Тогда мой отец, торговец бриллиантами, впал в глубокую горесть. И он всячески заботился обо мне и старательно воспитывал меня, пока мне не исполнилось пятнадцать лет от роду. И вот мой отец узнал, что всадник уже сброшен в море, и он начал плакать и сокрушаться, и моя мать вместе с ним. Цвет лица его переменился, и тело его похудело, и сам он сделался глубоким старцем, совершенно дряхлым от лет и огорчений. Вот почему он привез меня в это подземное жилище, на этот остров, на котором после моего рождения он заставил работать многих людей, чтобы скрыть меня от поисков царя, который должен убить меня в пятнадцатилетнем возрасте, после того как он низвергнет в море медного всадника. И мой отец и я, мы оба уверены в том, что сын Кассиба не может найти меня здесь, на этом неизвестном острове. И вот причина моего нахождения в этом месте.
Тогда я подумал в душе своей: «Как могут обманываться люди, читающие по звездам! Аллах свидетель! Этот юноша понравился мне, и я скорее убью себя, чем его!»
И я сказал ему:
— О дитя мое, Всесильный Аллах не захочет, чтобы прервалась жизнь такого юного существа. И я буду защищать тебя и не пощажу для этого даже своей жизни!
Тогда он отвечал мне:
— Мой отец явится сюда, чтобы взять меня к себе обратно в конце сорокового дня, потому что по истечении этого времени мне нечего уже будет опасаться.
И я сказал ему:
— Клянусь Аллахом, о дитя мое, я останусь с тобою эти сорок дней и потом упрошу твоего отца отпустить тебя со мною в мое царство, и я сделаю тебя моим другом и наследником моего трона!
Тогда юноша, сын торговца бриллиантами, поблагодарил меня в самых изысканных выражениях, и я еще раз заметил, насколько он благовоспитан и как сильно наше влечение друг к другу. И мы принялись дружески беседовать и потом закусили многим из числа изысканных припасов, которых могло бы хватить для угощения ста приглашенных в течение целого года. Поев, мы прилегли, заснули и проспали всю ночь. А когда пришло утро, я встал и умылся, и юноша тоже подошел к медному тазу с душистой водой и тоже умылся. Потом я приготовил все, что нужно, и мы поели, а потом мы опять принялись беседовать и шутили и смеялись до самого вечера, а тогда мы накрыли стол; и мы ели баранину, начиненную миндалем, сушеным виноградом, мускатными орехами, гвоздичными головками и перцем, и пили подслащенную, освежающую воду, и еще ели арбузы и дыни, и пирожки на меду и на масле, и пирожные, одновременно сладкие и легкие, как пух, на которые не пожалели ни масла, ни меду, ни миндаля, ни корицы. И потом, когда наступила ночь, мы опять легли спать. И так мы проводили спокойно и среди удовольствий время до сорокового дня.
И вот когда наступил последний день, в который должен был прибыть торговец бриллиантами, юноша пожелал принять ванну, и я разжег дрова и разогрел воду в большом котле, а потом я вылил горячую воду в большую медную лохань и прибавил холодной воды настолько, чтобы вода сделалась приятной; и юноша сел в воду, и я помог ему обмыться, и я растирал его и разминал, и потом надушил его и помог ему выйти и прилечь на постель, и укрыл его одеялом, и обернул его голову куском шелковой материи, вышитой серебром, и подал ему напиться прохладительного шербета[52], и он уснул.
Когда он проснулся, то пожелал поесть, и я отобрал для него самый лучший и самый большой арбуз и положил его на поднос, и поставил поднос на ковер, а сам поднялся на постель, чтобы взять большой нож, который висел на стене над самой головой юноши, и юноша, желая пошутить, вдруг пощекотал у меня ноги, а я оказался так чувствителен к этому, что вопреки своему желанию упал, и нож, который я уже взял в руку, вонзился в его сердце, и он в то же мгновение испустил дух. При виде этого, о госпожа моя, я ударил себя по лицу и залился слезами, и разорвал на себе одежды, и бросился с воплями и криками на землю. Но мой юный друг был мертв, и судьба его свершилась, чтобы оправдать слова астрологов.
И я поднял глаза свои и руки свои к Всевышнему и сказал:
— О Властитель мира, если я совершил преступление, я готов получить возмездие от праведного Твоего суда!
В ту минуту я бестрепетно готов был взглянуть в лицо смерти. Но, о госпожа моя, ни зло, ни добро не внемлет нашим желаниям. И я не мог более переносить вида этого места; когда же я подумал, что отец юноши, торговец бриллиантами, должен прибыть сюда в конце сорокового дня, я поднялся по лестнице, вышел и запер подземелье и засыпал его землей, как это было раньше. Потом я сказал себе: «Я должен видеть, что здесь произойдет, но мне нужно спрятаться, иначе я буду убит этими десятью рабами, которые наверно предадут меня самой злой смерти!»
И я опять взобрался на большое дерево, которое стояло вблизи входа в подземелье, и я уселся на нем и начал выжидать. Час спустя я увидел, как на море появилось судно со стариком и его рабами; и все они сошли на землю и поспешно прошли под деревом, но, когда они увидели, что здесь лежит совершенно еще свежая земля, они начали беспокоиться, и старик почувствовал уже, что душа его отделяется от тела. Рабы же начали тотчас копать землю и сняли ее, и все спустились вниз.
Тогда старик начал звать сына по имени громким голосом, а юноша не отвечал ему, и все принялись искать его и нашли его лежащим на постели с пронзенным сердцем.
При виде этого старик почувствовал, что его душа уходит, и он лишился чувств, и рабы начали плакать и сокрушаться; потом они вынесли на своих плечах старика по лестнице, а за ним мертвого юношу; и они начали опять копать землю и завернули юношу в саван и похоронили его. Потом они перенесли старика на судно, и взяли с собою все сокровища и все оставшиеся припасы, и отчалили, и скоро скрылись в морской дали. И вот в таком бедственном положении я сошел с дерева и начал думать о своем несчастье, и я горько плакал, и в отчаянии принялся ходить по маленькому острову, и ходил так весь день и всю ночь.
И я продолжал безостановочно ходить, как вдруг заметил, что море мало-помалу убывает и удаляется и оставляет сухим все пространство между островом и твердой землей впереди его. Тогда я возблагодарил Аллаха, Который соблаговолил наконец освободить меня от лицезрения этого проклятого острова, и я пошел по песку, и вступил на твердую землю, и продолжал свой путь, призывая имя Аллаха. И так продолжалось до заката солнца. И вдруг я увидел, что вдали показался большой красный огонь, и я направился прямо на этот красный огонь, так как я надеялся найти там людей, собирающихся жарить баранину. Однако когда я подошел ближе, то увидел, что красный огонь есть не что иное, как большой дворец из желтой меди, который так блестел в лучах заходящего солнца.
При виде этого величественного дворца из желтой меди я пришел в крайнее удивление и, в то время как я восхищался прочностью его постройки, увидел, что из главных дверей дворца вышло десять молодых людей. Все они были одного роста и одной наружности, и все такие прекрасные, что могли явиться хвалой Творцу, создавшему такую красоту, но я увидел, что все эти десять молодых людей были кривы на левый глаз, исключая одного почтенного, величественного старца, который был одиннадцатым.
Тогда, увидав это, я сказал себе: «Какое странное совпадение! Клянусь Аллахом! Как могло случиться, что десять человек окривели в одно и то же время, и притом все на левый глаз?»
В то время, когда я думал об этом, десять молодых людей приблизились ко мне и сказали:
— Да будет мир с тобой!
И я тоже отвечал им пожеланием мира и рассказал им свою историю от самого начала и до конца, но я нахожу бесполезным повторять ее перед тобой во второй раз, о госпожа моя.
И мои слова повергли их всех в изумление, и они сказали мне:
— О господин, войди в это жилище, и да будет тебе здесь широкий и радушный прием!
Я вошел, и они со мной, и мы прошли через многочисленные залы, все обтянутые атласными материями, и наконец вступили в последнюю залу, просторную и разукрашенную более всех остальных; и посреди этой большой залы было десять ковров, покрывавших десять матрасов; и посреди этих десяти великолепных постелей был еще одиннадцатый ковер, без матраса, но такой же прекрасный, как и все остальные. Тогда старик сел на одиннадцатый ковер, и десять молодых людей сели каждый на свой ковер, и они сказали мне:
— Присядь, о господин, в переднем конце залы и не спрашивай нас ни о чем, что ты здесь увидишь.
Через несколько минут старик поднялся и вышел, и он возвращался несколько раз, принося различные кушанья и напитки, и все ели и пили, и я вместе с ними.
После этого старик убрал все оставшееся и возвратился и сел опять на прежнее место. Тогда молодые люди сказали ему:
— Как ты мог сесть прежде, чем принести все, что нам нужно для исполнения нашего обета?!
И старик безмолвно поднялся и вышел и возвращался десять раз. На голове у него каждый раз была миска, закрытая атласной материей, и в руке фонарь, и он ставил каждую миску и каждый фонарь перед каждым из молодых людей. Однако он не дал мне ни того, ни другого, и это очень меня раздосадовало. Когда же они сняли атласную материю, я увидел, что в этих мисках находился пепел, и песок, и уголь, и сажа. И они брали пепел и сыпали его на свои головы, а уголь — на свои лица и сажу — на свои левые глаза; и вместе с тем они принялись плакать и вопить и говорили так:
— Все это заслужили мы за свои проступки и прегрешения!
И они не прекращали этого занятия до самого наступления утра. Тогда они умылись над другими мисками, принесенными стариком, и оделись в новые платья и стали опять как прежде.
Когда я увидел все это, о госпожа моя, я был крайне удивлен, но я не смел ни о чем спрашивать по причине положенного на меня запрещения. И когда пришла ночь, они повторили все, что делали в первую ночь, и то же было и в третью, и в четвертую ночь.
И я был не в состоянии сдерживать дольше своего любопытства и воскликнул: