И Ганем слышал все это и стоял неподвижно. Наконец он подошел к ней и сказал:
— О ты, царица красоты, ты, имя которой должно быть слаще финикового сока, и стан более гибок, чем пальмовая ветвь, я Ганем бен-Эйюб. Здесь действительно нет ни дворца с занавесями, ни могил с покойниками, но есть раб твой, посланный самим Всемогущим и Вездесущим для того, чтобы защитить тебя от всякой неприятности, оградить тебя от всякого огорчения и доставить тебя на твое место! И тогда, быть может, ты будешь благосклонна ко мне, о желанная!
И он умолк.
Когда отроковица убедилась, что не во сне ей снится все то, что у нее перед глазами, она сказала:
— Нет иного Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его! — Потом она обратила к Ганему свои блестящие глаза, приложила руку к сердцу и сказала своим сладостным голосом: — О благословенный молодой человек, я проснулась в неизвестном месте! Не можешь ли сказать, кто принес меня сюда?
Он ответил:
— О госпожа моя, три негра-евнуха принесли тебя сюда в ящике.
Потом Ганем рассказал отроковице всю историю: и как застигла его ночь за городом, и как случилось, что ему пришлось освободить ее из ящика, в котором, если бы не он, она задохнулась бы под землею. Затем он попросил ее, чтобы она рассказала о себе и о причине этого происшествия.
Но она ответила:
— О молодой человек, да будет прославлен Аллах за то, что Он послал ко мне такого человека, как ты! А теперь, прошу тебя, положи меня опять в ящик; потом иди на дорогу за каким-нибудь погонщиком мулов или человеком, отдающим внаем вьючной скот, чтобы можно было навьючить этот ящик; потом вели отвезти меня в дом твой. Только тогда ты увидишь, сколько прибыли ты извлечешь из всего этого, и благодаря мне испытаешь всякого рода радости и счастье. И я расскажу тебе тогда мою историю, и ты узнаешь о моих приключениях.
При этих словах Ганем почувствовал себя очень счастливым и тотчас же побежал за погонщиком; и так как уже было светло и солнце сияло в полном блеске, то и сделать все это было нетрудно; через несколько минут Ганем вернулся с мулом и погонщиком, и так как он еще раньше уложил отроковицу в ящик, то только помог погонщику поставить ящик на спину мула, и все поспешно направились домой.
И во время пути Ганем почувствовал, что любовь к отроковице проникла в его сердце; и он был на верху блаженства при мысли, что она скоро будет принадлежать ему, эта отроковица, за которую, если бы она была рабыней, дали бы на базарном аукционе не менее десяти тысяч золотых динариев и на которой было несметное богатство дорогих тканей и драгоценных украшений. И, предаваясь этим радостным мыслям, он торопился домой. Наконец, предшествуя мулу, он пришел домой, помог снять ящик и внести его в дом.
Но на этом месте рассказа Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свое повествование.
Но когда наступила
она сказала:
Итак, о царь благословенный, Ганем бен-Эйюб благополучно прибыл к себе в дом с ящиком, из которого вынул отроковицу. Она осмотрела дом и увидела, что это прекрасный дом, украшенный коврами ярких и веселых цветов и весь обитый многоцветными тканями и обоями, ласкавшими глаз; и стояла в нем драгоценная мебель и много других вещей; и увидела она большие тюки с товарами и ценными тканями, шелком и парчой и пузыри с мускусом. И она поняла, что Ганем — богатый купец, обладатель больших богатств.
Она подняла тогда небольшое покрывало, которым было покрыто ее лицо, и на этот раз внимательно посмотрела на молодого Ганема; и увидела она, что он прекрасен собой и достоин любви, и полюбила его и сказала ему:
— О Ганем, ты видишь, что перед тобою я не закрываю лица своего! Но я очень голодна и прошу тебя поскорее принести мне поесть.
И Ганем отвечал:
— Бегу исполнить твое повеление!
И Ганем побежал на базар, купил ягненка, зажаренного в печи, блюдо пирожных лучшего качества, которые взял у самого знаменитого в Багдаде продавца сластей Гаджи Сулеймана, поднос с миндалем, фисташками и всякого рода плодами и кувшины, наполненные старым вином, и, наконец, цветы всевозможных сортов. И принес он все это домой, и уложил плоды в большие фарфоровые чаши, а цветами украсил драгоценные вазы, и поставил все это перед отроковицей. Тогда она улыбнулась ему, и прижалась к нему, и обвила руками его шею, и принялась обнимать, ласкать и говорить тысячу сладостных слов. И Ганем почувствовал, как любовь еще сильнее внедряется и в тело, и в сердце его. Потом оба ели и пили до самого наступления вечера; и тем временем оба могли привыкнуть и полюбить друг друга, так как оба были молоды и одинаково прекрасны. Когда наступила ночь, Ганем бен-Эйюб зажег люстры и факелы, — и зала осветилась от сияния их лиц еще более, чем от света огней. Затем Ганем принес музыкальные инструменты, сел рядом с отроковицей и продолжал пить и наливать ей вино, потом играл с нею в тысячу приятных игр, смеялся и пел самые пламенные песни и самые звучные стихи. И это еще более усилило страсть, которою они воспламенились друг к другу.
Да будет благословен Тот, Кто соединяет сердца влюбленных!
Ганем и отроковица прекратили свои игры только с появлением утренней зари. А так как наконец сон смежил их вежды, они уснули в объятиях, но ничего не совершив окончательного.
Не успел проснуться Ганем, как тотчас же захотел исполнить долг гостеприимства и поспешил в лавки купить все, что могло понадобиться днем по части мяса, овощей, плодов, цветов и вин; и принес он все это домой и сел рядом с отроковицей; и оба принялись за еду с удовольствием и ели, пока не насытились, после чего Ганем принес напитки, и оба они принялись пить и играть до тех пор, пока лица их не воспламенились, щеки не покрылись румянцем, а глаза не сделались чернее и ярче. Тогда в душе Ганема бен-Эйюба явилось пламенное желание целовать отроковицу и обладать ею.
И Ганем сказал:
— О владычица души моей, позволь поцеловать тебя в уста, чтобы этот поцелуй освежил пламень, горящий во мне!
Она отвечала:
— О Ганем, подожди еще немного, пока я не опьянею и не потеряю всякую сдержанность и все представления о ней; и тогда я позволю тебе молча и тайно поцеловать меня в губы, ведь я не могу позабыть, как твои губя впиваются в меня!
Так сказала она и, начиная понемногу пьянеть, встала, сбросила с себя все одежды свои и оставила на теле своем одну тонкую рубашку, а на голове только легкое белое шелковое покрывало с золотыми блестками. Увидев ее такою, Ганем воспламенился еще сильнее, и он сказал:
— О госпожа моя, позволишь ли мне теперь поцеловать тебя в уста?
Отроковица отвечала:
— Клянусь Аллахом! Этого я не могу позволить тебе, Ганем, которого люблю, потому что тому препятствует нечто написанное на шнурке моего исподнего платья! И теперь я не могу показать тебе этих слов!
Тогда Ганем, распаленный самим этим препятствием, почувствовал, что страсть переполняет его сердце, и запел, играя на лютне, то, что сам тут же и сочинил:
О поцелуе я одном молил
Прекрасных уст — моей души мученья!
О поцелуе, что недуг мой тяжкий
Мог излечить! Она сказала: «Нет!
О нет! Не это! Никогда!» Я вскрикнул:
«О да, о да!» Она сказала мне:
«Ведь поцелуй от сердца должен быть!
Ужели против моего желанья
С моих ты губ похитишь поцелуй?»
Я отвечал: «Но поцелуй, что силою
Берут, все так же полон неги!»
Она сказала: «Нет! Со мной не так!
Ведь поцелуй, что силою берется,
О похититель, может быть отраден
Лишь с уст пастушки, пойманной в горах!»
После этого пения Ганем почувствовал, что еще более обезумел от страсти, и огонь загорелся в нем. А отроковица не позволила ему ничего и продолжала, однако, доказывать, что разделяет его любовь. И так продолжалось между ними до самого конца дня: он распалялся страстью, а она ничего не позволяла ему. Тогда Ганем поднялся с места и зажег все люстры — и осветился ярким огнем весь покой. Потом он бросился к ее ногам и прильнул губами к этим дивным ногам, и он нашел, что они, как молоко, нежны, и мягки, словно свежее масло; и он зарылся головой между ее ногами, и продвигался все выше и выше, к бедрам, и принялся вкушать ее ароматную теплую плоть, благоухавшую мускусом, розой и жасмином. И она трепетала, как трепещет кроткая птица.
И Ганем воскликнул:
— О госпожа моя, сжалься над рабом твоим, плененным любовью к тебе, над побежденным твоими очами, над убитым твоим телом! Без тебя я жил бы в мире и спокойствии!
И Ганем почувствовал, как слезы омочили ему углы глаз.
Тогда отроковица сказала ему:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, о свет моих очей, я вся охвачена твоей любовью и вся связана с тобою! Но я никогда не позволю тебе обладать мною!
Ганем воскликнул:
— Но в чем же препятствие?
И она ответила:
— Быть может, сегодня же ночью я скажу тебе причину, и ты, может быть, простишь меня!
При этих словах она прижалась к нему и стала обнимать, и ласкать, и многое, многое обещать ему. И они прекратили свои ласки и игры только с наступлением утра, но отроковица не сказала ему, почему не может принадлежать ему вполне.
И то же самое повторялось каждый день и каждую ночь, и так продолжалось целый месяц. И любовь их друг к другу только росла. Но в одну из ночей, когда Ганем лежал около нее и оба опьянели от вина и неудовлетворенного желания, Ганем просунул руку под ее тонкую рубашку и, осторожно скользнув по животу девушки, принялся ласкать ее гладкую трепещущую кожу. Затем он опустил руку ниже, к пупку, открытому, словно хрустальный кубок, и начал пальцем щекотать его складки. При этом прикосновении отроковица вздрогнула, пришла в себя, быстрым движением дотронулась до своего исподнего платья и увидела, что оно по-прежнему хорошо привязано шнурком с золотыми кистями. Это успокоило ее, и она впала в дремоту. Тогда Ганем снова скользнул рукою по дивному телу и дошел до шнурка, стягивавшего исподнее платье, и потянул за него, чтобы развязать одежду, скрывавшую вертоград