И Сетт Захия ответила:
— Конечно, о брат мой, эта молодая девушка вполне достойна тебя! — потом прибавила: — Мне вдруг пришла мысль рассказать тебе одну историю, которую я вычитала в книге, написанной одним из наших ученых.
Халиф спросил:
— Какая же это история?
Сетт Захия сказала:
— Знай, о эмир правоверных, что в городе Куфе жил один юноша по имени Прекрасный Нум, сын эр-Рабиа. У него была чрезвычайно красивая рабыня…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
У него была чрезвычайно красивая рабыня, которую он любил и которая любила его, ибо оба они возросли в одной колыбели и сочетались друг с другом с первых дней своей возмужалости. И они наслаждались счастьем в течение многих лет, пока судьба не повернулась против них и не похитила их друг у друга. И злосчастным орудием этой жестокой судьбы явилась одна старуха. Она увидала молодую рабыню и отдала ее в руки правителю города, который поспешил отослать ее в подарок царю нашего времени.
Но сын эр-Рабиа, узнав об исчезновении той, которую он любил, не знал покоя, пока наконец не нашел ее во дворце самого царя, в его гареме. Но в ту минуту, когда они праздновали свое соединение и проливали слезы радости, царь вошел в залу, где и застал их обоих. Ярость его была безгранична, и, не пожелав даже узнать, в чем дело, он немедленно приказал отрубить им обоим головы. А так как ученый, написавший эту историю, не дает своего заключения на этот счет, то я хотела бы, о эмир правоверных, спросить тебя, что ты думаешь о поступке этого царя, и узнать, как бы ты поступил на его месте при таких же точно условиях?
Эмир правоверных Абд аль-Малик ибн Марван ответил, ни минуты не колеблясь:
— Этот царь не должен был поступать с такой опрометчивостью и сделал бы гораздо лучше, если бы простил молодых людей, так как на это имелось три основания: во-первых, то, что молодые люди серьезно и с давних пор любили друг друга; во-вторых, то, что они были в эту минуту гостями царя, так как находились в его дворце; а в-третьих, всякий царь вообще должен поступать осторожно и обдуманно. Я скажу поэтому, что царь этот совершил поступок, недостойный истинного царя.
При этих словах Сетт Захия бросилась на колени перед братом своим и воскликнула:
— О глава правоверных, ты осудил, сам того не ведая, свой собственный поступок, который ты мог бы совершить! Заклинаю тебя священной памятью наших великих предков и нашего незабвенного царя-отца, быть справедливым в том случае, который я расскажу тебе!
А халиф, крайне удивленный, сказал сестре своей:
— Ты можешь рассказать мне все с полным доверием; но поднимись же!
И сестра халифа поднялась и, обратившись к молодым людям, сказала им:
— Встаньте и вы!
И они встали, и Сетт Захия сказала брату своему:
— О эмир правоверных, эта столь кроткая и столь прекрасная молодая девушка, закутанная в покрывало, есть не кто другой, как Прекрасный Нум, сын эр-Рабиа. А Прекрасная Нима — это та самая молодая женщина, которая была воспитана вместе с ним и сделалась потом его супругой.
А похитил ее не кто другой, как правитель Куфы по имени Бен-Юсеф эль-Текати. Он солгал в том письме, говоря, что купил эту рабыню за десять тысяч динаров. Я прошу тебя наказать этого правителя и простить этих молодых людей, столь достойных оправдания. Помилуй их, памятуя, что они твои гости и находятся под сенью твоею!
При этих словах сестры своей, халиф сказал:
— Разумеется, я не имею обыкновения брать назад свои слова.
Затем он обернулся к Прекрасной Ниме и спросил ее:
— О Прекрасная Нима, ты признаешь, что это и есть господин твой Прекрасный Нум?
И она ответила:
— Да, это так, как ты говоришь, о глава правоверных.
И халиф сказал в заключение:
— Я возвращаю вас друг другу.
Затем он посмотрел на Прекрасного Нума и спросил его:
— Не можешь ли ты сказать мне, по крайней мере, как ты попал сюда и как ты узнал, что Прекрасная Нима находится в моем дворце?
Прекрасный Нум ответил:
— О эмир правоверных, даруй рабу своему несколько минут внимания, и он расскажет тебе всю свою историю!
И он немедленно посвятил халифа во все происшедшее от начала и до конца, не пропуская ни одной подробности.
Халиф был чрезвычайно удивлен и захотел видеть персидского врача, который сыграл в этой истории удивительную роль; и он назначил его врачом при своем дворце в Дамаске и осыпал его почестями и щедротами. А Прекрасного Нума и Прекрасную Ниму он оставил в своем дворце на семь дней и на семь ночей, устроив в их честь великие пиршества, а затем отослал их в Куфу, осыпав их подарками и почестями. И он отстранил от должности прежнего правителя и назначил на его место купца эль-Рабиа, отца Прекрасного Нума. И таким образом, все они жили, наслаждаясь полным счастьем, и прожили так долгую и прекрасную жизнь.
Когда же Шахерезада умолкла, царь Шахрияр воскликнул:
— О Шахерезада, эта история действительно очаровала меня, и особенно взволновали меня стихи. Но правду сказать, я с удивлением замечаю, что в ней нет тех подробностей о способах любви, которые ты мне обещала.
А Шахерезада слегка улыбнулась и сказала:
— О царь благословенный, эти обещанные мною подробности относятся к истории Ала ад-Дина Абу аль-Шамата по прозванию Родимое Пятнышко, которую я еще расскажу тебе, если только опять будет у тебя бессонница!
А царь Шахрияр воскликнул:
— Что ты говоришь, о Шахерезада! Ради Аллаха, разве ты не знаешь, что, если бы даже мне угрожала смерть от бессонницы, я захотел бы прослушать историю о прекрасном Ала ад-Дине Абу аль-Шамате по прозванию Родимое Пятнышко! Поспеши же начать ее!
Но в эту минуту Шахерезада заметила, что близится утро, и отложила эту историю до следующей ночи.
А когда наступила
она сказала:
ИСТОРИЯ АЛА АД-ДИНА АБУ АЛЬ-ШАМАТА ПО ПРОЗВАНИЮ РОДИМОЕ ПЯТНЫШКО
Рассказывали мне, о царь благословенный, что в городе Каире жил некогда один почтенный шейх, который был купеческим старостой этого города. И все базарные торговцы почитали его за его честность, за его степенные и вежливые манеры, за его сдержанную речь, за богатство и огромное множество имеющихся у него рабов и слуг. Звали его Шамзеддин.
Однажды в пятницу перед молитвой он отправился в хаммам, а затем зашел к цирюльнику, которому велел согласно священным предписаниям подстричь себе усы до края верхней губы и тщательно обрить голову. Затем он взял зеркало, которое подставил ему цирюльник, и посмотрелся в него, прочитав предварительно молитву, чтоб предохранить себя от чрезмерного внимания к своему лицу. И с бесконечною грустью он должен был убедиться, что седые волоски в бороде его стали гораздо многочисленнее черных и что нужно всматриваться с чрезвычайным вниманием, чтобы разглядеть черные волоски среди белых прядей, среди которых они были рассеяны. И он подумал: «Седеющая борода… ведь это признак старости, а старость — преддверие смерти. Бедный Шамзеддин, ты уже близок к могиле, а у тебя еще нет потомства; ты угаснешь, и ничего не останется от тебя, как если б ты и не жил».
Затем, полный этих грустных мыслей, он отправился в мечеть на молитву, а оттуда вернулся домой, где супруга его, зная обычные часы его возвращения, уже ожидала его, выкупавшись, надушившись и тщательно очистив от волосков свое тело. И она встретила его с улыбкой и обратилась к нему с приветом, говоря:
— Да принесет тебе счастье этот вечер!
Но староста, не отвечая приветом на привет своей супруги, сказал ей раздраженным голосом:
— О каком счастье ты говоришь? Разве для меня может быть какое-нибудь счастье?
Супруга его с удивлением сказала:
— Имя Аллаха над тобою и с тобою! Откуда эти нечестивые мысли? Чего еще недостает для твоего счастья? И какая причина твоего расстройства?
Он ответил:
— В тебе одной эта причина! Слушай же, о женщина, пойми, какую скорбь и какую горечь я испытываю, отправляясь каждый день на базар: я вижу в лавках купцов, подле которых сидят дети их; у каждого из них есть по два, по три, по четыре ребенка, вырастающих у них на глазах. Они гордятся своим потомством. Один я лишен этого утешения. И часто я мечтаю о смерти, которая избавит меня от этой безрадостной жизни. И я молю Аллаха, призвавшего в лоно Свое отцов моих, ниспослать и мне кончину, которая положит предел и моим мучениям.
На эти слова супруга старосты сказала ему:
— Отгони эти печальные мысли и окажи честь скатерти, которую я разостлала для тебя.
Но купец воскликнул:
— Нет, клянусь Аллахом, я не буду больше ни есть, ни пить и ничего не хочу принимать из рук твоих! В тебе одной причина нашего бесплодия. Вот уже сорок лет, как мы женаты, а у нас все нет детей. И ты постоянно мешала мне взять себе других жен и, как настоящая корыстная женщина, в первую же брачную ночь нашу воспользовалась слабостью плоти моей и заставила меня поклясться, что я никогда не введу в дом наш другую женщину и даже не войду в связь ни с какой другой женщиной, кроме тебя. И я простодушно обещал тебе это. Но хуже всего то, что я оставался верным моему обещанию; а ты, видя свое бесплодие, не имела великодушия снять с меня мою клятву. Ибо, ради Аллаха, я бы лучше предпочел дать отрезать свой зебб, чем давать его тебе, лаская тебя. Ибо теперь я вижу, что возиться с тобой — пустая трата времени и что с таким же успехом я мог бы вставлять свой инструмент в каменную яму, ведь чрево твое так же бесплодно, как трещина в иссохшей скале, и я напрасно щедро пытался оживить твою бездонную пропасть.
Когда супруга купеческого старосты услышала эти довольно резкие слова, свет превратился во мрак перед глазами ее, и самым грубым голосом, какой только возможен в негодовании, она закричала супругу своему, купеческому старосте: