с этой минуты ты должен звать меня своим отцом, а я буду звать тебя моим сыном, иначе жители Дамаска подумают… ты сам знаешь, что они подумают.
И Прекрасный Нум ответил:
— Слушаю и повинуюсь!
И вот, едва только открылась лавка, в которой персиянин должен был давать свои врачебные советы, жители Дамаска повалили туда целой толпой, одни для того, чтобы рассказать ему о своих болезнях, другие для того, чтобы полюбоваться на прекрасного юношу; и, слушая, как Прекрасный Нум разговаривал с врачом на персидском языке, которого они не понимали и который так чудесно звучал в устах прекрасного помощника врача, все дивились и восхищались. Но что приводило уже в полное изумление всех посетителей, так это способ, каким персидский врач отгадывал болезни.
В самом деле, в течение нескольких минут врач всматривался в белки глаз обратившегося к нему больного, потом подставлял ему большой хрустальный сосуд и говорил:
— Помочись!
И больной мочился в этот сосуд, и персиянин поднимал сосуд и рассматривал его на свет, затем говорил:
— Ты страдаешь тем-то и тем-то.
И больной всегда восклицал:
— Клянусь Аллахом, ведь это правда!
И все воздевали руки, говоря:
— О Аллах! Какой удивительный ученый! Никогда мы не слыхали ни о чем подобном. Как это он может узнавать болезни по моче?
После всего этого неудивительно, что через несколько дней молва о необыкновенных познаниях ученого-персиянина разнеслась между всеми наиболее видными и богатыми жителями города и что слухи обо этих чудесах дошли до ушей самого халифа и сестры его эль-Сетт Захии.
И вот однажды, когда врач сидел посреди своей лавки и диктовал рецепт Прекрасному Нуму, который сидел подле него с пером в руках, к дверям лавки подъехала какая-то знатная женщина, сидевшая на осле, седло которого было сделано из красной парчи и осыпано драгоценными камнями. Остановившись у дверей, она привязала поводья осла к медному кольцу, приделанному к седлу, затем сделала знак ученому, чтоб он подошел и помог ей сойти. И он поспешно поднялся и, подбежав к ней, взял ее за руку и помог ей сойти с осла, затем ввел ее в лавку, где предложил ей сесть на подушку, которую со скромной улыбкой положил перед нею Прекрасный Нум. Тогда знатная женщина вынула из-под платья сосуд, наполненный мочой, и спросила персиянина:
— Ты ли, о достопочтенный шейх, тот врач, который прибыл из Ирака и прославился в Дамаске своими удивительными врачебными советами?
Он отвечал:
— Да, это я, раб твой.
Она сказала:
— Все мы рабы Аллаха! Итак, знай, о дивный властелин науки, что в сосуде этом заключается… ты сам знаешь что, и что я привезла тебе этот сосуд от возлюбленной — правда, сохранившей свою девственность, — владыки нашего, эмира правоверных. Здешние врачи не могли отгадать причины ее болезни, от которой она слегла в постель в первый же день по прибытии своем во дворец. И вот эль-Сетт Захия, сестра нашего владыки, поручила мне отвезти вам этот флакон, чтобы вы открыли неизвестную доселе причину ее болезни.
Услышав эти слова, врач сказал:
— О госпожа моя, ты должна будешь сказать мне имя этой больной, чтобы я мог сделать мои исчисления и в точности определить час, наиболее благоприятный для приема лекарства.
Дама ответила:
— Ее зовут Прекрасной Нимой.
Тогда врач стал писать на клочке бумаги, которую он держал в руке, какие-то вычисления с множеством цифр, причем одни цифры он писал красными чернилами, а другие — зелеными. Потом он выписал сумму красных цифр и сумму зеленых, сложил все и сказал:
— О госпожа моя, я открыл болезнь! Она происходит от страсти и известна под именем «дрожание сердечных опахал».
При этих словах дама воскликнула:
— Клянусь Аллахом, это правда! Ибо опахала ее сердца дрожат так сильно, что мы слышим их.
Врач продолжал:
— Но прежде чем прописать ей рецепты, я должен знать, из какой страны она происходит. Это очень важно, ибо таким образом, окончив мои вычисления, я узнаю, какое влияние оказывает на опахала ее сердца легкость или тяжесть воздуха. Кроме того, чтобы судить о том, в каком состоянии находятся эти хрупкие опахала, мне нужно знать, сколько времени она находится в Дамаске, а также сколько ей лет.
Дама ответила:
— Насколько я знаю, она выросла в Куфе, городе Ирака; ей теперь шестнадцать лет, ибо, как она сама говорит, родилась она в тот год, когда в Куфе сгорел базар. Что же касается ее пребывания в Дамаске, то она находится здесь всего несколько недель.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Таким образом, она находится здесь всего несколько недель.
При этих словах ученый-персиянин сказал Прекрасному Нуму, сердце которого стучало, как мельница: