Тогда приблизился первый начальник стражи Ахмед Короста и после должных приветствий сказал халифу:
— О эмир правоверных, вор будет найден. Но я прошу халифа выдать мне фирман с разрешением производить обыск у всех обитателей дворца и у всех, кто бывает в нем, даже у кади, даже у великого визиря Джафара и у правителя дворца Родимое Пятнышко!
И халиф велел тотчас выдать ему упомянутый фирман и сказал:
— Мне нужно так или иначе лишить кого-то головы, и это будет или твоя собственная, или же голова вора. Выбирай! И я клянусь жизнью своей и могилами моих предков, что решение мое останется неизменным, хотя бы вором оказался мой собственный сын или наследник престола: смерть через повешение на городской площади!
Выслушав эти слова, Ахмед Короста удалился с фирманом в руке и отправился взять двух стражей у кади и двух у вали, и он немедленно приступил к обыскам, явившись к Джафару, потом к вали, а потом к кади. Затем он дошел и до дома Родимого Пятнышка, который еще ничего не знал о случившемся.
Ахмед Короста, держа фирман в одной руке, а в другой — тяжелую медную палицу, вошел в прихожую и, сообщив Родимому Пятнышку о положении вещей, сказал ему:
— Но я, конечно, и не подумаю, о господин мой, производить обыск в доме верного наперсника халифа! Позволь же мне удалиться, как если бы это уже было сделано!
Родимое Пятнышко сказал:
— Да сохранит меня от этого Аллах, о первый начальник стражи! Ты должен выполнить свою обязанность до конца!
Тогда Ахмед Короста сказал:
— Я сделаю это только для вида.
И, выйдя с небрежным видом на двор, он стал обходить его кругом, постукивая своей тяжелой палкой по мраморным плитам, пока не дошел до известной уже плиты, которая издала под ударом глухой звук, означающий, что в этом месте была яма.
Услышав этот звук, Ахмед Короста воскликнул:
— О господин мой, клянусь Аллахом, там должно быть какое-нибудь старинное подземелье, в котором сокрыт клад былых времен.
А Родимое Пятнышко сказал четырем стражам:
— Так попробуйте приподнять эту мраморную плиту, чтобы посмотреть, что там есть.
И стражи тотчас же вонзили свои инструменты в скважины мраморной плиты и подняли ее. И перед глазами всех предстали три из украденных предметов, а именно: сабля, печать и четки.
При виде этого Родимое Пятнышко вскрикнул:
— Во имя Аллаха! — и упал без чувств.
Тогда Ахмед Короста послал за кади, и за вали, и за свидетелями, которые тотчас же составили протокол этого обыска; и все приложили печати к донесению, и сам кади отправился, чтобы самолично вручить его халифу, в то время как стражи удостоверялись в личности Родимого Пятнышка.
Когда халифу вручили три пропавшие вещи, за исключением лампы, и сообщили об отыскании их в доме того, кого он считал своим вернейшим наперсником и приближенным, кого он осыпал милостями и к кому питал безграничное доверие, он оставался в течение часа глубоко безмолвным, потом повернулся к первому начальнику стражи и сказал:
— Повесить его!
Первый начальник стражи тотчас же вышел и приказал возвестить этот приказ по всем улицам Багдада, и он явился в дом Родимого Пятнышка, которого и арестовал, а жен же его и имение в тот же час конфисковал. Имение было передано в казну, а обе женщины должны были быть проданы на рынке как невольницы; но тогда вали, отец Разбухшего Пухляка, заявил, что он берет одну, а именно ту самую невольницу, которую купил Джафар; а первый начальник стражи велел отвести к себе в дом другую, которая оказалась Зобейдой, отличавшейся столь чудным голосом.
Между тем мукаддем Камал был лучшим другом Родимого Пятнышка, и он питал к нему отеческую любовь, ни разу ему не изменившую. И потому хотя он и исполнял публично все ужасные меры суровости, предписанные против Родимого Пятнышка гневом халифа, но в душе своей он поклялся спасти жизнь приемного сына своего и начал с того, что поместил к себе одну из жен его, прекрасную Зобейду, совершенно подавленную несчастьем.
В тот же вечер должно было совершиться повешение Родимого Пятнышка, который находился в цепях в глубине тюрьмы. Но мукаддем Камал бдел над ним. Он пошел к главному тюремщику и сказал ему:
— Сколько заключено у тебя преступников, безвозвратно осужденных быть повешенными на этой неделе?
Он ответил:
— Около сорока приблизительно, без двух или без трех.
Мукаддем Камал сказал:
— Я хочу видеть их всех.
И он осмотрел их всех одного за другим в несколько приемов и наконец выбрал одного из них, который был поразительно похож на Родимое Пятнышко, и сказал тюремному сторожу:
— Этот послужит мне, как некогда животное, принесенное в жертву патриархом, послужило ему вместо сына его Исмаила![79]
И он увел с собой этого арестанта и в назначенный для повешения час сдал его палачу, который тотчас же перед собравшейся на площади громадной толпой, исполнив обычные благочестивые формальности, накинул веревку на шею мнимого Родимого Пятнышка и одним движением вздернул его.
Когда это было исполнено, мукаддем Камал дождался, чтобы стемнело, и, выпустив Родимое Пятнышко из тюрьмы, тайком провел его к себе. И тогда только сообщил он ему обо всем, что для него сделал, и сказал ему:
— Но ради Аллаха, о сын мой, как позволил ты себе соблазниться этими драгоценными предметами, ты, которому халиф оказывал полное доверие?
При этих словах Родимое Пятнышко упал в обморок от волнения, и когда после долгих стараний был приведен в чувство, то воскликнул:
— Клянусь именем Аллаха и пророка Его, о отец мой, что не имею понятия об этой краже и не знаю ни мотива ее, ни ее исполнителя!
И мукаддем без колебаний поверил ему и воскликнул:
— Рано или поздно, сын мой, виновный будет открыт. Что же касается тебя, то тебе невозможно ни минуты более оставаться в Багдаде, ибо не шутка иметь врагом самого халифа. Итак, я поеду с тобой, оставив в доме своем возле моей жены супругу твою Зобейду, пока Аллах в Своей премудрости не изменит настоящего положения вещей.
Затем, не дав даже времени Родимому Пятнышку проститься с супругой своей Зобейдой, он увел его с собой, говоря:
— Мы идем сейчас же в гавань Аяс на Средиземном море, чтобы оттуда отплыть в Искандарию[80], где ты в спокойствии будешь ожидать дальнейших событий, ибо город Искандария, о сын мой, весьма приятен для жизни и путь к нему зелен и благословен.
И они тотчас же пустились в путь в темноте и скоро были за пределами Багдада. Но у них не было ни верховых, ни вьючных животных, и они уже размышляли, где можно достать их, когда увидели двух евреев — багдадских менял, людей весьма богатых и знакомых халифу. Тогда мукаддем Камал испугался, чтобы они не рассказали халифу, что видели его с живым Родимым Пятнышком. И потому он направился к ним и крикнул им:
— Сойдите со своих мулов!
И евреи, дрожа, сошли со своих мулов, и мукаддем отрубил им головы, взял их деньги и влез на одного из мулов, отдав другого Родимому Пятнышку, и оба продолжили свой путь к морю.
Приехав в Аяс, они поручили своих мулов владельцу хана, где они остановились отдохнуть, наказав ему хорошенько ухаживать за ними, а на следующий день они вместе принялись искать корабль, готовый к отплытию в Искандарию. Наконец они нашли такой корабль, который собирался отплыть. Тогда мукаддем, передав Родимому Пятнышку все золото, которое он отобрал у двух евреев, посоветовал ему в полном спокойствии ждать в Искандарии сведений, которые он не замедлит присылать из Багдада, и даже надеяться, что он самолично приедет в Искандарию, откуда он привезет его обратно в Багдад, когда истинный виновный будет открыт.
Затем он со слезами на газах поцеловал его и расстался с ним, когда корабль уже поднял парус. И только тогда вернулся он в Багдад.
Но вот что он узнал по возвращении. На следующий день после повешения подставного Родимого Пятнышка халиф, все еще глубоко взволнованный, позвал Джафара и сказал ему:
— Видел ли ты, о визирь мой, как этот Родимое Пятнышко сумел отблагодарить меня за мои милости и как злоупотребил моим доверием к нему?! Как может в столь прекрасном существе скрываться столь безобразная душа?!
Визирь Джафар, человек, полный дивной мудрости, который тем не менее не мог объяснить себе мотива столь неразумного поступка, ограничился следующим ответом:
— О повелитель правоверных, самые странные поступки непонятны для нас лишь потому, что мы не улавливаем их истинного побуждения. Во всяком случае, мы можем судить лишь о действии, какое производит поступок. И в этом случае действие поступка было плачевно для виновника его, ибо оно привело его к виселице. А между тем, о повелитель правоверных, у египтянина Родимое Пятнышко горе; и в глазах его такой отблеск духовной красоты, что разум мой отказывается верить факту, проверенному моим собственным зрением.
Халиф размышлял после этих слов в течение целого часа и потом сказал Джафару:
— Я хочу пойти взглянуть на тело виновного, качающееся на виселице.
И он переоделся, вышел вместе с Джафаром из дворца своего, и они пришли к тому месту, где подставной Родимое Пятнышко висел между небом и землей.
Тело было закутано саваном, который закрывал его целиком. И халиф сказал Джафару:
— Сними саван.
Джафар снял саван, и халиф посмотрел, но, пораженный, тотчас же попятился, восклицая:
— О Джафар, это совсем не Родимое Пятнышко!
Джафар осмотрел тело и признал, что это действительно не Родимое Пятнышко, но ничем не выказал этого и спокойно спросил:
— Но почему полагаешь ты, о эмир правоверных, что это не Родимое Пятнышко?
Он сказал:
— Он был маленького роста, а этот — большого!
Джафар ответил:
— Это не доказательство. Повешение способствует вытягиванию.
Халиф сказал:
— У бывшего правителя дворца было два родимых пятнышка на щеках, а у этого нет ни одного.