Ревность первой молодой девушки сделала свое дело!
И, не зная, что предпринять, я целый час предавался размышлению; потом я решил встать, раздеться и выкопать яму в той самой зале, в которой мы находились. И я должен был для этого поднять мраморные плиты и потом начал копать землю и сделал довольно большую яму, в которую тотчас же опустил тело молодой девушки; потом я засыпал эту яму землею, положил мраморные плиты на прежнее место и привел все в прежний вид.
Сделав все это, я оделся, взял все остававшиеся у меня деньги и вышел, и отправился к хозяину моего дома и уплатил ему наемные деньги за целый год вперед, и при этом сказал ему:
— Я сейчас же должен отправиться в Египет, где ожидают меня братья моего отца.
И я уехал.
Когда я прибыл в Каир, я застал там моих дядей, и они очень обрадовались, увидев меня, и спросили о причине моего приезда в Египет.
И я отвечал им:
— У меня было сильное желание повидаться с вами, и я боялся, что в Дамаске я растрачу все свои деньги.
Тогда они пригласили меня поселиться у них, и я принял их приглашение. И я оставался с ними целый год. И я развлекался, и ел, и пил, и осматривал достопримечательности города, и любовался Нилом, и веселился всеми способами. Но к несчастью, к концу года дяди мои распродали все свои товары и выручили все свои деньги и стали подумывать о возвращении в Мосул. Но я не хотел сопутствовать им и скрылся, чтобы избежать их.
И они уехали без меня, говоря:
— Вероятно, он уехал в Дамаск раньше нас, чтобы приготовить для нас квартиру, потому что он хорошо знает этот город.
После их отъезда я опять начал тратить и проедать деньги и провел таким образом в Каире еще три года; и каждый год я аккуратно посылал наемную плату владельцу моего дома в Дамаске. И в конце этих трех лет у меня уже осталось денег не более того, сколько нужно было на дорогу, и так как я томился скукой и бездельем, то я и решил вернуться в Дамаск.
И вот я уехал и прибыл в Дамаск; и я пришел в мой дом, и у порога его я был радостно встречен владельцем дома, который приветствовал меня и передал мне ключи от моего дома и показал мне, что замок, запечатанный моей печатью, оставался нетронутым. И я вошел в дом и увидел, что все вещи действительно находились на тех же местах, на каких были оставлены мною.
И прежде всего я принялся мыть пол, чтобы уничтожить всякие следы крови молодой девушки, убитой своей ревнивой подругой; и тогда только я успокоился и направился к постели, чтобы отдохнуть. Но когда я приподнял подушку, желая поправить ее, я увидел под нею золотое ожерелье, и на нем — три ряда превосходных жемчужин. Это было ожерелье молодой девушки, и она положила его под подушку в то время, когда мы предавались забавам. И при этом воспоминании я залился горькими слезами, оплакивая смерть этой молодой девушки. Потом я взял ожерелье и заботливо спрятал его под подкладку моей одежды.
И вот, отдохнув три дня в моем доме, я вздумал отправиться на базар, рассчитывая отыскать какие-нибудь занятия или встретить кого-нибудь из моих знакомых. Но в книге судеб было предначертано, что я поддамся искушению шайтана, ибо судьба каждого живущего должна свершиться. И действительно, у меня вдруг явилось желание избавиться от золотого ожерелья, украшенного жемчугом, и продать его на базаре.
И вот я достал его из-под подкладки моей одежды и показал его одному из наиболее известных маклеров на базаре. И маклер пригласил меня посидеть в его лавочке, и, когда наступил самый разгар дел на базаре, он взял у меня ожерелье и отправился предложить его купцам и своим клиентам, а меня попросил подождать его возвращения.
И через час он возвратился и сказал мне:
— Я думал, что это ожерелье из чистого золота и настоящего жемчуга и что оно стоит не менее тысячи динариев. Но я ошибся. Оно поддельное. И сделано оно наподобие изделий франков[21], которые умеют подделывать золото, и жемчуг, и драгоценные камни. И покупатели на базаре дают мне за него только тысячу драхм вместо тысячи динариев.
Тогда я сказал ему:
— Да, действительно ты прав. Это ожерелье поддельное. Я заказал его только для того, чтобы посмеяться над одной девушкой, которой я подарил его. И по удивительной прихоти судьбы эта девушка умерла и завещала его моей жене. И вот мы решили продать его по какой угодно цене. Возьми же его и продай по той цене, о которой ты говорил мне, и принеси мне эту тысячу драхм.
Дойдя до этого места своего рассказа, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Мне довелось слышать, о счастливый царь, что врач-еврей продолжал свой рассказ такими словами:
— Когда молодой человек сказал маклеру: «Ты можешь продать это ожерелье за тысячу драхм», маклер понял, что молодой человек не знает цены ожерелью, и решил, что он украл или нашел его и что необходимо разъяснить это дело. И вот он взял ожерелье и понес его к главному маклеру базара, который взял у него ожерелье, отправился к городскому вали и сказал ему:
— Вот это ожерелье было украдено у меня! И теперь мы нашли вора. Это молодой человек, одетый как сыновья купцов, и он находится там-то, у такого-то маклера.
И вот в то время как я ждал возвращения маклера, который должен был принести мне деньги, я увидел себя окруженным стражей, и меня схватили и повели силой к вали. И вали начал допрашивать меня относительно ожерелья, и я рассказал ему ту же историю, которую я рассказал маклеру. Тогда вали засмеялся и сказал мне:
— Вот я покажу тебе настоящую цену этого ожерелья!
И он сделал знак своим людям, которые схватили меня и сняли с меня одежду и осыпали ударами розг и палок, пока все тело мое не покрылось кровавыми рубцами.
Тогда я, изнемогая от боли, воскликнул:
— Я скажу правду! Да, я украл это ожерелье у главного маклера!
И я решил в душе, что все-таки лучше признать это, чем рассказать ужасную историю убийства молодой девушки в моем доме. Ибо я не сомневался в том, что меня приговорили бы к смерти и умертвили бы таким же точно способом в искупление этого убийства.
Но как только я сознался в этой краже, меня схватили, и мне отрезали кисть правой руки в наказание за кражу, и потом опустили мою руку в кипящее масло, чтобы прижечь рану. И я от боли лишился чувств. И мне дали выпить чего-то, и я пришел в себя. Тогда я взял отрезанную руку и вернулся в свой дом.
Когда я прибыл в мой дом, владелец его, который уже узнал о случившемся, встретил меня со словами:
— С той минуты, как ты сознался в том, что ты виновен в воровстве и других недозволительных поступках, я не могу скрывать тебя в моем доме. Бери же свои вещи и ищи себе другое жилище!
И я отвечал ему:
— О господин мой, прошу тебя, дай мне два или три дня сроку, чтобы я имел время найти себе другое место жительства!
И он сказал мне:
— Хорошо, я даю тебе этот срок!
После этого он оставил меня и вышел. Что же касается меня, то я бросился на землю и заплакал и так говорил себе: «Как могу я возвратиться теперь в Мосул, мой город, и встретиться со своими родными с этой отрезанной рукой?! И мои родные не поверят мне, когда я буду говорить им, что я невиновен! Итак, мне не остается ничего более, как предать себя воле Аллаха, Который один только может дать мне средства для моего спасения!»
Наконец боль и печаль, которые не прекращались, довели меня до болезни, и я не мог пойти искать себе другой дом. И вот когда я лежал так уже третий день, я увидел, что мой дом вдруг наполнился людьми верховного правителя Дамаска и что ко мне приближается владелец дома и главный маклер.
И владелец дома сказал мне:
— Я должен сказать тебе, что вали уведомил правителя о краже этого ожерелья. И теперь обнаружилось, что это ожерелье принадлежало в действительности не главному маклеру, но самому правителю или одной из его дочерей и что оно исчезло вот уже три года тому назад. И теперь эти люди пришли, чтобы взять тебя.
При этих словах начали дрожать все мои суставы и все члены, и я подумал: «Ну, теперь не может быть никакой надежды; меня, конечно, предадут смерти. Лучше уж я расскажу правителю всю правду. И он один пусть будет судьей моей жизни и смерти!»
И меня уже схватили, и связали, и представили, с цепью на шее, перед правителем, и поставили меня между рук его, меня и главного маклера.
И правитель сказал своим людям, указывая на меня:
— Этот молодой человек, которого вы привели, не вор, и его рука отрезана несправедливо, я уверен в этом! Что же касается этого главного маклера, то он обманщик и ложный обвинитель! Возьмиже его и бросьте в тюрьму! — После этого правитель сказал главному маклеру: — Ты должен немедленно же вознаградить этого молодого человека за его отрезанную руку, иначе я тебя повешу и конфискую все твое состояние и все твои богатства, о маклер проклятый! — И он закричал, обращаясь к страже: — Уберите его долой с глаз моих и уходите все отсюда!
И тогда в зале не осталось никого, кроме правителя и меня. Но на моей шее уже не было железного ошейника, и мои руки были развязаны.
И вот когда мы остались одни, правитель посмотрел на меня с большим состраданием и сказал мне:
— Душа моя, ты можешь теперь говорить со мною совершено искренно и передать мне всю правду без всякой утайки. Расскажи же мне, как это ожерелье попало в твои руки.
И я отвечал:
— О господин мой и повелитель, я скажу тебе всю правду!
И я рассказал ему все, что произошло у меня с первой девушкой, и как она сама нашла для меня и привела ко мне вторую девушку, и как, наконец, охваченная ревностью, она убила свою подругу. И я рассказал ему все это во всех подробностях.
И, слушая мои слова, правитель от скорби и печали склонил свою голову на грудь и закрыл платком свое лицо и долгое время плакал. Потом он приблизился ко мне и сказал: