— Десять тысяч динариев!
Тогда маклер, опасаясь отказа с обеих сторон, сказал:
— За десять тысяч динариев продана невольница Жасмин! — и передал ее Родимому Пятнышку.
При виде этого Разбухший Пухляк бросился на землю и стал болтать руками и ногами, к великому огорчению отца своего, эмира Каледа, который и повел его на базар только для того, чтобы исполнить желание своей супруги, ибо сам он ненавидел сына своего за безобразие и глупость.
Что же касается Родимого Пятнышка, то, поблагодарив визиря Джафара, он увел невольницу Жасмин к себе и полюбил ее, и она полюбила его. И потом, познакомив ее с супругой своей Зобейдой, которая нашла ее привлекательной и одобрила его выбор, он сочетался с ней законом, взяв ее как вторую жену.
И он провел с ней эту ночь, и она в ту же ночь забеременела от него, как это будет видно из дальнейшего повествования.
Что касается Разбухшего Пухляка, то с ни было вот что. Когда удалось наконец с помощью обещаний и ласк привести его домой, он бросился на постель и не хотел более подняться, чтобы есть или пить, и притом почти окончательно потерял рассудок.
В то время как все женщины дома в унынии окружали мать Разбухшего Пухляка, пораженную крайним смущением, случайно зашла одна старуха, мать знаменитого вора, приговоренного к пожизненному заключению и содержащегося в тюрьме, известного всем в Багдаде под именем Ахмеда Коросты.
Этот Ахмед Короста был настолько искусен в деле воровства, что для него было простой забавой снять дверь на глазах у привратника и моментально спрятать ее, как если бы он ее проглотил; сделать отверстие в стене на глазах хозяина, представившись, что подошел по своей надобности; стереть след от кайала[76] с женских глаз, не будучи замеченным.
Итак, мать Ахмеда Коросты зашла к матери Разбухшего Пухляка и после приветствия спросила ее:
— Что причиной твоей печали, о госпожа моя? И каким недугом страдает молодой господин мой, твой сын, которого да хранит Аллах?
Тогда мать Разбухшего Пухляка рассказала старухе, которая уже давно служила ей поставщицей служанок, о неприятности, повергшей всех их в это состояние. И мать Ахмеда Коросты воскликнула:
— О госпожа моя, только мой сын может вывести вас из затруднения, клянусь тебе в том моей жизнью. Постарайся добиться его освобождения, и он сумеет найти средство, чтобы отдать прекрасную Жасмин в руки нашего молодого господина, сына твоего. Ибо ты ведь знаешь, что бедное дитя мое заковано и у него железное кольцо на ногах, на котором вырезано: «Навсегда». И все это за то, что он делал фальшивые монеты.
И мать Разбухшего Пухляка обещала ей покровительство свое.
И в самом деле, в тот же вечер, когда супруг ее, вали, вернулся домой, она после ужина пошла к нему; и притом она приукрасилась и надушилась и приняла самый ласковый вид. И эмир Калед, который был очень добрым человеком, не смог противостоять желанию, которое возбуждало в нем присутствие жены, и захотел взять ее, но она отстранилась от него, говоря:
— Поклянись мне разводом, что ты исполнишь то, о чем я попрошу!
И он поклялся. Тогда она разжалобила его судьбой престарелой матери вора и добилась обещания освободить его. И только после этого она отдалась супругу своему и позволила ему скакать на себе.
И вот на следующее утро эмир Калед после омовений и молитвы явился в тюрьму, где был заключен Ахмед Короста, и спросил его:
— Ну что же, бандит, раскаиваешься ли ты в твоих прежних преступлениях?
Он же ответил:
— Да, я раскаиваюсь, и я объявляю об этом вслух, как чувствую это в сердце!
Тогда вали выпустил его из тюрьмы и привел его к халифу, который был чрезвычайно удивлен, увидав, что он еще жив, и спросил его:
— Как, о бандит, ты разве не умер?
Он ответил:
— Клянусь Аллахом! О эмир правоверных, жизнь преступника крепка на расплату.
Тогда халиф расхохотался и сказал:
— Пусть позовут кузнеца, чтобы он снял с него цепи!
Затем он сказал:
— Поскольку я осведомлен о твоих проделках, то хочу помочь тебе теперь утвердиться в своем раскаянии, и так как никто не знает воров лучше, чем ты, то я назначаю тебя первым начальником стражи в Багдаде.
И халиф тотчас же повелел обнародовать приказ о назначении Ахмеда Коросты первым начальником стражи. Тогда Ахмед Короста облобызал руки халифа и немедленно приступил к исполнению своих обязанностей.
Начал же он с того, что отправился весело отпраздновать свое освобождение и свою новую должность в духан[77], содержимый евреем Авраамом, свидетелем его прежних проделок, и опорожнил два или три старых кувшина своего любимого напитка, великолепного ионийского вина, так что когда мать его пришла к нему, чтобы разъяснить ему, какую благодарность должен он питать отныне к той, которая была причиной его освобождения, к супруге эмира Каледа, матери Разбухшего Пухляка, то нашла его уже полупьяным и забавляющимся тем, что он дергал за бороду еврея, который не осмеливался противиться из почтения к грозной должности первого начальника стражи бывшего вора Ахмеда Коросты.
Ей все же удалось увести его оттуда и по секрету сообщить ему все происшествия, имевшие последствием его освобождение, и она сказала ему, что нужно тотчас же изобрести что-нибудь, чтобы похитить невольницу у Родимого Пятнышка, правителя дворца.
Выслушав эти слова, Ахмед Короста сказал матери свой:
— Дело будет сделано сегодня вечером, ибо нет ничего проще.
И он расстался с ней, чтобы пойти подготовить это дело.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что брезжит утро, и скромно умолкла.
А когда настала
она продолжила:
Потом он расстался с нею, чтобы пойти подготовить это дело.
Между тем нужно знать, что в эту ночь халиф Гарун аль-Рашид вошел и покои своей супруги; ибо это был первый день месяца, а он аккуратно посвящал ей этот день, чтобы побеседовать с ней о текущих делах и узнать ее мнение обо всех общих и частных вопросах, касающихся его государства. Ибо он имел к ней безграничное доверие и любил ее за неиссякаемую мудрость и красоту ее. Но надо также знать, что халиф имел обыкновение, прежде чем войти в комнату своей супруги, снимать и оставлять в прихожей на особом столике свои четки из чередующихся бусин янтаря и бирюзы, свою прямую саблю с зеленчаковой[78] рукояткой, выложенной рубинами величиной с голубиное яйцо, свою царскую печать и, наконец, маленькую золотую лампу, украшенную драгоценными камнями, которая светила ему во время его тайных ночных осмотров дворца.
Все эти подробности были хорошо известны Ахмеду Коросте. Они-то и послужили ему для выполнения его плана. Дождавшись, чтобы спустилась ночная тьма и рабы погрузились в глубокий сон, он прикрепил свою веревочную лестницу вдоль стены павильона, служившего помещением супруги халифа, взобрался по ней и проскользнул беззвучно, как тень, в прихожую, где в мгновение ока завладел всеми четырьмя драгоценными предметами, и затем поспешил спуститься так же, как взобрался.
Оттуда он направился к дому Родимого Пятнышка и тем же способом пробрался во двор, где без малейшего шума поднял одну из мраморных плит, которыми был вымощен двор, поспешно вырыл под ней яму и зарыл в нее украденные предметы. Затем, вновь приведя все в порядок, он исчез, чтобы вернуться в духан еврея Авраама и продолжать пить.
Однако, поскольку Ахмед Короста как-никак был настоящим вором, он не смог удержаться от желания присвоить себе один из четырех драгоценных предметов и маленькую золотую лампу, вместо того чтобы опустить ее в яму, положил себе в карман, подумав: «Не в моих привычках не брать за комиссию. Здесь же я плачу себе сам».
Что же касается халифа, то поначалу изумление его было очень велико, когда, выйдя поутру в прихожую, он не нашел более на столике своих четырех драгоценных вещей. Затем, когда допрошенные им евнухи пали ниц, уверяя в своем неведении, халиф разразился безграничным гневом, да таким, что тотчас же облекся в одежду ярости. Одежда эта была вся из красного шелка, и, когда халиф надевал ее, это было признаком неотвратимых невзгод и ужаснейших бедствий над головами всех окружающих.
Итак, халиф, облекшись в эту красную одежду, вошел в совершенно безлюдную залу Совета и сел на трон. И все придворные, и все визири вошли один за другим поодиночке, и пали ниц перед ним, и остались в этом положении, исключая Джафара, который, весь бледный, все же выпрямился и стоял перед халифом с глазами, устремленными к ногам его.
По прошествии часа этого ужасного молчания халиф посмотрел на безмолвного Джафара и сказал ему глухим голосом:
— Чаша пенится!
И Джафар отвечал:
— Да отстранит Аллах великое зло!
Но в эту минуту вошел вали в сопровождении Ахмеда Коросты. И халиф сказал ему:
— Приблизься, эмир Калед, и скажи мне, каково общественное спокойствие в Багдаде?
Вали, отец Разбухшего Пухляка, ответил:
— Спокойствие в Багдаде полное, о эмир правоверных.
Халиф воскликнул:
— Ты лжешь!
И так как испуганный вали еще не знал, как объяснить себе этот гнев, то Джафар, находившийся около него, шепнул ему на ухо несколько слов о причине того, что повергло его в полное уныние. Затем халиф сказал ему:
— Если ты не сумеешь до наступления ночи отыскать драгоценные вещи, которые дороже мне, чем мое государство, то голова твоя будет вывешена на воротах дворца!
При этих словах вали облобызал землю перед халифом и воскликнул:
— О эмир правоверных, вором, несомненно, должен быть кто-нибудь из дворца, ибо вино, которое киснет в себе самом, содержит фермент брожения. И затем позволь сказать тебе, что ответственным лицом может быть только первый начальник стражи, который один уполномочен на этот надзор и, кстати, знает наперечет всех воров в Багдаде и во всем государстве. И потому казнь его должна предшествовать моей, в случае если пропавшие вещи не будут разысканы.