— Ах ты, старик бескровный! Надуши рот свой, прежде чем говорить. Имя Аллаха со мною и надо мной! Да сохранит Он меня от всякого безобразия и от всякого навета! Так ты воображаешь, что из нас двоих я виновата в нашем бесплодии? Как бы не так, старикашка бессильный! Ради Аллаха! Это твои яйца холодны, и они выделяют жидкость слишком прозрачную и без доброго семени! Купи себе раньше какого-нибудь снадобья, чтобы разогреть свой сок! И тогда ты увидишь, полон ли мой фрукт красивых зерен или бесплоден.
При этих словах своей раздраженной супруги купеческий староста несколько поколебался в своих мыслях и нерешительным голосом сказал:
— Утверждая, что мои яйца холодны и что их сок прозрачный и без доброго семени, ты бы могла указать мне место, где продают средство, способное сгущать эту жидкость.
И жена его ответила ему:
— Да у первого попавшегося аптекаря ты найдешь микстуру, которая ее сгущает и делает яйца мужчины способными оплодотворить женщину!
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
При этих словах староста подумал: «Клянусь Аллахом, завтра же пойду к аптекарю и куплю немножко этой микстуры, чтобы загустить мои яйца!»
И действительно, на следующий же день, едва только открылся базар, он захватил с собой пустую фарфоровую банку, пошел к аптекарю и сказал ему:
— Мир тебе!
Аптекарь ответил приветствием на его приветствие и сказал ему:
— Благословенно утро, которое привело тебя ко мне как первого покупателя. Что прикажешь?
И староста сказал:
— Продай мне унцию смеси, которая сгущает яйца мужчин, — и протянул ему фарфоровую банку.
Услышав это, аптекарь не знал, что и подумать, и сказал себе: «Наш староста, обыкновенно столь серьезный, без сомнения, вздумал пошутить. Отвечу-ка и я ему шуткой». И он сказал ему:
— Нет ее у меня, клянусь Аллахом; еще вчера ее было много, этой микстуры, но все берут ее нарасхват, и запасы мои истощились. Попробуй спросить у моего соседа.
Тогда староста пошел к другому аптекарю, потом к третьему, но все отсылали его с тем же ответом, посмеиваясь между собой над таким необыкновенным требованием.
Когда староста убедился, что поиски его тщетны, он вернулся в свою лавку и сел, погрузившись в свои мысли, с полным отвращением к жизни. Но в то время как он мучился этими мыслями, он увидел, что перед дверью его остановился шейх торговцев краденным, потребитель гашиша, пьяница, курильщик опиума, словом, образец базарной сволочи. Его звали Сезам.
Однако шейх Сезам весьма почитал купеческого старосту Шамзеддина и никогда не проходил мимо его лавки, не поклонившись ему до земли и не обратившись к нему с самым изысканным приветом. И в это утро он не преминул засвидетельствовать свое почтение достойному старосте, который ответил ему на его привет самым раздраженным тоном. И Сезам, заметив это, спросил его:
— Какое несчастье случилось с тобой, что ты так расстроен, о достопочтенный староста наш?
Он ответил:
— Иди сюда, Сезам, сядь рядом со мной и выслушай, что я тебе скажу. Тогда ты увидишь, имею ли я основания печалиться. Подумай, Сезам, вот уже сорок лет, как я женат, и до сих пор не знаю даже запаха ребенка! И наконец мне сказали, что я один виноват в этом; у меня слишком жидкие яйца, а их сок слишком прозрачный. И мне посоветовали спросить у аптекаря микстуру, которая сгущает яйца. Но ни у одного аптекаря не оказалось такой микстуры. Теперь ты понимаешь, что я очень несчастен, поскольку не могу найти нужного, чтобы сгустить их сок для моей любимой.
Когда маклер Сезам услышал эти слова старосты, он не выказал ни малейшего удивления и не стал смеяться, как аптекари, а подставил ему руку ладонью кверху и сказал:
— Положи динарий в эту руку и дай мне эту фарфоровую банку! Я оборудую твое дело!
А староста ответил ему:
— Ради Аллаха, разве это возможно? Но знай, о Сезам, что, если действительно оборудуешь это дело, благосостояние твое обеспечено, клянусь тебе в этом жизнью пророка! А для начала вот тебе два динария вместо одного. — И он положил ему на руку две золотых монеты и передал ему фарфоровую банку.
Тут этот баснословный пьяница и гуляка, каким был Сезам, показал себя на деле гораздо более сведущим в науке, чем все аптекари базара, вместе взятые. В самом деле, купив на базаре все, что было нужно, он вернулся домой и немедленно принялся за приготовление следующей микстуры.
Он взял две унции сока из перца кубеба[57], одну унцию масла из ионийской конопли, одну унцию гвоздики, одну унцию красной серендипской корицы, десять драхм белого малабарского кардамона, пять драхм индийского имбиря, пять драхм белого перца, пять драхм индийского перца, унцию ягод индийского бадьяна и пол-унции горного аниса. Все это он предварительно истолок, просеял каждое снадобье через сито, потом основательно все смешал и положил в эту смесь чистого меду и приготовил таким образом тесто, к которому он прибавил пять зерен мускуса и унцию толченой рыбьей икры. Ко всему этому он прибавил еще легкого розового сиропа и положил смесь в фарфоровую банку.
Затем он поспешил отнести банку к Шамзеддину и сказал ему:
— Вот это чудодейственное снадобье, которое укрепляет яйца мужчин и сгущает их чрезмерно жидкий сок!
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И это чудодейственное снадобье укрепляет яйца мужчин и сгущает их чрезмерно жидкий сок!
Затем он прибавил:
— Ты должен есть это тесто за два часа до того, как пойдешь к жене своей. Но перед этим ты должен еще в течение трех дней не принимать другой пищи, кроме жареных голубей, сильно приправленных пряностями, рыбы с молоками внутри и, наконец, слегка поджаренных бараньих яиц. И если после всего этого ты не сможешь пробивать стены и оплодотворить даже голую скалу, то я, Сезам, соглашусь обрить себе голову и усы и позволю тебе плюнуть мне в лицо!
И, проговорив эти слова, он вручил старосте фарфоровую банку и удалился.
Тогда староста подумал: «Нет сомнения, что этот Сезам, который проводит время в разврате, должен знать толк в такого рода снадобьях для укрепления мужской силы. Попробую возложить упование свое на Аллаха и на него».
И он вернулся в дом свой и поспешил помириться с супругой своей, которую он всегда любил и которая любила его, и оба они извинились друг перед другом за свою внезапную вспышку и рассказали друг другу, как тяжело им было в течение всей ночи думать о своей ссоре из-за необдуманных и необоснованных слов.
Затем Шамзеддин в течение трех дней тщательно исполнял все предписания Сезама и наконец поел изготовленного им теста, которое он нашел превосходным.
Тогда он почувствовал, что кровь его разогревается, как во времена молодости, когда он бился об заклад со своими сверстниками. И он пошел к супруге своей и взгромоздился на нее, и она ответила ему, и оба были поражены результатом своим с точки зрения продолжительности, повторения, любовного жара, толчков, интенсивности и последовательности. И в эту же ночь жена старосты, несомненно, понесла, в чем она была полностью уверена, когда увидела, что три месяца прошли без кровопролития.
Беременность эта прошла вполне благополучно, и по прошествии девяти месяцев, день в день, супруга старосты разрешилась от бремени вполне счастливо, но с величайшим трудом, ибо ребенок, который родился у нее, был так велик, как будто ему было не меньше года.
И повивальная бабка после обычных молитв объявила, что еще никогда в жизни не видела она такого сильного и крепкого ребенка. Все это не должно казаться удивительным, если вспомнить о чудодейственном средстве Сезама.
Итак, повивальная бабка приняла ребенка и обмыла его, призывая на него имя Аллаха, Мухаммеда и Али; прочла ему на ухо шахаду[58], запеленала его и передала его матери, которая стала кормить его грудью, пока он не наелся и не уснул. И повивальная бабка оставалась еще в течение трех дней подле матери и ушла только тогда, когда убедилась, что все было в порядке и что все соседки были одарены приготовленными по этому случаю сладостями.
На седьмой день в комнате родильницы разбросали соль[59], и староста пошел поздравить жену свою. Затем он спросил ее:
— А где же дар, ниспосланный нам Аллахом?
И она сейчас же подала ему новорожденного, и староста Шамзеддин пришел в совершенный восторг от красоты этого семидневного ребенка, которого можно было бы принять за годовалого и лицо которого было прекраснее восходящей луны.
И он спросил супругу свою:
— Как же ты назовешь его?
Она ответила:
— Если бы это была девочка, я бы сама дала ей имя; но так как это мальчик, то первенство в этом деле принадлежит тебе.
Но как раз в эту минуту одна из рабынь, пеленавшая ребенка, заплакала от волнения и удовольствия, заметив на левой ягодице его маленькое, хорошенькое родимое пятнышко, похожее на зерно мускуса и выделявшееся на его белой коже своею формой и цветом. А кроме того, на обеих щеках ребенка тоже было два маленьких родимых пятнышка, бархатистых и похожих на черные зернышки.
Тогда достопочтенный староста, вдохновившись этим открытием, воскликнул:
— Мы назовем его Ала ад-Дин[60] Родимое Пятнышко!
И так ребенок был назван Ала ад-Дин Родимое Пятнышко, но так как имя это было слишком длинно, то его звали просто Родимое Пятнышко. И в течение четырех лет ребенка кормили, кроме матери, еще две кормилицы; и он сделался сильным, как львенок, и остался белым, как жасмин, и розовым, как роза. И он был так хорош собой, что все маленькие девочки-соседки и все маленькие родственницы до безумия любили его; и он принимал от них все знаки внимания, но никогда не позволял им целовать себя и жестоко царапал их, когда они слишком близко подходили к нему; и потому все девочки и даже взрослые девушки пользовались тем временем, когда он спал, чтобы безнаказанно осыпать его поцелуями и восхищаться его красотой и его свежестью.