— Поручаю тебе этого человека. Возьми с собою свой меч, вывези его за черту города, отруби ему голову и брось тело его на растерзание хищным зверям!
И палач отвез меня за город и, остановившись в поле, высвободил меня, связанного по рукам и ногам, из ящика. И он собирался завязать мне глаза, чтобы приступить к казни. Тогда я заплакал и произнес следующие стихи:
Я счел тебя надежною бронею,
Чтобы меня от дротиков врагов
Ты мог спасти, но сам же обратился
Ты в наконечник острого копья
И в грудь мою предательски вонзился!
Когда моим уделом власть была,
Тогда нередко правою рукою,
Что наказанья раздавать должна,
Я в левую перелагал оружье,
В бессильную. Да, так я поступал.
Избавьте же, молю вас, от упреков,
От осуждений тягостных меня,
Пусть лишь врагов губительные стрелы
Вонзаются в растерзанную грудь!
Душе моей, израненной врагами,
Пожертвуйте молчанья кроткий дар,
Не угнетайте жесткими словами
И тяжестью упреков вы своих!
Я брал друзей, чтобы бронею прочной
Они мне были, — прочною броней
Они и были, но во вражьем стане,
Навстречу мне, в руках моих врагов!
Я брал друзей, чтоб стрелами вонзались
Они в сердца. И тучей стрел смертельных
Впились они, — но только в сердце мне!
К себе сердца я привлекал усердно,
Чтоб были мне в нужде они верны;
Они верны — чужой любви и дружбе!
Я их лелеял с жаркою любовью,
Чтоб постоянны были мне они;
И постоянны мне они — в измене!
Слушая эти стихи, палач вспомнил, что он служил палачом у моего отца и что в то время я осыпал его благодеяниями. И он сказал мне:
— Могу ли я убить тебя, я, твой покорный раб?!
Потом он прибавил:
— Беги! Ты спасся от смерти! И не возвращайся больше в эти края, если не хочешь погубить себя и меня также! И запомни слова поэта:
Друг, будь свободен, и свою ты душу
Освободи от тяжести оков!
Пускай дома гробницами послужат
Для тех, кто их построил! Ты ж беги!
Твоя страна ведь не одна на свете,
Земель есть много без твоей земли,
Но никогда нигде ты не отыщешь
Другой души, чем та, что есть в тебе!
Подумай сам ты! Что за странность это,
Что за безумье — жить в такой стране,
Где ты встречаешь только униженья,
Когда земле Аллаха нет границ!
Но если что предписано Судьбою…
Да, если смерть кому предрешена
В одной земле — в другой ее не встретит!
Но как узнать, где та лежит земля
Твоей судьбы? Не забывай ты только,
Что шея льва и крепнет, и растет
Лишь с той поры, как полно разлилась
На всей свободе львиная душа!
Когда он произнес эти стихи, я поцеловал у него руки и поспешно удалился. Однако я только тогда уверовал в свое спасение, когда оставил далеко за собой город моего отца.
Впоследствии, размышляя о своем избавлении от угрожавшей мне гибели, я утешился в потере глаза. И я продолжал свой путь и наконец прибыл в город моего дяди. И я пришел к нему во дворец и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною.
Тогда он залился слезами и воскликнул:
— О сын моего брата! Ты явился со своим горем к моему горю и со своей печалью к моей печали! Ибо я должен сказать тебе, что сын твоего бедного дяди, которого ты видишь перед собою, пропал без вести много дней тому назад, и я не знаю, что с ним и где он может быть.
И дядя мой рыдал так долго, так горько, что наконец лишился чувств. И когда он пришел в себя, он сказал мне:
— О дитя мое! Я так печалился о потере сына твоего дяди, я, его отец! А ты принес новую печаль к моей печали, рассказав мне о том, что случилось с тобой и с отцом твоим! Но что касается тебя, о дитя мое, то все же лучше лишиться глаза, чем жизни!
Тут я не в силах был скрывать долее того, что случилось с сыном моего дяди, и рассказал его отцу всю правду.
И дядя мой исполнился радости и сказал мне:
— О сын моего брата, пойдем скорее, и укажи мне, где эта могила!
Я отвечал ему:
— Клянусь Аллахом, о дядя мой, я не знаю теперь, где она! Я ходил туда много раз, но никак не мог найти ее!
Тогда мы отправились вдвоем на кладбище, и на этот раз, оглядываясь направо и налево, я узнал ту усыпальницу. И радость наша не имела пределов! Мы вошли в усыпальницу, разрыли землю, потом сняли дверцу и спустились на пятьдесят ступеней вниз. Но внизу лестницы все было скрыто в густом дыму.
Тогда дядя мой сказал слово, отнимающее страх у того, кто произносит его:
— Один Аллах Всевышний всемогущ и всесилен!
И мы смело пошли вперед и прошли в большую залу, наполненную мукой, крупой разных сортов и разными припасами и многими другими вещами. Посреди залы был балдахин с опущенными занавесями, за которыми скрывалось ложе. И дядя мой подошел и откинул занавеску и увидел на ложе своего сына в объятиях женщины, которая спустилась сюда вместе с ним. Но оба они совершенно почернели и обуглились, как будто их вытащили из огня.
Увидев их, дядя мой плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:
— Ты заслужил это, о негодяй! И это только заслуженная кара в здешнем мире, а на том свете тебя ждет еще более ужасное возмездие!
И, говоря это, дядя мой снял туфлю и ударил ее подошвой по лицу[47] мертвого своего сына.
В эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и остановилась, не желая злоупотреблять полученным разрешением.
А когда наступила
она сказала:
Мне довелось слышать, о счастливый царь, что саалук сказал, обращаясь к молодой девушке, в то время как все присутствовавшие, и между ними халиф и его визирь Джафар, слушали его:
— И вот когда дядя мой ударил подошвой туфли по лицу мертвого своего сына, я был крайне изумлен. И, глядя на обугленные тела сына моего дяди и молодой женщины, я опечалился и сказал:
— Ради Аллаха, дядя, облегчи страдания твоего сердца! Ибо сердце мое и все существо мое объято скорбью по поводу того, что случилось с твоим сыном! Но более всего печалит меня вид этих обугленных покойников и то, что ты, отец его, не довольствуясь этим, бьешь подошвой туфли твоего умершего сына!
Тогда дядя мой рассказал мне следующее:
— Знай, о сын моего брата! Знай, что сын мой с детства воспылал страстью к своей родной сестре. Я всеми средствами старался удалить его от нее, хотя в душе говорил себе: «Будь спокоен! Они еще так молоды!» Но я ошибся.
Как только они достигли зрелости, между ними произошло преступное сближение, и я узнал об этом. Я не вполне верил этому, но сделал строгое внушение сыну и сказал ему: «Берегись этих гнусных дел, которых никто не совершал до тебя и не совершит после тебя! Неужели же ты хочешь покрыть вечным позором наш царский род? И вестники на конях распространят наш позор по всему свету! Отрешись же от этого преступного чувства, если не хочешь, чтобы я проклял и казнил тебя!» После этого я принял самые строгие меры, чтобы прекратить всякое сообщение между ними. Но нужно думать, что эта подлая тварь уже не могла вырвать из своего сердца преступной любви к брату и сам шайтан укрепил их союз! И вот когда я удалил сестру от брата, сын мой, никому не говоря ни слова, принялся за устройство этого подземелья. И как видишь, он перенес сюда всякие припасы и все необходимое. И когда я уехал на охоту, он воспользовался моим отсутствием и увел ее сюда. Однако небесное правосудие не попустило такого позора и сожгло их обоих своим огнем! И еще страшнее будет возмездие на том свете!
Говоря это, дядя мой заплакал, и я тоже заплакал вместе с ним.
Потом он сказал мне:
— Теперь ты, о дитя мое, займешь его место и будешь моим сыном!
И я целый час раздумывал о делах сего мира, и между прочим о смерти моего отца, и о вероломном визире, завладевшем его престолом и лишившем меня глаза, и о том, что случилось с сыном моего дяди, и я дал волю своим слезам. Потом мы вышли из усыпальницы, опустили дверцу, засыпали ее землей и вернулись во дворец моего дяди.
Не успели мы присесть, как вдруг до нас донеслись воинственные звуки барабанов и труб; со всех сторон мчались воины на конях, и весь город был полон шума и смятения, и всюду поднималась пыль от ног лошадей. Мы были поражены, точно ударом грома, не зная причины этого переполоха. Наконец царь, дядя мой, осведомился об этом, и ему ответили:
— О царь! Визирь, убивший твоего брата, собрал все свое войско и поспешил сюда взять приступом твой город. И так как жители не могли сопротивляться ему, то они сдали ему город твой!
Услышав это, я сказал себе: «Разумеется, он убьет меня, если я попадусь в его руки».
И снова душу мою обуяли печаль и забота, и я стал припоминать все невзгоды, постигшие моего отца и мою мать. И я не знал, что мне делать. Вместе с тем я не сомневался в том, что жители города моего отца и его воины сейчас же узнают меня и постараются покончить со мной. И вот чтобы спасти свою жизнь, я сбрил бороду, переоделся саалуком и вышел из города. И я направил стопы свои к Багдаду, надеясь прибыть туда благополучно и найти там кого-нибудь, кто дал бы мне возможность проникнуть во дворец повелителя правоверных, великого халифа Гаруна аль-Рашида, которому я хотел рассказать о моих злоключениях.
Я прибыл в город Багдад этой ночью и, не зная, куда направиться, остановился в раздумье. В эту минуту я увидел перед собой этого саалука. Я пожелал ему мира и сказал ему:
— Я здесь чужой.
Он же отвечал:
— И я также.
Не успели мы обменяться несколькими словами, как к нам подошел третий саалук. Он пожелал нам мира и сказал нам:
— Я здесь чужой.
И мы ответили ему:
— И мы также.
Тогда мы пошли вместе, и счастливая судьба привела нас к вам, о госпожи мои.
Вы знаете теперь, как я лишился глаза и почему я сбрил бороду.