а Христа, Господа нашего».
Положив это письмо, старуха выскользнула из палатки и вернулась в Константинию, чтобы сообщить христианам о совершенном ею злодеянии. Потом она пошла в церковь, чтобы помолиться, и оплакать смерть царя Афридония, и возблагодарить своего Бога за смерть принца Шаркана.
Что же касается убийства Шаркана, то вот что за ним последовало. В тот час, когда оно совершилось, на великого визиря Дандана напала бессонница и беспокойство и он чувствовал такую тяжесть, как если бы весь мир навалился на грудь его. Он решил наконец встать с постели и вышел из палатки, чтобы подышать воздухом; и в то время как он прогуливался, он увидел, уже вдали, отшельника, который быстро удалялся из лагеря. Тогда он подумал: «Принц Шаркан, должно быть, остался один; пойду посидеть подле его постели или поговорить с ним, если он не спит».
Когда визирь Дандан вошел в палатку, первое, что он увидел, была лужа крови на земле; потом он заметил в постели тело и отрезанную голову Шаркана.
Увидев это, визирь Дандан испустил такой громкий и ужасный крик, что разбудил всех спавших, и скоро весь лагерь и все войско были на ногах, так же как и царь Даул Макан, который сейчас же прибежал в палатку. И он увидел визиря Дандана, который плакал подле безжизненного тела брата его, принца Шаркана. Увидев это, Даул Макан воскликнул:
— О Аллах! О, какой ужас! — и упал без чувств.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что уже близко утро, и со свойственной ей скромностью замолкла.
А когда наступила
она сказала:
И увидев это, Даул Макан воскликнул:
— О Аллах! О, какой ужас! — и упал без чувств. Тогда визирь и эмиры собрались вокруг него и стали навевать на него прохладу своими платьями; и наконец Даул Макан пришел в себя и воскликнул:
— О брат мой Шаркан, о величайший из героев! Какой шайтан привел тебя в это непоправимое состояние?
И он залился слезами и зарыдал, так же как и визирь Дандан, и эмиры Рустем и Вахраман, и особенно первый придворный. Но вдруг визирь Дандан увидел письмо, взял его, прочитал царю Даул Макану в присутствии всех собравшихся и сказал:
— О царь, ты видишь теперь, почему вид этого проклятого отшельника внушал мне такое отвращение!
А царь Даул Макан, не переставая плакать, воскликнул:
— Клянусь Аллахом! Я схвачу эту старуху, и собственной рукой волью в ее влагалище расплавленный свинец, и воткну в нее заостренный клин, а потом повешу ее за волосы и заживо прибью гвоздями к главным воротам Константинии!
Потом Даул Макан устроил торжественные похороны своему брату Шаркану и, идя в погребальном шествии, выплакал все свои слезы и велел похоронить его у подножия холма под большим куполом из алебастра и золота.
Затем в течение многих дней он не переставал плакать, пока наконец сам не сделался похож на тень. Тогда визирь Дандан, подавляя собственную скорбь, пришел к нему и сказал ему:
— О царь, утиши скорбь свою и осуши глаза свои! Разве ты не знаешь, что брат твой находится теперь перед лицом Судьи Справедливого?! И потом, к чему вся эта скорбь о непоправимом, тогда как все предначертано и все должно прийти в свое время?! Поднимись же, о царь, и возьмись за оружие; и подумай о том, чтобы достойно закончить осаду этой столицы неверных, — это будет лучший способ окончательно отомстить за себя!
Но вот в то время как визирь Дандан ободрял царя Даул Макана, прибыл посланец из Багдада и привез Даул Макану письмо от сестры его Нозхату. И суть этого письма состояла в следующем: «Сообщаю тебе, о брат мой, доброе известие! Супруга твоя, молодая раба, зачавшая от тебя, благополучно родила тебе ребенка мужского пола, блистающего красотою, как луна в месяце Рамадане. И я нашла подходящим назвать этого ребенка Канмакан[86]. Ученые и астрономы предсказывают, что дитя это совершит разные достопамятные подвиги, ибо рождение его сопровождалось всевозможными чудесными явлениями.
Я не преминула по этому случаю совершить молитвы и обеты во всех мечетях за тебя, за ребенка и за торжество твое над врагом.
Извещаю тебя также, что все мы находимся в добром здравии, и особенно друг твой, истопник хаммама, который процветает и пользуется всеми совершенствами мира и горячо желает, так же как и все мы, получить какие-нибудь известия о тебе.
В этом году у нас были обильные дожди, и можно надеяться на прекрасный урожай.
И да пребудет над тобой и вокруг тебя мир и всяческое благоденствие!»
Прочитав это письмо, Даул Макан глубоко вздохнул и воскликнул:
— Теперь, о визирь, когда Аллах даровал мне сына Канмакана, скорбь моя смягчилась и сердце мое понемногу оживает. Нам надо подумать о том, чтобы согласно обычаям нашим торжественно закончить траур по моему покойному брату.
А визирь ответил:
— Это справедливо.
И сейчас же он велел разбить большие палатки вокруг могилы Шаркана, где разместились чтецы Корана и имамы; и он велел зарезать множество баранов и верблюдов и разделить мясо их между воинами. И вся эта ночь была проведена в молитве и чтении Корана.
А утром Даул Макан подошел к могиле, в которой покоился Шаркан и которая вся была обтянута драгоценными тканями из Персии и Кашмира, и перед всем войском…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Даул Макан подошел к могиле, в которой покоился Шаркан и которая была вся обтянута драгоценными тканями из Персии и Кашмира, и перед всем войском стал проливать обильные слезы и прочел следующие стихи в память покойного:
О мой Шаркан, о брат мой, ты не видишь,
Как по щекам моим струятся слезы
И чертят строки, полные значенья,
Яснейшего, чем плавный ритм стихов, —
Значительные, горестные строки!
В них взоры всех прочтут без затрудненья
Всю скорбь мою, о брат мой, по тебе!
Вослед за гробом, о Шаркан, твоим
Со мною шли все воины, рыдая;
Неслись их крики, громче и печальней,
Чем крик Мусы перед Тауратом[87],
К твоей могиле все мы подошли,
Но, брат мой, глубже вырыта могила
В печальном сердце воинов твоих,
Чем в той земле, где ты почил навеки!
Увы, Шаркан! Все счастие мое
Лежит с тобой под саваном могильным,
Здесь, на плечах носильщиков твоих!
О, где же ты, Шаркан, мое светило,
Чей свет все звезды в небе затмевал?
Взгляни же: бездна мрачная могилы,
Что грозно нам тебя от глаз сокрыла,
Озарена сиянием твоим,
Что внес с собой, о брат мой драгоценный,
Ты в лоно нашей матери-земли!
И саван твой, и складки все его
Оживлены твоим прикосновеньем, —
Подобно крыльям, все они раскрылись
И охраняют, о мой брат, тебя!
Проговорив эти стихи, Даул Макан залился слезами, а вместе с ним и все войско излило чувства свои в глубоких вздохах. Тогда подошел визирь Дандан, бросился на могилу Шаркана, облобызал ее и, задыхаясь от слез, прочитал следующие стихи поэта:
О мудрый муж! Все то, что преходяще,
Ты на бессмертье ныне променял,
И в этом ты последовал разумно
Примеру тех, кто умер до тебя,
И свой полет направил ты высоко,
Туда, где роз душистых белизна
Легла ковром к ногам воздушных гурий.
Да будет все так радостно тебе!
И да дарует Повелитель Трона
Тебе в раю прекраснейшее место,
Да даст тебе все райское блаженство,
Что подобает праведным мужам!
И таким образом завершился траур по Шаркану.
Но Даул Макан продолжал грустить о разлуке с братом, тем более что осада Константинии грозила затянуться на долгое время. И вот однажды он открылся визирю Дандану и сказал ему:
— Что мне сделать, о мой визирь, чтобы забыть терзающую меня скорбь и прогнать тоску, которая теснит мне грудь?
Визирь Дандан ответил:
— О царь, я знаю одно только средство против твоих страданий, а именно: рассказать тебе историю из времен тех славных царей, о которых говорится в летописях. И это мне нетрудно: в царствование покойного отца твоего, царя Омара аль-Немана, моя постоянная обязанность состояла в том, чтобы развлекать его по ночам, рассказывая ему какую-нибудь чудесную сказку и читая стихи арабских поэтов или мои собственные сочинения. Итак, сегодня же ночью, когда лагерь заснет, я расскажу тебе, если позволит Аллах, одну историю, которая приведет тебя в такой восторг, что грудь твоя расширится и время осады пройдет для тебя необыкновенно скоро. Я могу тебе теперь же сообщить заглавие ее, вот оно: «История двух влюбленных, Азиза и Азизы».
При этих словах визиря Дандана царь Даул Макан почувствовал, что сердце его забилось от нетерпения, и он мог думать только о том, как бы скорее настала ночь, чтобы услышать обещанную сказку, одно заглавие которой бросало его в трепет удовольствия.
И вот едва только стала спускаться ночь, Даул Макан приказал зажечь все факелы в своей палатке и все фонари в парусинном проходе ее и велел принести подносы с яствами и напитками и лари, нагруженные ладаном, амброй и разными благоухающими веществами; потом он призвал эмиров Вахрамана, Рустема и Тюркаша и старшего придворного, супруга Нозхату. И когда все собрались, он приказал позвать визиря Дандана, а когда тот явился, сказал ему:
— О визирь мой, ночь уже распростерла над нашими головами свое широкое одеяние и распустила власы свои; и мы ждем лишь обещанного тобою рассказа из рассказов, чтобы насладиться им.
Но в эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно отложила продолжение своего повествования до следующей ночи.
А когда наступила