При этих словах бедуин схватил все еще возбужденный зебб моего брата Шакалика и одним махом отхватил его вместе с яйцами под самый корень. Затем он поволок Шакалика за ноги, поднял его на спину верблюда и отвез на вершину горы, где он и бросил его, а сам отправился своею дорогою.
Но гора эта находилась как раз на пути паломников, а потому некоторые из них, родом из Багдада, найдя его, узнали в нем Шакалика, что значит «треснутый горшок», — того самого Шакалика, который так смешил их своими забавными выходками. И, накормив и напоив его, они поспешили сообщить мне обо всем случившемся.
Тогда я, о глава правоверных, пустился на его розыски и понес его на собственных плечах и привез обратно в Багдад. Затем я излечил его раны и обеспечил ему средства к жизни до конца его дней.
И вот, рассказав тебе историю моих шести братьев, теперь я стою перед тобой, о глава правоверных. И хотя, конечно, я мог бы рассказать ее и гораздо пространнее, но я предпочел воздержаться от этого, чтобы не злоупотреблять твоим терпением и чтобы показать тебе, сколь мало я склонен к болтливости, а также дать тебе почувствовать, что я являюсь не только братом, но и отцом для моих братьев, достоинства которых, впрочем, совершенно бледнеют по сравнению с моими, так как это я, которого называют эль-Самет.
— Выслушав эту историю, — продолжал цирюльник перед пирующими, — историю, которую я рассказал халифу Мустансиру Биллаху, халиф начал страшно смеяться и сказал мне: «В самом деле, о Самет! Ты говоришь очень мало и чрезвычайно далек от нескромности, любопытства и других дурных качеств. Однако — и я имею свои основании на это — требую, чтобы ты немедленно покинул Багдад и отправился в какие-нибудь другие места. И поспеши сделать это!»
И таким образом халиф изгнал меня совершенно несправедливо, даже не сказав мне ни слова о причине такого наказания.
Тогда я, о господин мой, пустился путешествовать по разным странам и в различных климатах, пока не узнал о смерти Мустансира Биллаха и о воцарении преемника его, халифа аль-Мустасима[41]. Тогда я вернулся в Багдад, но здесь я узнал, что все мои братья уже умерли. И как раз в это время молодой человек, который только что бесстыдно покинул меня, позвал меня, чтобы обрить ему голову. И в противоположность тому, что он тут говорил, уверяю вас, о господа мои, ничего я не доставил ему, кроме блага, и вероятно даже, что, не подоспей моя помощь, он был бы просто убит по приказанию кади, отца молодой девушки. Итак, все, что он рассказывал обо мне, есть чистейшая клевета, а то, что он наговорил относительно моего любопытства, нескромности, болтливости, моего грубого характера и отсутствия у меня всякого здравого смысла и вкуса, все это сплошная ложь, выдумки, вздор, — вот что это такое, о вы, все здесь присутствующие!
— Такова эта история, о царь благословенный, — продолжала Шахерезада, — история в семи частях, которую портной из Китая рассказывал султану. Потом он прибавил:
— Когда цирюльник эль-Самет озвучил эту историю, все мы, пирующие, имели много оснований, чтобы заключить, что этот удивительный цирюльник был в действительности самым ужасным из болтунов, самым нескромным из всех цирюльников, какие когда-либо существовали на земной поверхности. И все мы пришли к убеждению, не нуждаясь для этого в других доказательствах, кроме слышанного, что этот молодой хромой из Багдада был жертвой нестерпимой навязчивости этого цирюльника. И хотя все его истории очень нас позабавили, мы сочли, что нужно все-таки наказать его. И мы схватили его и, несмотря на его крики, заперли его одного в темной комнате, где водилось много крыс.
Сами же мы, приглашенные, продолжали пировать, есть, пить и веселиться вплоть до часа утренней молитвы. И тогда только все мы разошлись, и я вернулся к себе, чтобы дать поесть моей жене.
Но когда я пришел домой, я застал жену мою в самом дурном настроении духа, и она все время поворачивалась ко мне спиною.
И она сказала мне:
— Вот ты каков! Покидаешь меня на целый день и предаешься веселью и разгулу, а меня оставляешь дома одну в тоске и печали! И предупреждаю тебя: если ты не согласишься сейчас же взять меня и гулять со мной в течение всего дня, я обращусь к кади и попрошу у него немедленно развода, и он разлучит нас с тобой!
Тогда я, не вынося дурного настроения и домашних ссор и желая водворить мир, несмотря на усталость, пошел гулять со своей женой. И мы прохаживались с ней по улицам и садам до самого заката солнца.
И вот тут-то, возвращаясь домой, мы встретили случайно маленького горбуна, принадлежащего тебе, о царь всевластный и великодушный.
И горбун этот, совершенно пьяный и веселый, острил и шутил с окружающими и между прочим привел следующие строки:
Что выбрать мне: прозрачную ли чашу
Иль искрометное пурпурное вино?
Ведь чаша пурпуром, как и вино, сияет,
Вино ж в прозрачности не уступает чаше.
Затем маленький горбун умолк, потому ли, что готовил какую-нибудь новую забавную шутку для присутствующих, или же потому, что собирался плясать под удары своего маленького барабана. И как я, так и жена моя подумали, что этот горбун будет нам приятным сотрапезником, и мы пригласили его пойти с нами и разделить наш ужин.
И мы долго просидели все вместе, в том числе и жена моя, ибо она не считала горбуна за настоящего мужчину, иначе она не осталась бы ужинать в присутствии постороннего человека.
И тут-то моей жене взбрела мысль пошутить над горбуном и засунуть ему в рот большой кусок рыбы, которым он и подавился.
И тогда-то, о царь всевластный, мы взяли мертвого горбуна и притащили его в дом врача-еврея, который находится здесь с нами. А врач-еврей, в свою очередь, подбросил его в дом поставщика, который, в свою очередь, свалил все дело на маклера-христианина.
Такова, о царь великодушный, самая необычайная из всех историй, какие были рассказаны тебе сегодня. Я разумею, конечно, историю цирюльника и его братьев, гораздо более замечательную и интересную, чем история горбуна.
Когда портной закончил свой рассказ, султан Китая сказал ему:
— В самом деле, о портной, я должен признать, что твоя история чрезвычайно интересна и, быть может, даже еще более поучительна, чем приключения моего бедного горбуна. Но где он находится, этот удивительный цирюльник? Я должен видеть и выслушать его, прежде чем приму какое-нибудь решение относительно всех четверых. Затем мы подумаем о погребении нашего горбуна, ибо он лежит мертвый уже со вчерашнего дня.
И мы воздвигнем ему прекрасный памятник, ибо он хорошо забавлял меня при жизни и даже после смерти послужил мне поводом для развлечения, предоставив мне случай выслушать эту историю молодого хромого с цирюльником, и историю шести братьев цирюльника, и еще три другие истории.
С этими словами царь велел своим придворным взять портного и отправиться с ним на розыски цирюльника. И по прошествии какого-нибудь часа портной и придворные, освободив цирюльника из темной комнаты, привели его во дворец и поставили пред царем.
И, посмотрев на цирюльника, царь увидел, что это был шейх: не менее девяноста лет от роду, с очень смуглым лицом, с белой бородой и такими же белыми бровями, с отвислыми и проколотыми ушами, с необыкновенно длинным носом и со спесивой и горделивой осанкой.
Тогда султан громко расхохотался и сказал ему:
— О Молчаливый! До меня дошло, что ты умеешь замечательно рассказывать интересные и чудесные истории. И вот мне хотелось бы, чтобы ты и мне рассказал одну из этих историй, которые так хорошо известны тебе.
Цирюльник же ответил:
— О царь времен! Тебя не обманули, рассказав тебе о моих достоинствах. Но прежде всего я сам хотел бы узнать, для чего здесь собраны вместе маклер-христианин, еврей, мусульманин и лежащий на земле мертвый горбун. Что это за странное собрание?
И султан Китая рассмеялся и сказал:
— Но чего ради ты расспрашиваешь меня об этих неизвестных тебе людях?
Цирюльник же сказал:
— Я спрашиваю единственно для того, чтобы доказать моему царю, что я вовсе не болтун и даже не отличаюсь нескромностью, что я никогда не занимаюсь тем, что меня не касается, и что я не давал никакого повода для той клеветы, которую повторяют на мой счет, а именно, будто я ужасный болтун и тому подобное. И знай также, что я достоин носить данное мне имя эль-Самет, или Молчаливый. Ведь и поэт сказал:
Если тебе на глаза человек попадется, который
Прозвище носит, то знай, что, помыслив немного,
Скоро себе ты прозвища смысл уяснишь.
Тогда султан сказал:
— Этот цирюльник ужасно нравится мне! Поэтому я хочу рассказать ему историю горбуна, потом передать ему историю, рассказанную мне христианином, потом историю еврея, историю поставщика и историю портного!
И султан рассказал цирюльнику все эти истории, не пропуская ни единой подробности. Повторять же здесь эти истории было бы бесполезно.
Когда цирюльник выслушал эти истории и узнал причину смерти горбуна, он с важностью покачал головою и сказал:
— Клянусь Аллахом! Какая странная вещь и как она удивляет меня! Эй вы! Приподнимите-ка покрывало с тела этого мертвого горбуна, мне нужно взглянуть на него!
И когда тело горбуна открыли, цирюльник подошел к нему, сел на пол, положил себе на колени голову горбуна и стал внимательно всматриваться в его лицо. И вдруг он залился смехом, да так, что повалился навзничь.
Затем он сказал:
— Правда! Всякая смерть имеет какую-нибудь причину. Но причина смерти этого горбуна — удивительнейшая вещь из всего удивительного! И она заслуживает того, чтобы быть записанной золотыми письменами на скрижалях этого царствования в поучение потомкам.
И султан был до крайности поражен, услышав эти слова цирюльника, и сказал:
— О цирюльник! О Молчаливый! Изъясни нам смысл твоих слов!