И вот — сам не знаю как — мой зебб, ставший твердым, как железо, пронзил ее трусы, проник между ее губами и в один миг лишил ее девственности. И когда дело было закончено, девочка снова принялась смеяться и обнимать и ласкать меня, но я остолбенел, ужасаясь того, что сделал, и, вырвавшись из ее объятий, убежал и спрятался у одного из друзей своих, молодого негра.
Что же касается девочки, то она вернулась домой; и вскоре мать заметила ее измятое платье и порванные трусы. Тогда она громко вскрикнула, осмотрела то, что находилось между бедер девочки, и увидела то, что увидела. И упала она навзничь и лишилась чувств от волнения и гнева.
Но она пришла в себя, а так как ничего поправить было нельзя, то она скоро успокоилась и предприняла всякие предосторожности, чтобы уладить все и скрыть случившееся от мужа своего, отца девочки. И это ей удалось; два месяца ждала она терпеливо, и за это время узнала, кто виновник; но продолжала ласкать меня и делать мне маленькие подарки, чтобы заставить меня вернуться в дом моего хозяина. И когда я вернулся, они продолжали молчать о случившемся и скрывать все от отца, который наверное убил бы меня, но никто в доме не желал мне такого зла, потому что все они очень любили меня.
По прошествии двух месяцев матери удалось обручить девочку с одним молодым цирюльником, который работал на отца и потому часто бывал у него в доме. И она сделала приданое на собственные деньги и много заботилась об этом. Потом стали думать и о свадьбе. Тогда-то и привели молодого цирюльника с инструментами; меня схватили, цирюльник обвязал мне мошонку и разом отрезал оба моих яйца, и в результате я стал евнухом. Свадьба состоялась, и меня сделали евнухом при моей молодой госпоже, и с той поры я должен был сопровождать ее повсюду: на базар, в гости, в родительский дом. И мать так ловко устроила все, что никто ничего не узнал: ни молодой муж, ни родные, ни друзья.
И чтобы заставить приглашенных поверить, что ее дочь — девственница, мать зарезала голубя и окрасила его кровью рубашку новобрачной и по обычаю велела передавать эту рубашку из рук в руки к концу ночи между приглашенными на свадьбу женщинами, которые плакали от умиления.
И с этих пор я жил в доме моей молодой госпожи и супруга ее, цирюльника. И таким образом, я мог безнаказанно и без помех наслаждаться сколько мог красотою и совершенством ее прелестного тела. Ведь хотя я утратил оба моих яйца, мой зебб остался при мне. Потому я мог без риска продолжать целовать мою госпожу и обладать ею до самой ее смерти. А когда умер ее муж и ее родители, я перешел в собственность казны и сделался одним из придворных евнухов.
Таким-то образом я и стал вашим товарищем, братья мои.
Тут негр Сауаб замолчал, и второй негр, Кафур, начал так:
ИСТОРИЯ НЕГРА КАФУРА, ВТОРОГО СУДАНСКОГО ЕВНУХА
Знайте же, о братья мои, что мне было восемь лет, когда началась эта история. Но я уже был весьма опытен в искусстве лгать, и каждый год — и только раз в год — я так лгал торговцу невольниками, что он поджимал свой зад и падал на пол от удивления. Поэтому торговец в конце концов захотел избавиться от меня как можно скорее и передал меня глашатаю и велел ему кричать на базаре:
— Кто хочет купить негритенка с норовом?
И глашатай объезжал со мною все базары и кричал. И вскоре один честный человек из торговцев подошел на базаре к глашатаю и спросил:
— Но какой же норов у этого маленького негра?
Тот ответил:
— Он лжет один раз в год, и больше никогда!
Торговец спросил:
— А какую цену давали за этого негра и за его норов?
— Только шестьсот драхм.
Торговец сказал:
— Я его покупаю. А тебе — двадцать драхм куртажа!
И тут же собрали свидетелей торга, и торг был заключен между глашатаем и торговцем. Тогда глашатай отвел меня в дом моего нового господина, взял плату и куртаж и ушел.
Господин мой одевал меня чисто и в такое платье, которое шло мне, и я оставался у него до конца года без всяких приключений. Но наступил новый год, и обещал он быть благодатным, обещал хорошую жатву и всякое плодородие. Поэтому купцы стали задавать друг другу пиры в садах; каждый по очереди тратился на угощение, пока не наступил черед и моего господина. Тогда господин мой пригласил купцов в сад, находившийся за городом, и велел отнести туда все, что могло быть нужно из яств и напитков; и все сели есть и пить с утра и до полудня. В это время господину моему понадобилась одна вещь, которую он забыл дома, и он сказал мне:
— О невольник, садись на моего мула, поезжай поскорее домой, спроси у госпожи твоей такую-то вещь и возвращайся немедля!
И я повиновался этому приказанию и поспешно направился к дому.
Когда я был уже около него, я принялся громко кричать и ронять крупные слезы; и тотчас же меня окружила толпа жителей нашей улицы и нашего квартала, большие и малые. И женщины высовывались из окон и дверей, и жена моего господина услышала мои крики и в сопровождении дочерей своих отворила мне дверь. И все спрашивали меня о причине такого моего приезда.
Я ответил со слезами:
— Господин мой, находившийся в саду со своими гостями, отлучился на минуту и отошел к стене за своею надобностью. И вдруг стена обрушилась, и господин мой исчез под ее развалинами. Тогда, обезумев от ужаса, я вскочил на мула и поспешил сюда, чтобы известить вас об этом происшествии.
Когда жена и дочери услышали мои слова, они принялись громко кричать, рвать на себе одежду и бить себя по лицу и по голове; и все соседи сбежались и окружили их. Потом жена моего господина, в знак огорчения и как то обыкновенно делается в случаях неожиданной смерти главы дома, стала переворачивать все вверх дном, ломать мебель, бросать ее за окно, разбивать все, что могло быть разбито, разрушать окна и двери. Потом она велела выкрасить все наружные стены голубой краской и налепить на них комки грязи.
И она закричала мне:
— Негодяй Кафур, что же ты не трогаешься с места! Иди же помогай мне разбить эти шкафы, уничтожить всю эту утварь и расколотить этот фарфор!
Тогда я, не ожидая второго зова, бросился со всех ног и принялся все разбивать и портить: шкафы, драгоценную мебель, фарфоровую посуду; я жег ковры, постели, занавеси, дорогие ткани и подушки; покончив со всем этим, я стал разрушать самый дом, потолки и стены и уничтожил все сверху донизу.
И все это время я не переставал плакать и вопить:
— О мой бедный господин! О мой несчастный господин!
После этого моя госпожа и дочери ее сняли с себя покрывала и с открытыми лицами и с распущенными волосами вышли на улицу и сказали мне:
— О Кафур, иди перед нами и показывай нам дорогу и веди нас к тому месту, где господин твой погиб под развалинами, потому что мы должны найти его, чтобы положить его в гроб и принести его домой и устроить приличествующие ему похороны!
Тогда я пошел впереди, не переставая кричать:
— О мой бедный господин!
И все шли за мной, женщины с открытыми лицами, с волосами в беспорядке, с воплями и стонами. И мало-помалу к нам присоединились жители всех улиц, по которым мы проходили: мужчины, женщины, дети, молодые девушки и старухи; и все били себя по лицу и чрезвычайно много плакали. А я забавлялся тем, что заставляю их идти через весь город и по всем улицам; и все прохожие осведомлялись о причине всего этого, и им рассказывали то, что слышали от меня, и тогда они восклицали:
— Один Аллах всесилен и всемогущ!
Между тем некоторые посоветовали жене моего господина отправиться прежде всего к вали и рассказать ему о несчастье. И все пошли к вали; я же говорил им, что пойду вперед в сад, к развалинам, под которыми погиб мой господин.
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
Но когда наступила
она сказала:
И говорили мне, о благословенный царь, что евнух Кафар продолжал свой рассказ так:
— Тогда я побежал в сад, а женщины и все остальные отправились к вали и рассказали ему, в чем дело. Тогда вали поднялся и сел на лошадь и взял с собой землекопов, нагруженных инструментами, мешками и корзинами, и все направились к саду, следуя данным мною указаниям.
Я же, с своей стороны, посыпал голову землей, бил себя по лицу и, придя в сад, закричал:
— О моя бедная госпожа! О мои бедные молодые госпожи! О мой бедный господин!
И таким образом вступил я в среду гостей. Когда мой господин увидел меня: с головой, покрытой землей, бьющим себя по лицу и вопящим: «Ах, кто приютит меня теперь? Ах, какая женщина будет так добра ко мне, как моя бедная госпожа!» — он изменился в лице, пожелтел и сказал мне:
— Да что же с тобою, о Кафур? И что же случилось? Скажи!
Я сказал ему:
— О господин мой, когда ты приказал мне ехать к госпоже за той вещью, я нашел дом разрушенным, а госпожу и детей ее погребенными под его развалинами!
И он воскликнул:
— Но разве госпожа твоя не могла спастись?
Я сказал:
— Увы, нет! Никто не мог спастись; и первой погибла моя старшая молоденькая госпожа!
Он сказал мне:
— Но меньшая молодая госпожа, меньшая дочь моя, разве не могла быть спасена?
Я сказал:
— Увы, нет!
Он сказал:
— А мул разве не мог спастись, мул, на котором я обыкновенно езжу?
Я ответил:
— Нет, о господин мой, потому что стены дома и стены конюшни обрушились на все, что было живого в доме, даже на баранов, гусей и кур! И все это обратилось в бесформенную массу и исчезло под обломками. И никого не осталось.
Он сказал мне:
— И даже старшего сына моего?
Я сказал:
— Увы, нет! Нет никого более в живых. И нет более ни дома, ни его обитателей. И даже не осталось следа всего этого. Что касается баранов, гусей и кур, то теперь их, вероятно, поедают кошки и собаки.
Когда господин мой услышал слова мои, свет померк у него в глазах; он потерял всякое чувство и всякую волю; и зашатался он, и мускулы его парализовались, и спина его переломилась. Потом он стал рвать на себе одежду, бороду и срывать с головы тюрбан. И он не переставал действовать таким образом, пока не заметил, что все лицо у него в крови.