И правитель Дамаска, желая выразить мне свою благодарность, подарил мне богатую почетную одежду и назначил меня врачом при своей особе и вместе с тем врачом дамасской больницы. Что касается молодого человека, который во все время своей болезни продолжал протягивать мне левую руку, то однажды он попросил меня проводить его в хаммам, который приготовили в этот день для него, не допуская туда никого из посторонних посетителей. И когда мы пришли в хаммам, то слуги подошли к молодому человеку и помогли ему раздеться, и взяли его одежду, и принесли ему новую. И когда молодой человек остался голым, я увидел, что у него нет правой руки. При виде этого я был чрезвычайно удивлен и огорчен, и мое удивление еще возросло, когда я увидел на всем его теле следы от ударов розгами.
Тогда молодой человек обернулся ко мне и сказал:
— О врач века, не удивляйся нисколько тому, что видишь меня в таком состоянии, потому что я решился сообщить тебе причину моего несчастья, и ты услышишь совершенно необычайную историю. Но я не могу приступить к этому, пока мы не выйдем из хаммама.
И когда мы вышли из хаммама и пришли домой, мы присели, имея в виду отдохнуть и потом приступить к еде и разговорам.
И молодой человек сказал мне:
— Не предпочитаешь ли ты подняться в верхнюю залу?
И я сказал ему:
— Да, конечно!
Тогда он приказал слугам зажарить нам на вертеле ягненка и подать его затем наверх, куда поднялись и мы. И рабы не замедлили принести нам зажаренного ягненка и разных фруктов. И мы принялись есть, и он все время ел левой рукой.
Тогда я сказал ему:
— Теперь расскажи мне эту историю.
И он отвечал мне:
— О врач века, сейчас расскажу ее тебе. Итак, слушай.
Знай, что я родом из города Мосула, где семья моя принадлежит к самым знатным в городе. Мой отец был одним из десяти детей, которых дед мой оставил после себя, и он был старший между братьями; и мой отец, и все мои дяди ко времени смерти деда были уже женаты. Но только он один имел ребенка — и это был я; что же касается его братьев, то ни один из них не имел детей. И потому я рос, окруженный любовью моих дядей, которые во мне души не чаяли и радовались, глядя на меня.
Однажды, когда я был с моим отцом в мосульской мечети, чтобы сотворить молитву пятницы, я увидел, что по окончании молитвы все вышли из мечети и в ней остались только мой отец и мои дяди, которые также были там. И все они уселись на большую циновку, и я сел с ними.
И они вступили в собеседование, и разговор перешел на путешествия и на разные чудеса далеких стран и больших городов. Но больше всего говорили о городе Каире и о Египте. И дяди мои стали передавать удивительные рассказы путешественников, которые говорили, что нет на свете страны прекраснее Египта и нет реки более чудесной, чем река Нил. И вот почему поэты воспевают Египет и его Нил, и поэт имел право воскликнуть:
Я именем тебя Аллаха заклинаю
Сказать родному Нилу моему,
Что утолить Евфрат не в силах жажды,
Которая измучила меня!
И вот дяди мои принялись перечислять все чудеса Египта и его реки, и с таким жаром и красноречием, что, когда они умолкли и разошлись, я остался совершенно потрясенный услышанным; и душа моя не могла более оторваться от всего того, что рассказывали они об этой чудесной стране. И когда я возвратился домой, я не мог заснуть всю ночь, и я потерял аппетит и не хотел ни есть, ни пить.
И вот через несколько дней я узнал, что дяди мои готовятся отбыть в Египет, и я начал умолять моего отца, чтобы он отпустил меня с ними, и я так горько плакал, что он наконец согласился и даже накупил мне разных товаров, чтобы я мог торговать ими. Однако он просил моих дядей не брать меня в Египет, а оставить меня в Дамаске, где я должен был сбыть все мои товары. И я простился с отцом и присоединился к моим дядям, и мы все вместе выехали из Мосула.
И ехали мы таким образом до Халеба, где мы остановились на несколько дней, а оттуда отправились по дороге в Дамаск и вскоре прибыли в этот город.
И мы увидели, что этот город, Дамаск, был местом, совершенно укрытым посреди садов, и проточных вод, и деревьев, и изобиловал множеством плодов и птиц. И это был настоящий рай, полный отрады, но чего в нем было более всего, так это плодов превосходного вкуса и всевозможных видов.
Мы устроились в одном из каганов; и мои дяди оставались в Дамаске, пока они не распродали все свои товары, привезенные из Мосула, и не накупили товаров дамасских для торговли ими в Каире; и они продали также и мои товары, и так выгодно, что каждая драхма стоимости моих товаров принесла мне пять драхм серебра. И я очень этому обрадовался. И после этого мои дяди оставили меня одного в Дамаске и продолжали свой путь по направлению к Египту.
Я же остался в Дамаске и нанял для себя великолепный дом, и никакой язык не мог бы перечислить всех его прелестей. И я платил за него два золотых динария в месяц. Но это еще далеко не все. Я начал широко тратить деньги и удовлетворял все мои прихоти и не отказывал себе в самых изысканных блюдах и напитках. И это продолжалось до тех пор, пока я не истратил всех денег, которые были у меня.
И вот однажды, когда я присел у дверей моего дома, чтобы подышать чистым воздухом, ко мне подошла молодая девушка, очень богато одетая и превосходившая своим изяществом все, что мне приходилось видеть в жизни. И я вскочил с места и пригласил ее почтить мой дом своим присутствием. И она не заставила долго просить себя и любезно согласилась и вошла в мой дом. Тогда я запер за нами дверь и в восторге схватил ее и перенес на своих руках в большую залу.
Там она сбросила свою чадру и показалась мне во всей своей красе. И я был так очарован ее прелестями, что влюбился в нее до безумия.
И вот однажды, когда я присел у дверей моего дома, ко мне подошла молодая девушка, очень богато одетая.
И я тотчас же побежал за скатертью и уставил ее самыми сытными блюдами, и самыми отборными плодами, и всем тем, что повелевал мне мой долг для такого случая. И мы начали есть, и потом забавлялись, и после этого принялись пить, пока наконец не опьянели совершенно. И тогда я взял ее и лег с нею, и ночь, которую я провел с ней до самого утра, без сомнения, была лучшей в моей жизни. И я захотел выказать свою щедрость и предложил ей утром десять золотых динариев. Но она отказалась от них и поклялась, что никогда не примет от меня чего бы то ни было.
Потом она сказала мне:
— Впрочем, знай, милый мой, что через три дня с наступлением сумерек я опять приду к тебе, и ты должен ждать меня. И так как я сама напрашиваюсь к тебе, то я не хочу вводить тебя в расходы. Вот возьми эти деньги и приготовь нам угощение, такое же, как теперь.
И с этими словами она протянула мне десять золотых динариев и заставила меня принять их; и потом она простилась со мной и удалилась, унося с собой весь мой разум. И через три дня, как она обещала мне, она опять пришла ко мне; и на этот раз она была одета еще богаче и лучше прежнего, и человеческий язык не может выразить красоту тканей ее одежды, затканных золотом и шелками. Со своей стороны, я приготовил все, что было нужно, и поистине не пожалел ничего. И мы принялись есть и пить, как в тот раз, и потом мы легли вместе, и так продолжалось до самого утра. И она обещала мне, что возвратится опять через три дня. И действительно, она исполнила свое обещание, и я, со своей стороны, принял ее со всеми почестями, которые следовало ей оказать.
Тогда она сказала мне:
— О дорогой господин мой, скажи, находишь ли ты меня красивой?
И я отвечал:
— О да, конечно, клянусь Аллахом!
И она сказала мне:
— В таком случае я могу попросить у тебя позволения привести сюда с собой молодую девушку, которая еще красивее и моложе меня, и она позабавится с нами, и мы можем посмеяться и повеселиться все вместе. И знай, что она сама просила меня взять ее с собой, чтобы мы могли все трое отдаться играм и забавам.
И я с большим удовольствием дал свое согласие, и на этот раз она дала мне двадцать золотых динариев и просила меня приготовить все как следует, чтобы достойно принять ее и другую молодую девушку, ее подругу. Потом она простилась со мною и удалилась.
И вот на четвертый день я, по обыкновению, занялся приготовлениями и не щадил денег, заботясь лишь о том, чтобы достойно встретить новую гостью. И как только зашло солнце, я увидел мою подругу в сопровождении другой молодой девушки, закутанной в большое покрывало.
И они вошли и сели. И я, охваченный радостью, встал и зажег светильники и предоставил себя в распоряжение молодых девушек. Тогда они сняли с себя свои покрывала, и я смог рассмотреть новую молодую девушку. О Аллах, Аллах! Она была как луна во время полнолуния; и я подумал про себя, что она гораздо красивее всего, что мои глаза видели до этой минуты! И я начал суетиться и прислуживать им и принес подносы, уставленные кушаньями и напитками; и они начали есть и пить, а я между тем обнимал новую молодую девушку и наполнял вином ее кубок и пил с нею. Но это возбудило ревность первой молодой девушки, хотя она и старалась не показывать этого и даже сказала мне:
— Аллах свидетель, эта молодая девушка поистине очаровательна! И разве ты не находишь, что она гораздо красивее меня?
И я отвечал простодушно:
— Да, действительно это верно!
Тогда она сказала мне:
— Ну так возьми ее и ложись с нею! Я буду очень рада этому.
Я отвечал ей:
— Повинуюсь твоим приказаниям и буду хранить их в моей голове и в моих глазах!
Тогда она поднялась и сама приготовила нам постель и уложила нас. И я прижал к себе свою новую подругу и обладал ею до самого утра.
Но когда я на другой день проснулся, я увидел, что рука моя вся в крови; и я подумал, что еще продолжаю грезить, и начал протирать глаза, чтобы проверить себя; и я убедился, что это не сон. И так как было уже совсем светло, я хотел разбудить молодую девушку, которая еще спала, и тихонько прикоснулся к ее голове. Но в тот же миг голова ее отделилась от туловища и скатилась на пол.