— Но что всего более беспокоит меня, о Абриза, так это то, что я заметил у моего отца несомненную склонность к тебе, и я видел, как глаза его загорелись от желания обладать тобой. Что скажешь ты мне на это?
И она ответила:
— Ты можешь успокоить душу свою, о Шаркан! Ибо отец твой овладеет мною разве только мертвою! Неужели недостаточно ему его трехсот шестидесяти жен, чтобы он стал еще посягать на мою невинность, предназначенную вовсе не для него! Будь же спокоен, о Шаркан, и прогони заботу свою!
Затем она приказала принести есть и пить; и оба ели и пили, и Шаркан по-прежнему с тоскою в душе ушел к себе спать.
Вот что было с Шарканом.
Что же касается царя Омара аль-Немана, то, как только Шаркан вышел, он отправился к наложнице своей Сафие в ее покои; и он держал в руке две драгоценные геммы, подвешенные на золотых цепочках. И при виде его Сафия поднялась и стояла до тех пор, пока не сел царь. Тогда подошли к нему двое детей, девочка Нозхату и маленький Даул Макан, и царь поцеловал их и повесил каждому на шею по драгоценной гемме. И дети были чрезвычайно довольны, а мать их пожелала царю благоденствия и счастья. Тогда царь сказал ей:
— О Сафия, ведь ты дочь Афридония, царя Константинии, но ты никогда ничего не говорила мне об этом! Зачем ты скрыла от меня это и помешала мне таким образом оказать тебе почет, подобающий твоему сану, и возвысить тебя в общем уважении?
А Сафия сказала ему:
— О царь великодушный, но чего же еще я могла желать, в самом деле? Ведь ты уже осыпал меня всеми своими дарами и милостями, и ты сделал меня матерью двух детей, прекрасных, как луны.
И царь Омар аль-Неман был совершенно очарован этим ответом, который он нашел восхитительным, полным такта, мудрости и деликатности. И он приказал отвести для Сафии другой дворец, еще более прекрасный, чем первый, и увеличил ее штат и содержание. Затем он вернулся в свой дворец, чтобы, согласно обыкновению, судить, смещать и назначать людей на разные должности.
Но ум и сердце его по-прежнему были заняты мыслью о молодой царице Абризе. И он проводил у нее все ночи, болтая с ней и бросая ей разные намеки. Но Абриза каждый раз отвечала ему только одно:
— О владыка времен, право, я не чувствую никакой склонности к мужчинам!
Но все это только еще более возбуждало и мучило его, и наконец он захворал от этих мучений. Тогда он призвал к себе визиря своего Дандана и открыл ему любовь, которую он питал в сердце своем к очаровательной Абризе, и признался, что ничего не мог от нее добиться и отчаялся когда-либо обладать ею.
Выслушав эти слова, визирь сказал царю своему:
— Вот что: с наступлением ночи ты возьмешь с собою кусочек этого снотворного средства, банжа, и пойдешь к Абризе, и будешь пить вместе с нею, а в последний кубок ты незаметно положишь этот кусочек банжа; и не успеет она дойти до своей постели, как окажется во власти твоей. Тогда ты сможешь сделать с нею все, что захочешь, для удовлетворения своего желания и успокоения своей страсти. Вот какова моя мысль.
А царь ответил ему:
— В самом деле, совет твой превосходен, и это единственное, что мне остается сделать.
Тогда он поднялся и подошел к одному из своих шкафов, который он открыл, и достал оттуда кусочек банжа, до такой степени сильного, что один запах его мог бы усыпить на целый год кого угодно, даже слона. И он положил этот кусочек банжа в карман и дождался наступления ночи. Тогда он пошел к царице Абризе, которая при появлении его встала и села только тогда, когда сам царь сел и пригласил ее к этому. И он стал болтать с ней и выразил желание пить; и она сейчас же велела принести напитки и все, что при них полагается, как-то: фрукты, миндаль, каленые орехи, фисташки и тому подобные угощения, — и все это в больших золотых и хрустальных чашах. И оба стали пить, поощряя к этому друг друга, пока Абриза не поддалась опьянению.
Увидев это, царь вынул из своего кармана кусочек банжа и спрятал его между пальцами; потом он наполнил кубок и, наполовину отпив из него, незаметно бросил туда кусочек банжа и, предлагая его молодой женщине, сказал:
— О царственная, возьми этот кубок и выпей напиток желания моего!
И царица Абриза, ничего не подозревая, взяла кубок и со смехом осушила его. И как только она его осушила, все завертелось у нее перед глазами, и она едва успела дойти до своего ложа и тяжело упала на спину, раскинув руки и ноги. И два больших факела помещены были у изголовья постели, а третий факел — у другого конца ее.
Затем царь Омар аль-Неман подошел к Абризе и начал с того, что развязал шелковые шнурки ее обширных шальвар, оставив только тонкую, легкую рубашку на ее теле. И он поднял край этой рубашки и увидел под ним между бедер нечто ярко освещенное светом факелов — то, что воспалило его разум и чувства. Однако у него хватило сил повременить, чтобы тоже сбросить платье и шальвары. И тогда он мог свободно отдаться высокой страсти, которая им овладела, и он бросился на лежащее перед ним молодое тело и накрыл его.
И кто может знать меру всего, что там произошло… И вот таким образом исчезла девственность молодой царицы Абризы.
Когда все было закончено, царь Омар аль-Неман поднялся и вышел в соседнюю комнату, чтобы позвать верную и любимую рабыню Абризы, Марджану, и он сказал ей:
— Беги скорее к своей госпоже, ты нужна ей!
И Марджана поспешила к своей госпоже и нашла ее распростертой на спине с задранной рубашкой, и бедра ее были обагрены кровью, а лицо чрезвычайно бледно. И Марджана поняла, что действовать надобно незамедлительно, чтобы помочь своей хозяйке. И она взяла один платок и нежно отерла им лицо своей госпожи, а потом взяла второй платок и отерла им живот и бедра, а затем, омыв ее лицо, руки и ноги, она обрызгала ее розовой водой, а губы и рот ее смочила водою из померанцевых цветов.
Тогда царица Абриза чихнула, потом она открыла глаза и приподнялась на своем ложе. И она увидела свою любимую служанку Марджану и сказала ей:
— О Марджана, что это случилось со мной? Скажи мне! Я чувствую такую слабость!
И Марджана должна была рассказать ей, что она нашла ее лежащей на спине и увидела кровь на ее бедрах. И тогда Абриза поняла, что царь Омар аль-Неман удовлетворил свое желание и совершил над нею непоправимое. И скорбь и горе ее были так велики, что она приказала Марджане никого не впускать в свои покои и велела сказать царю Омару аль-Неману, если бы он пришел справиться о ней: «Госпожа моя больна и никого не принимает».
Когда же царь Омар аль-Неман узнал об этом, он стал ежедневно посылать к Абризе своих рабов с большими подносами, уставленными всевозможными блюдами, и напитками, и чашами с фруктами и вареньями, и фарфоровыми бокалами с сиропами и сладостями. Но она по-прежнему продолжала сидеть, запершись в своих покоях, пока не заметила, что живот у нее увеличивается, а талия полнеет, и она не поняла, что беременна. Тогда скорбь ее еще возросла, и весь мир потускнел перед ее глазами; и она не захотела даже выслушать утешительных слов Марджаны, а сказала ей так:
— О Марджана, я сама виновата во всем; я дурно поступила, покинув отца моего и мать мою и мое царство. И вот теперь я сама себе опротивела, и жизнь мне опротивела, и мужество мое покинуло меня, и силы мои изменили мне. Вместе с невинностью я лишилась и доблести своей, и беременность делает меня неспособной устоять от толчка ребенка. Я не могла бы даже удержать повод моего коня, я, Абриза, молодая Абриза, еще недавно полная огня и силы! Что теперь мне делать? Если я разрешусь от бремени в этом дворце, я сделаюсь предметом насмешек для всех мусульманок, которые живут здесь, и они узнают, каким образом я потеряла невинность. А если я вернусь к моему отцу, то с какими глазами я предстану перед ним! О, как справедливы слова поэта:
О друг, узнай, что если ты в беде,
То у тебя не будет ни родных,
Ни родины, ни мирного приюта!
Тогда Марджана сказала ей:
— О госпожа моя, ведь я послушная раба твоя и всецело готова к твоим повелениям! Приказывай!
Она ответила:
— В таком случае, о Марджана, слушай, что я скажу тебе. Мне непременно нужно уйти из этого дворца так, чтобы никто ничего об этом не заподозрил, и, несмотря на все случившееся, вернуться к своему отцу и своей матери; ибо, видишь ли, Марджана, если труп начинает издавать запах, позаботиться о его похоронах должны родные. А ведь я теперь не более как безжизненное тело. А затем да исполнится воля Аллаха!
И Марджана ответила:
— О царица! То, что ты намерена сделать, самое лучшее!
И затем она сейчас же начала тайно собираться к отъезду. Но им пришлось подождать благоприятного случая, который скоро представился, ибо царь поехал на охоту, а Шаркан отправился к границам империи, чтобы осмотреть укрепления.
Но пока они таким образом выжидали, время родов приблизилось, и Абриза сказала Марджане:
— Мы должны бежать в эту же ночь! Но что предпринять против судьбы, которая обозначила на лбу моем, что через три или четыре дня я должна разрешиться от бремени?! Однако все-таки поедем, ибо я предпочту что угодно, только бы не родить в этом дворце! Тебе придется найти человека, который согласился бы сопровождать нас в нашем путешествии, ибо я не имею более сил удержать самого легкого оружия.
А Марджана ответила:
— Клянусь Аллахом, о госпожа моя! Я знаю только одного человека, который мог бы сопровождать и защищать нас, — это негр Гадбан, один из негров царя Омара аль-Немана; ибо я много раз оказывала ему услуги, и много раз давала ему денег за его услуги; к тому же он сказал мне, что был прежде разбойником на больших дорогах. А так как он состоит стражем при дверях нашего дворца, то я пойду к нему, и дам ему золота, и скажу ему, что по прибытии в нашу страну мы женим его на самой красивой гречанке Кайсарии.
Тогда Абриза сказала:
— О Марджана, не говори ему ничего, но приведи его сюда ко мне, и я поговорю с ним.