— Девочки, нет ли здесь моей матери?
И они отвечали, стараясь оттолкнуть его своими маленькими ручками:
— Ах, нет! Ах, нет! Здесь нет нашей госпожи! Ее здесь нет! Госпожа наша ушла в хаммам! Она в хаммаме! Она в хаммаме, о господин наш Али Нур!
И Али Нур сказал им:
— Но что же вы здесь делаете, мои овечки? Отойдите от двери, я хочу войти в эту комнату и отдохнуть немного.
Но маленькие невольницы отвечали:
— О, не входи сюда, Али Нур, не входи сюда! Здесь никого нет, кроме нашей молодой госпожи Анис аль-Джалис!
И Али Нур воскликнул:
— Кто же эта Анис аль-Джалис?
Они отвечали:
— Красавица Анис аль-Джалис, которую отец твой и наш господин, визирь Фадледдин, купил за десять тысяч динариев для нашего султана эль-Зейни! Она только что вышла из хаммама и совсем раздета, и на ней только одна простыня! Не входи же сюда, Али Нур, о, не входи сюда, чтобы Анис аль-Джалис не простудилась и госпожа наша не прибила нас! О, не входи, Али Нур!
Между тем Анис аль-Джалис услышала из своей комнаты весь этот разговор и сказала себе: «О Аллах! Хотелось бы мне знать, как выглядит этот юный Али Нур, о подвигах которого говорил мне визирь, его отец! Каков он собой, этот красивый юноша, который не оставил нетронутой во всем околотке ни одной девушки и ни одной молодой женщины? Мне до смерти хочется увидеть его!» И, будучи не в силах долее сдерживать себя, она поднялась и, вся благоухающая, свежая, с кожей, пропитанной всеми ароматами хаммама, и с порами, открытыми для жизни, подошла к двери, приотворила ее и заглянула. И она увидела его. И он был, этот Али Нур, точно луна во время полнолуния.
И при одном только взгляде на него Анис аль-Джалис задрожала от возбуждения, и все тело ее затрепетало. И со своей стороны, Али Нур тоже успел заглянуть в приотворенную дверь, и этот мимолетный взгляд открыл ему всю прелесть Анис аль-Джалис.
И вот, охваченный желанием, он закричал так громко на обеих маленьких невольниц и так сильно начал трясти их, что они с плачем вырвались из его рук; и они бросились в соседнюю комнату, которая была открыта настежь, и оттуда стали смотреть в дверь, которую юный Али Нур не позаботился даже затворить за собой после того, как он вошел к Анис аль-Джалис. И таким образом, они могли видеть все, что происходило там.
И вот Али Нур вошел в комнату и приблизился к Анис аль-Джалис, которая бросилась, растерявшись, на диван и, вся трепещущая, с широко открытыми глазами, ждала во всей красе своей наготы.
И Али Нур приложил руку к своему сердцу, поклонился Анис аль-Джалис и сказал ей нежным голосом:
— О Анис аль-Джалис, это тебя купил отец мой за десять тысяч золотых динариев? И разве они клали тебя на другую чашу весов, чтобы узнать тебе цену?! О Анис аль-Джалис, ты прекраснее расплавленного золота, и волосы твои ниспадают пышнее, чем грива у львицы пустыни, и грудь твоя нежнее и свежее, чем пена ручейка!
Она же отвечала:
— О Али Нур, моим испуганным глазам ты кажешься страшнее льва пустыни, и всему моему телу, желающему тебя, — сильнее леопарда, и моим бледнеющим губам — убийственнее твердого меча! О Али Нур! Ты мой султан! И ты возьмешь меня! О, иди, Али Нур!
И Али Нур, опьянев от страсти, подошел и бросился на диван рядом с Анис аль-Джалис. И молодая парочка слилась в объятии. И маленькие невольницы в соседней комнате не могли прийти в себя от изумления. Все это казалось им очень странным. И они не понимали того, что происходило. И вот Али Нур после многих звонких поцелуев с той и другой стороны поднялся с дивана, подхватил ноги Анис аль-Джалис, обвил ими себя, обхватил ее бедра и проник в самую сердцевину Анис аль-Джалис. А та обвила его шею своими руками. Они тесно прижались друг к другу, совершая различные движения и целуя друг друга. И он сосал язык Анис аль-Джалис, и она также сосала язык Али Нура.
И Али Нур, опьянев от страсти, подошел и бросился на диван рядом с Анис аль-Джалис.
И тогда обе маленькие невольницы перепугались и с громким криком бросились бежать и прибежали в хаммам к матери Али Нура, которая как раз выходила из хаммама. И она была еще влажна от пота, покрывавшего все ее тело. И, увидав маленьких невольниц, она спросила:
— Что это вы кричите, и плачете, и бегаете, мои девочки?
И они отвечали:
— О госпожа наша, о госпожа наша!
И она сказала:
— О, горе! Что случилось, маленькие дурочки?
Они отвечали, продолжая плакать:
— О госпожа наша, молодой господин наш Али Нур прибил нас и отогнал от дверей! Потом мы увидели, как он вошел к нашей доброй госпоже Анис аль-Джалис и сосал у нее язык и она тоже так делала! И мы не знаем, что он сделал с ней после, отчего она глубоко вздыхала и он тоже! И вот мы испугались всего этого!
При этих словах жена визиря, хотя она была в высоких деревянных башмаках, надетых для хаммама, и несмотря на преклонный свой возраст, бросилась бежать, а за ней побежали все ее прислужницы. И она пришла в комнату Анис аль-Джалис как раз в ту минуту, когда Али Нур, закончив наслаждаться девственностью Анис аль-Джалис, услышал крики маленьких невольниц и поспешил удалиться.
Тогда жена визиря с лицом, пожелтевшим от волнения, подошла к Анис аль-Джалис и сказала ей:
— Что здесь случилось, о дочь моя?
И молодая девушка отвечала ей, повторяя слова, которые этот повеса Али Нур посоветовал ей сказать матери, как только та начнет расспрашивать ее:
— О госпожа моя, в то время как я отдыхала после ванны, лежа на диване, ко мне вошел юноша, которого я никогда раньше не видела. И он был очень хорош собой, о госпожа моя, и он даже походил на тебя, так как у него твои глаза и твои брови! И он сказал мне: «Это ты Анис аль-Джалис, которую купил мой отец за десять тысяч динариев?» И я отвечала ему: «Да, это я, Анис аль-Джалис, которую визирь купил за десять тысяч динариев! Но я предназначена для султана Могаммада ибн Сулеймана эль-Зейни!» Тогда он сказал мне и засмеялся при этом: «О нет, Анис аль-Джалис! Быть может, у моего отца и было раньше это намерение, но он передумал и подарил тебя мне!»
Тогда я, о госпожа моя, повиновалась, потому что я с самого детства покорная раба! И, впрочем, я, кажется, хорошо сделала! Ах, мне приятнее быть рабою твоего сына Али Нура, чем законной женой самого халифа, царствующего в Багдаде!
Тогда мать Али Нура сказала:
— Ах, дочь моя, какое это несчастье для всех нас! Этот Али Нур, сын мой, большой негодяй, и он обманул тебя! Но скажи мне, о дочь моя, что же он тебе сделал?
И Анис аль-Джалис отвечала:
— Я совсем отдалась его власти, и он обнял меня и взял меня.
Тогда мать Али Нура спросила:
— Как же он взял тебя? Совсем?
И молодая девушка отвечала:
— Да, конечно! И он даже три раза обладал мною, о мать моя!
При этих словах мать Али Нура воскликнула: — Ах, дочь моя, значит, этот повеса испортил тебя и погубил! — И она принялась плакать и бить себя по лицу руками, и все ее прислужницы также начали плакать и причитать: — О, горе! О, горе!
И на самом деле мать Али Нура и все ее женщины боялись гнева отца Али Нура. И действительно, визирь, обыкновенно добрый и великодушный, не мог допустить такого безобразия, тем более что тут дело касалось самого султана и вместе с тем чести и положения его как визиря. И он мог выйти из себя и в припадке гнева собственной рукой убить Али Нура, своего сына, этого молодого повесу, которого все эти женщины оплакивали теперь как погибшего и потерянного для их забот и любви.
И вот в это самое время в комнату вошел визирь Фадледдин бен-Кхакан и увидел всех этих женщин в слезах и отчаянии.
И он спросил у них:
— Что случилось здесь, дети мои?
Тогда мать Али Нура отерла глаза, высморкалась и сказала:
— О ты, отец Али Нура, поклянись мне прежде всего жизнью нашего пророка, — да будут с ним молитва и мир Аллаха! — что ты подчинишься тому, что я скажу тебе! Если же ты не сделаешь этого, то я готова скорее умереть, чем заговорить об этом.
Тогда визирь дал эту клятву, и жена рассказала ему все о поступке Али Нура и о невозвратной потере девственности Анис аль-Джалис.
Али Нур не раз уже удивлял отца и мать своими проделками, но рассказ об этом последнем его поступке совершенно ошеломил визиря Фадледдина, и он стал рвать на себе одежду, и бить себя кулаком по лицу, и кусать себе руки, и рвать свою бороду, и далеко отбросил свой тюрбан.
И мать Али Нура пыталась утешить его, и она сказала ему:
— Не печалься так и не предавайся отчаянию! Я возвращу тебе целиком эти десять тысяч динариев из моих собственных денег или же выручу их продажей некоторых из моих драгоценностей.
Но визирь Фадледдин воскликнул:
— О жена, что ты говоришь! Неужели ты воображаешь, что я оплакиваю потерю этих денег, которые совсем не нужны мне? И разве ты не знаешь, что дело касается моей чести и что это угрожает мне лишением жизни?
И жена сказала ему:
— Но ведь ничего еще не потеряно, так как султан не знает даже о существовании Анис аль-Джалис, и тем более о потере ею невинности. И с этими десятью тысячами динариев, которые я дам тебе, ты можешь купить другую красивую невольницу для него, и мы оставим Анис аль-Джалис для нашего сына Али Нура, которого она успела уже полюбить и который знает, какое сокровище мы нашли в ней, потому что она совершенство во всех отношениях.
И визирь сказал жене:
— Но, о мать Али Нура, неужели ты забыла о нашем злейшем враге, о втором визире, эль-Могине бен-Сауи, который, несомненно, узнает правду в один прекрасный день? И в этот день Сауи приблизится к султану и скажет ему…
Но, дойдя до этого места своего повествования, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
О благословенный царь, до меня дошло, что визирь Фадледдин сказал своей жене:
— В этот день визирь Сауи, враг мой, приблизится к султану и скаже