И стал он думать о продаже своих товаров на базаре. Он сложил в один тюк десять штук прекрасных тканей и тонких шелковых материй; на каждой из них была надпись с окончательной ценой; и пошел он на базар к тому месту, где торговали крупные купцы. Тотчас же был он предупредительно встречен всеми купцами, которые вышли к нему навстречу, пожелали ему мира, пригласили его прохладиться и приняли с большим радушием. Потом повели они его к базарному шейху, который, только взглянув на его товары, сейчас же купил их у него. И Ганем бен-Эйюб нажил два золотых динария на каждый динарий с товара. И он был доволен таким барышом и продолжал продавать таким же образом ежедневно по нескольку отрезов тканей и по нескольку пузырей мускуса, наживая по два динария с одного за товар, и так в течение целого года.
Однажды, в начале второго года, он, по обыкновению, отправился на базар. Но тут он увидел, что все лавки закрыты; заперты были и большие ворота. А так как день был не праздничный, он удивился и спросил о причине. Ему отвечали, что только что умер один из главных купцов и что все остальные ушли на его похороны; а один из прохожих сказал:
— Ты хорошо сделаешь, если тоже пойдешь проводить покойного, это тебе зачтется.
И Ганем ответил:
— Конечно! Только я хотел бы знать, где совершается погребение.
Тогда ему указали, и он тотчас же вошел во двор соседней мечети, тщательно совершил омовение у бассейна и поспешно направился к указанному ему месту. Он смешался с толпой купцов и вместе с ними вошел в большую мечеть, где совершены были обычные молитвы над покойным. Затем шествие направилось к кладбищу и, пробираясь между памятниками, прибыло к большому зданию с куполом, в котором надлежало предать покойного земле.
Родственники умершего уже раскинули обширнейшую палатку над могилой и повесили в ней люстры, факелы и фонари. И все присутствующие могли уместиться в этой палатке. Тогда открыли склеп, опустили в него тело и снова закрыли крышку. Потом имамы[53] и другие духовные лица и чтецы Корана стали читать над могилой священные стихи книги и предписанные главы из нее. И все купцы, а также все родственники покойного сели кружком на ковры, расстеленнные в палатке, и благоговейно слушали святые слова. И хотя Ганем бен-Эйюб спешил вернуться к себе, он из уважения к родственникам не захотел уйти один и остался слушать вместе с другими.
Погребальные обряды кончились только к вечеру. Тогда подошли невольники с большими подносами, на которых уставлены были разные блюда и сласти, и щедро угостили всех присутствующих, которые пили и ели до пресыщения, как то водится на всех похоронах; потом им подали кувшины с водой и тазы, и они умыли себе руки и по обычаю молча сели в кружок.
Но по прошествии некоторого времени — и так как присутствующие должны были пробыть здесь до самого утра — Ганем стал сильно беспокоиться по причине оставленных им дома и без сторожа товаров своих; и он стал бояться воров и сказал себе: «Я приезжий и слыву за очень богатого человека. А потому, если я на целую ночь уйду из дома, воры могут обокрасть его дочиста, унести все мои деньги и остальные товары».
И так как беспокойство его только усиливалось, он решился встать, извинился перед присутствующими, сказал, что необходимость заставляет его удалиться, и поспешно ушел.
Он шел в темноте по тропинке до самых городских ворот. Но так как было уже около полночи, то ворота были заперты и никто не подходил к ним и не выходил из них; слышен был только лай собак и вдали завывание шакалов да лай волков. Тогда в страхе и огорчении он воскликнул:
— Один Аллах силен и могуч! Прежде я боялся за свои товары, а теперь боюсь за свою жизнь!
И он пошел назад по той же дороге, стараясь найти какой-нибудь приют, где мог бы провести ночь. Наконец он нашел тюрбе[54], окруженное со всех сторон стенами, в которых была гранитная открытая дверь; посредине двора росла высокая пальма. И Ганем вошел в тюрбе и лег там спать; но сон не приходил, и им овладел страх одиночества среди могил. Тогда он встал, отворил дверь и выглянул наружу. И увидел он вдали, в стороне городских ворот, какой-то свет. Он пошел в том направлении, но заметил, что свет этот сам приближается к тому месту, где стояло тюрбе. Тогда Ганем испугался, вернулся в тюрбе и запер тяжелую дверь на задвижку. Очутившись во дворике мечети, он успокоился только тогда, когда влез на верхушку пальмы и укрылся в ее ветвях. Отсюда увидел он, что свет приближается, и наконец разглядел трех негров, из которых двое несли большой ящик, а третий — фонарь и мотыги. Когда они подходили к тюрбе, один из носильщиков, заметив, что товарищ, несший товар, остановился в изумлении, сказал ему:
— Что с тобою, Сауаб?
А Сауаб ответил:
— Разве ты не видишь?
Тот сказал:
— Что же такое?
А Сауаб ответил:
— О Кафур, разве ты не видишь, что дверь тюрбе, которую мы оставили открытой вечером, теперь заперта на задвижку изнутри?
Тогда третий негр, которого звали Бакитой, сказал им:
— Какие вы недогадливые! Разве вы не знаете, что землевладельцы каждый день уходят из города и приходят сюда отдыхать, осмотрев свои плантации? Они входят сюда и запираются с наступлением вечера из боязни перед такими неграми, как мы, потому что они знают, что мы забираем их и жарим, чтобы полакомиться их белым мясом.
Тогда Кафур и Сауаб сказали негру Баките:
— Поистине, о Бакита, если есть между нами глупец, то это ты!
Но Бакита ответил:
— Я вижу, что вы поверите мне только тогда, когда войдете в тюрбе и сами увидите там кого-нибудь. И я даже заранее говорю вам, что если там есть кто-нибудь, то он, испугавшись приближения нашего фонаря, влез в ужасе на самую верхушку пальмы. И только там можем мы его найти.
При этих словах негра Бакиты испуганный Ганем сказал себе: «Какой хитрый этот негр! Пусть Аллах смутит всех суданцев за их злость и коварство!»
Потом, все более и более исполняясь страхом и ужасом, он сказал себе: «Один Аллах Всевышний и Всемогущий силен и могуществен! Кто мог бы теперь спасти меня от этой погибели?»
После этого оба негра, несшие ящик, сказали тому, который нес фонарь:
— О Сауаб, влезь на забор, спрыгни во двор тюрбе и отвори нам эту дверь, запертую изнутри, потому что наши плечи и наши шеи устали от этой ноши. И если ты отворишь нам эту дверь, мы обещаем отдать тебе самого толстого и самого жирного из тех, кого поймаем там, и изжарим его для тебя как следует и подрумяним, и обязуемся, что ни одна капелька его жира не пропадет для тебя!
Но Сауаб ответил:
— А по моему глупому разуму, вот что следует сделать: так как нам поручили этот ящик, то лучше всего нам избавиться от него, бросив его в тюрбе через забор, — ведь нам приказано отнести его в это тюрбе!
Но двое других негров сказали:
— Если мы бросим этот ящик через забор, он, наверное, разобьется!
Сауаб же сказал:
— Да! Но если мы войдем в это тюрбе, я боюсь, что там спрятались разбойники, которые убивают и грабят прохожих! Ведь в этом тюрбе собираются они по вечерам для дележа добычи.
Но двое других сказали ему:
— Малоумный ты человек! Неужели ты так глуп, что веришь таким басням!
И, сказав это, двое негров поставили ящик на землю, влезли на забор и прыгнули во двор, чтобы отворить дверь, между тем как третий светил им. Они втроем внесли ящик, снова заперли дверь и сели отдыхать в тюрбе.
И один из них сказал:
— Поистине, о братья мои, мы очень устали от долгого пути и от того, что взлезли на забор и отворили дверь, а теперь уже полночь. Отдохнем же спокойно несколько часов, прежде чем начнем рыть яму, в которую нам приказано спрятать этот ящик, содержимое которого нам неизвестно. Когда отдохнем хорошенько, тогда примемся за работу. И вот что я вам предложу: чтобы приятно провести этот недолгий отдых, пусть каждый из нас, черных евнухов, расскажет по очереди, как и по какой причине он стал евнухом. И пусть расскажет он свою историю подробно, от начала и до конца. Таким образом мы приятно проведем эту ночь.
Но в эту минуту Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно прервала свой рассказ.
А когда наступила
она сказала:
Знаю я от людей, слышавших это от других людей, которые слышали это от знающих людей, о царь благословенный, что, когда один из суданских негров предложил, чтобы они рассказали о причинах своего евнушества, негр Сауаб, тот, который нес фонарь и мотыги, заговорил первый и сказал:
— Хотите, я первый расскажу вам о том, как я стал евнухом? Двое других ответили:
— Разумеется! Рассказывай скорей!
Тогда суданский евнух Сауаб сказал:
ИСТОРИЯ НЕГРА САУАБА, ПЕРВОГО СУДАНСКОГО ЕВНУХА
Знайте же, о братья мои, что мне едва исполнилось пять лет, когда торговец невольниками взял меня и увез из моего края сюда, в Багдад. И продал он меня одному военному, во дворец. У этого человека была дочь, в то время трехлетняя девочка. Меня воспитывали вместе с ней; мною забавлялись все в доме, когда я играл с этой девочкой, танцевал для нее смешные танцы и пел песни, которые знал; и все любили маленького негритенка.
И росли мы так вместе, и исполнилось мне наконец двенадцать лет, а девочке — десять. И продолжали оставлять нас вместе и не разлучали нас. И вот однажды, когда я нашел ее одну в уединенном месте, я подошел к ней, как и всегда.
Как раз в то время девочка только что приняла ванну в хаммаме; от нее еще издали распространялось благоухание, и она была прелестна и вся сияла; а лицо ее было как луна в четырнадцатую ночь. Увидев меня, она подбежала, и мы принялись играть, резвиться и делать тысячу маленьких глупостей; и она кусала меня, а я царапал ее, и она щипала меня, и я тоже, так что через некоторое время мой маленький зебб поднялся и раздулся, став похожим на огромный ключ, и он заметно выступал из-под моего платья. Тогда девочка рассмеялась и набросилась на меня. Она опрокинула меня на спину и принялась хлопать себя по животу, а потом стала меня ласкать и гладить и в конце концов вытащила мой распухший зебб. Она обхватила его рукой и стала тереть им свои трусы между ног. От этой кутерьмы мое возбуждение усилилось и стало таким, что я сжал девочку в объятиях, а она тоже обняла меня изо всей силы, повиснув у меня на шее.