Цирюльник ответил:
— О султан! Клянусь тебе милосердием твоим и благодеяниями твоими, ты должен знать, что горбун этот жив! И ты сейчас сам убедишься в этом!
И цирюльник немедленно достал из-за пояса склянку с мазью и помазал этой мазью шею горбуна, а затем прикрыл все это шерстяной тряпочкой и выждал появления испарины. Тогда он вытащил из-за пояса длинные железные щипцы, ввел их в глотку горбуна и стал осторожно поворачивать их там, а затем вскоре вытащил концами их большой кусок рыбы с костью, которой подавился горбун. И горбун тотчас же громко чихнул, открыл глаза, пришел в сознание, провел по лицу обеими руками, вскочил на ноги и воскликнул:
— Ля иляха илля Ллах уа Мухаммеду расулю Ллах![42] Да пребудет над ним молитва и благословение Аллаха!
При виде этого все присутствующие были совершенно ошеломлены и преисполнились удивлением. Затем, очнувшись немного от этого первого впечатления, султан и все присутствующие неудержимо засмеялись над тем выражением лица, с каким стоял сам горбун.
И султан сказал:
— Клянусь Аллахом! Вот удивительное приключение! Никогда в жизни не видел я ничего более странного и необычайного! — Затем он прибавил: — О вы, все присутствующие здесь мусульмане! Видал ли кто-нибудь из вас, чтобы человек умер, а затем воскрес таким образом? И ведь несомненно, что, не очутись здесь благою волею Аллаха этот цирюльник, шейх эль-Самет, этот день был бы последним днем горбуна. И только благодаря познаниям и искусству этого удивительного и полного дарований цирюльника жизнь нашего горбуна оказалась спасенной!
И все присутствующие ответили:
— Конечно, о султан! И приключение это действительно есть диво из див и чудо из чудес!
Тогда султан Китая, полный радости, приказал немедленно записать золотыми буквами эту историю горбуна и историю цирюльника и положить их на хранение в архив его царствования; и все это было немедленно исполнено. Затем он подарил по великолепной почетной одежде каждому из четырех обвиняемых — врачу-еврею, маклеру-христианину, поставщику и портному — и приставил всех их к своей особе для служения во дворце и приказал им помириться с горбуном. И он сделал великолепный подарок самому горбуну, которого он осыпал богатствами, и определил на высокую должность, и назначил своим постоянным сотрапезником.
Что же касается цирюльника, то он оказал ему особенные почести: велел одеть его в роскошную почетную одежду, заказал ему золотую астролябию, золотые инструменты и ножницы и бритвы, украшенные жемчугом и драгоценными камнями, и дал ему звание цирюльника двора и всего государства, и сделал его приближенным к своей особе лицом.
И жили они все в полном благополучии и среди непрестанных наслаждений, пока не положила предела их счастью похитительница всех услад земных, разрушительница всякой сердечной близости — смерть.
— Однако, — сказала Шахерезада Шахрияру, царю островов Индии и Китая, — не думай, что эта история лучше, чем история прекрасной Анис аль-Джалис!
А царь Шахрияр воскликнул:
— Какая это Анис аль-Джалис?
И тогда Шахерезада сказала:
ИСТОРИЯ АНИС АЛЬ-ДЖАЛИС И АЛИ НУР АД-ДИНА
О благословенный царь, до меня дошло, что в Басре жил некогда султан, который платил дань своему повелителю Гаруну аль-Рашиду. И звали его Могаммад ибн Сулейман эль-Зейни. И он любил бедных и нищенствующих, и жалел несчастных, и раздавал свои деньги тем, которые веровали в нашего пророка Мухаммеда, — да будет с ним молитва и мир Аллаха! И во всех отношениях он был достоин того, что сказал поэт о его доблестях и добродетелях в оде, начинающейся следующей строфой:
Копье пером становится в руках,
Сердца врагов — страницей рукописной,
А кровь их ран — чернилами его…
И было у него два визиря: один из них назывался эль-Могин бен-Сауи, а другой — Фадледдин бен-Кхакан. И нужно знать, что Фадледдин бен-Кхакан был самый великодушный человек своего времени, и он был одарен приятным характером, и удивительными наклонностями, и всеми прекрасными качествами, которые привлекали к нему все сердца и внушали уважение мудрецам и ученым, являвшимся к нему за разрешением всех затруднительных вопросов. И все население царства, все без исключения, желали ему долгой жизни и благоденствия, так как он всегда делал добро и избегал несправедливости и зла. Что же касается второго визиря, Бен-Сауи, то он, наоборот, ненавидел своих ближних, и презирал добро, и предавался злу до такой степени, что один из поэтов сказал о нем:
Его узрел я и тотчас вскочил,
Чтоб гнусного избегнуть приближенья,
И поднял я своей одежды полы,
Чтоб избежать его прикосновенья.
И у коня спасенья я молил,
Чтоб от него он спас меня скорее.
И к этим двум столь различным по духу визирям можно было применить стихотворение другого поэта:
О, услаждайся обществом того,
Кто благороден, с благородным сердцем,
Сын благородного и славного отца;
Не забывай, что всяк, кто благороден,
Тот от рожденья благороден был!
Но избегай общения ты с тем,
Кто низок сам, и с низкою душою,
И родился от низкого отца;
Не забывай, что низкий человек
Лишь низкого всегда происхожденья.
Впрочем, все настолько же ненавидели и презирали визиря эль-Могина бен-Сауи, насколько любили визиря Фадледдина бен-Кхакана. И сам визирь Сауи ненавидел от души доброго визиря Фадледдина и пользовался каждым удобным случаем, чтобы навредить ему в глазах султана.
В один день среди других дней султан Басры Могаммад ибн Сулейман эль-Зейни восседал на троне своего царства в зале правосудия, окруженный всеми эмирами и всеми главными чинами и вельможами своего двора. И в тот день было получено известие о прибытии в Басру, на невольничий базар, новой партии молодых невольниц, вывезенных из разных стран. И султан повернулся к своему визирю Фадледдину и сказал ему:
— Я хочу, чтобы ты нашел для меня молодую невольницу, которая не имела бы себе равной во всем мире и которая была бы совершенством красоты и превосходила всех женщин по своим качествам и по крепости и мягкости своего характера.
При этих словах султана, обращенных к визирю Фадледдину, визирь Сауи исполнился ревности, видя, что султан оказывает больше доверия его сопернику; и, желая отклонить султана от этого намерения, он воскликнул:
— Но если даже допустить, что можно найти подобную женщину, то придется отдать за нее по крайней мере десять тысяч золотых динариев!
Тогда султан, которого еще более возбуждало такое затруднение, тотчас же позвал своего казначея и сказал ему:
— Возьми десять тысяч динариев и отнеси их немедленно к моему визирю Фадледдину бен-Кхакану!
И казначей поспешил исполнить это повеление. В то же время визирь Фадледдин вышел из дворца, чтобы заняться поручением султана.
И визирь Фадледдин немедленно отправился на невольничий базар, но не нашел там ни одной девушки, которая хоть сколько-нибудь соответствовала бы требованиям султана. Тогда он позвал всех маклеров, занимавшихся на базаре покупкой и продажей невольниц, белых и черных, и велел им присмотреть молодую невольницу, такую, какую желал султан, и при этом сказал им:
— Каждый раз, когда вы узнаете, что на базаре появилась невольница, за которую требуют не менее тысячи динариев, вы должны немедленно известить меня, и тогда я увижу, соответствует ли она моим требованиям.
И действительно, не проходило ни одного дня, чтобы два или три маклера не предлагали какую-нибудь красивую невольницу визирю, но визирь каждый раз отправлял обратно и маклера, и невольницу, не решаясь купить которую-нибудь из них. И в течение одного месяца он видел больше тысячи молодых девушек, одну прекраснее другой, и все они способны были привести в возбуждение тысячу бессильных старцев. Но визирь не мог остановить своего выбора ни на одной из них.
И вот в один день среди других дней визирь Фадледдин собирался сесть на своего коня, чтобы отправиться к султану и попросить его повременить еще немного, пока он справится с задачей, возложенной на него, и в это время увидел знакомого маклера, который подбежал к нему и, поддерживая стремена, почтительно поклонился ему и произнес следующие строки:
О ты, кем славно царствованье это
И предков зданье поднято из праха,
О вечно славный и великий визирь!
Ты щедростью бесчисленных даров
Жизнь облегчаешь страждущим и бедным!
Угодны все деяния твои
Всегда Аллаху, нашему Владыке!
Проговорив эти стихи, маклер сказал визирю:
— О благородный Бен-Кхакан, о славный Фадледдин, я пришел объявить тебе, что невольница, описание которой ты соблаговолил дать мне, найдена и ты можешь располагать ею!
И визирь сказал маклеру:
— Приведи ее сейчас же ко мне во дворец, чтобы я мог видеть ее!
И визирь возвратился к себе во дворец, и через час возвратился и маклер, держа за руку невольницу, о которой он говорил. Чтобы дать хоть какое-нибудь понятие о ней, скажу только, что это была высокая, стройная молодая девушка, и у нее были упругие груди, смуглые веки, глаза темнее ночи, гладкие, нежные щеки, тонкий смеющийся подбородок, слегка оттененный ямочкой, крепкие пышные бедра, осиная талия и тяжелый, царственный зад.
Она вошла, и на ней были самые редкие и дорогие ткани. Но я забыла сказать тебе, о царь времен, что ротик ее был точно цветок, и слюна ее была слаще джулепа[43], и губы краснее свежего мускатного ореха, и все тело более изящно и более гибко, чем тонкая ветка ивы. Что же касается ее голоса, то он был мелодичнее и приятнее, чем ветерок, когда он проносится мимо, насыщенный благоуханием сада. И во всех отношениях она была достойна стихов поэта, воспевшего ее: