Знай же, о эмир правоверных, что второй брат мой назывался эль-Гаддаром, ибо он мычал, как верблюд, и не имел передних зубов.
Он не занимался никаким ремеслом и причинял мне массу хлопот своими любовными похождениями. Вот одно из тысячи таких похождений.
Однажды, слоняясь без всякой определенной цели по улицам Багдада, он увидел приближающуюся к нему старуху, которая сказала ему тихонько:
— Послушай, человек! Я сделаю тебе одно предложение, которое ты можешь принять или не принять, как тебе заблагорассудится.
Брат мой остановился и сказал:
— Я слушаю тебя!
Старуха продолжала:
— Но я могу предложить тебе эту вещь только в том случае, если ты обещаешь мне, что не будешь болтлив и многоречив.
А брат мой Гаддар ответил:
— Говори!
Тогда она сказала:
— Не желал ли бы ты перенестись в прекрасный дворец с бьющими фонтанами и фруктовыми деревьями, где вино лилось бы рекою, где ты был бы окружен очаровательными личиками, где гладкие щечки ждали бы твоих поцелуев, и тонкие гибкие талии — твоих объятий, и где ты мог бы оставаться с вечера до самого утра? И чтобы наслаждаться всеми этими благами, ты должен был бы только подчиниться тому условию, которое я поставила тебе!
На эти слова старухи брат мой эль-Гаддар сказал:
— Но почему же, о госпожа моя, ты обращаешься с этим предложением именно ко мне, а не к кому-нибудь другому из детей Аллаха? И что во мне могло понравиться тебе и заставить тебя отдать мне предпочтение перед другими?
Она ответила:
— Ведь я только что сказала тебе, что ты должен быть сдержан в словах, держать язык за зубами и хранить молчание. Следуй же за мною и не рассуждай.
Тут старуха поспешно пустилась в путь, а брат мой, соблазненный обещанными благами, пошел следом за ней, и наконец перед ним предстал прекраснейший дворец, куда старуха вошла сама и ввела моего брата. И брат мой увидел, что внутренность дворца была удивительно прекрасна, но еще лучше было то, что ожидало его там: он очутился посреди четырех молодых девушек несравненной красоты; растянувшись на ковре, они пели своими чарующими голосами такие песни, от которых могли бы разнежиться самые твердые скалы.
После обычных приветствий одна из них поднялась, наполнила кубок и выпила. И брат мой Гаддар почел долгом своим сказать ей:
— Да будет вино это во благо для твоего здоровья, и сладко вкусом, и живительно для сил твоих!
И он быстро подошел к ней, чтобы взять у нее кубок и вновь наполнить его. Но она сейчас же наполнила кубок сама и предложила ему; и Гаддар взял кубок и выпил.
А молодая девушка, в то время как он пил, потрепала его по затылку, но уж слишком крепко, а именно изо всех сил, ударив его ладонью.
Тогда брат мой Гаддар рассердился и поднялся, чтобы уйти, совершенно забыв при этом о своем обещании все выносить с покорностью. Но тут к нему подошла старуха и моргнула ему глазом, как бы говоря: «Не нужно! Оставайся и лучше дождись конца!»
И брат мой послушался и остался и терпеливо перенес все странные выходки молодой девушки, которая колола, щипала его и трепала по затылку самым злостным и неприятным образом. А три остальные принялись наперерыв друг перед другом изощряться в таких же выходках: одна изо всех сил дергала его за ухо, другая давала ему щелчки по носу, так что он чуть не плакал, третья щипала его ногтями. И брат мой все это выносил терпеливо, ибо старуха продолжала делать ему знаки, побуждая к молчанию. Наконец, как будто для того чтобы вознаградить его за терпение, самая красивая из молодых девушек поднялась и велела ему совершенно раздеться; и он без всякого возражения сделал это.
Тогда она взяла кропильницу с розовой водою и обрызгала его и сказала:
— Ты очень нравишься мне. Но у тебя — борода и усы, а я не люблю этого. Я не люблю усов и бороды, которые кололи бы мне кожу. А потому, если ты хочешь пойти со мной, ты должен прежде совершенно обрить лицо.
Он ответил:
— Это очень затруднительно, потому что было бы для меня величайшим срамом!
Она сказала:
— В таком случае я не могу полюбить тебя! Это необходимо!
Тогда брат мой позволил старухе отвести его в соседнюю комнату, и там старуха срезала и сбрила ему всю бороду, а затем усы и брови.
Потом она размалевала ему лицо белилами и румянами и опять повела к молодым девушкам. И при виде его они стали так хохотать, что опрокинулись навзничь.
Затем самая красивая из молодых девушек приблизилась к нему и сказала:
— О господин мой! Ты совершенно покорил душу мою красотой своей! Теперь мне остается просить тебя только об одной милости, а именно, чтобы ты проплясал перед нами в таком виде как ты теперь — нагой и прекрасный, — какую-нибудь увлекательную и обольстительную пляску! — А так как эль-Гаддар немножко колебался и отказывался, то она сказала ему: — Заклинаю тебя жизнью моею, сделай это! А затем я буду твоей!
Тогда эль-Гаддар при мерных звуках дарабуки[33], на которой заиграла старуха, обвязал себя вокруг талии шелковым платком и, выйдя на середину комнаты, стал плясать.
И плясал он до того забавно и с такими ужимками, что молодые девушки начали неудержимо смеяться, а потом швырять ему в голову все, что было у них под рукою: подушки, фрукты и даже графины с напитками.
Но тут только и разыгралось самое главное. Наиболее красивая из молодых девушек поднялась и, изгибаясь то так, то этак и глядя на моего брата прищуренными и как будто обезумевшими от страсти глазами, начала снимать с себя одну за другою свои одежды, так что на ней осталась лишь тонкая сорочка и широкие шелковые шальвары. Увидев это, эль-Гаддар прервал свою пляску и воскликнул:
— Аллах! Аллах! — и пришел в неистовое волнение.
Тогда старуха опять подошла к нему и сказала:
— Теперь ты должен догнать и поймать твою возлюбленную. Ибо, когда госпожа моя разгорячится напитками и пляской, она имеет обыкновение совершенно раздеться и отдаться возлюбленному только в том случае, если, испытав его легкость в беге и проверив его стоячий зебб, она сочтет его достойным себя. Поэтому тебе придется гнаться за нею из одной комнаты в другую со вставшим зеббом, пока ты не поймаешь ее. Тогда только она позволит тебе покувыркаться с нею.
При этих словах брат мой сбросил шелковый пояс и приготовился бежать. А молодая девушка, со своей стороны, сбросила свою тоненькую сорочку и свои шальвары и предстала во всей своей красе, подобная молодой пальме, вздрагивающей под дуновением ветерка; и, громко смеясь, она пустилась бежать и дважды обежала вокруг залы. А брат мой Гаддар со стоящим впереди зеббом гнался за ней.
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.
А когда наступила
она сказала:
Говорили мне, о царь благословенный, что портной из китайского города рассказал султану продолжение той истории, которую багдадский цирюльник рассказал пирующим, а именно продолжение той истории о втором брате его эль-Гаддаре, которую он в первый раз рассказывал халифу Мустансиру Биллаху.
— Брат мой Гаддар со вставшим зеббом пустился вдогонку за молодой девушкой, которая с легкостью убегала от него, заливаясь смехом. И, глядя на брата моего Гаддара и на его размалеванное лицо без бороды, без усов и без бровей, три молодые девушки и старуха покатились от хохота; они стали топать ногами и хлопать в ладоши.
Что же касается нагой молодой девушки, то, обежав два раза вокруг залы, она бросилась в длинную галерею, потом побежала дальше, из одной комнаты в другую, при этом продолжая внимательно наблюдать за моим задыхавшимся от волнения братом и за его доведенным до безумия зеббом. И она продолжала бежать, заливаясь смехом, сверкая зубками и покачивая своими бедрами.
Но вдруг на одном повороте молодая девушка исчезла, а брат мой, распахнув дверь, за которою, как он думал, она скрылась, очутился посреди улицы. И это была как раз та улица Багдада, где жили кожевники. И все кожевники увидели эль-Гаддара с бритой бородою, бритыми усами и бровями, с нарумяненным, как у публичной женщины, лицом, и загоготали, и, схватив ремни, принялись, громко смеясь, пороть его, и били его так сильно, что он лишился сознания. Затем они посадили его задом наперед на осла, заставили его объехать в таком виде весь базар и, наконец, притащили его к вали.
Вали сказал им:
— Кто это?
Они ответили:
— Это человек, который очутился посреди нас, неожиданно выйдя из дома великого визиря.
Тогда вали приказал дать брату моему эль-Гаддару сто ударов кнутом по подошвам и выгнать его из города.
Тогда, о глава правоверных, я побежал вслед за ним и тайно привез его обратно и приютил его. Затем я обеспечил ему средства к существованию. А теперь ты сам можешь рассудить, что если бы я не был человеком, полным мужества и всякого рода достоинств, то не стал бы терпеть подобного глупца.
Что же касается моего третьего брата и его истории, то это уж совсем другое дело, как ты сам сейчас увидишь.
ИСТОРИЯ БАКБАКА, ТРЕТЬЕГО БРАТА ЦИРЮЛЬНИКА
Слепой Бакбак, или «кудахтающий толстяк», — третий мой брат; по ремеслу он нищий. И считался он одним из главных в братстве нищих города нашего Багдада.
Однажды волею Аллаха и произволением судьбы случилось так, что брат мой, ища подаяния, пришел к дверям одного довольно большого дома. И, выкрикивая обычные воззвания, какими собирают милостыню: «О податель! О милостивый!» — брат мой Бакбак постучал своей палкой в двери дома. А нужно еще сказать тебе, о глава правоверных, что брат мой Бакбак, как и все наиболее хитрые из братства, имел обыкновение ничего не отвечать, когда, постучавшись в двери дома, он слышал оттуда вопрос: «Кто там?»
Он молчал и таким образом вынуждал находившихся в доме людей отворить двери, ибо иначе, привыкнув к нищим, они не отворили бы, а просто ответили бы изнутри: «Да сжалится Аллах над тобой!» Таким способом у нас прогоняют нищих.