Когда же я бросил сундук в Тигр, то затем, никем не замеченный, я вернулся домой. И я нашел там младшего своего сына, который плакал. И хотя я знал, что ему ничего не известно о смерти его матери, однако я спросил его:
— О чем ты плачешь?
И он ответил мне:
— Я взял одно из яблок, которые были у моей матери, и вышел с ним на улицу поиграть с моими братьями, и я увидел большого негра, который проходил мимо меня, и он вырвал у меня из рук яблоко и сказал мне: «Откуда у тебя это яблоко?» И я ответил ему: «Оно у меня от моего отца, который ездил за ним и привез его моей матери вместе с двумя другими, такими же, которые он купил в Басре за три динара». Однако, несмотря на мои слова, негр не возвратил мне яблоко, и он ударил меня и ушел и унес это яблоко! И вот теперь я боюсь, что мать будет бить меня за это яблоко!
При этих словах ребенка я понял, что негр солгал относительно дочери моего дяди и что я только напрасно убил ее!
И я уже пролил много слез, когда ко мне приехал мой тесть, этот почтенный шейх, который теперь здесь со мною. И я рассказал ему эту печальную историю. Тогда он сел рядом со мною и тоже заплакал. И мы оба плакали до самой полуночи. И мы приступили к совершению погребальных обрядов, которые длились пять дней. И до сих пор мы продолжаем оплакивать эту смерть.
И я заклинаю тебя, о эмир правоверных, священной памятью твоих предков поскорее казнить меня и воздать мне должное возмездие за это убийство.
Выслушав это повествование, халиф пришел в крайнее изумление и воскликнул:
— Клянусь Аллахом! Я желаю убить этого вероломного негра!
Но, дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно замолкла.
А когда наступила
она сказала:
Рассказывали мне, о счастливый царь, что халиф поклялся убить этого негра, после того как увидел, что молодой человек достоин прощения.
И халиф обратился к Джафару и сказал ему:
— Приведи мне этого вероломного негра, который был виною всего этого происшествия! И если ты не найдешь его, ты сам умрешь вместо него!
И Джафар ушел с плачем и так говорил себе: «Где же я найду его, чтобы представить пред его очи? По такой же случайности, по какой мог не разбиться горшок, который упал на землю, и я избежал смерти в первый раз. Но теперь?.. Впрочем, Тот, Кто пожелал спасти меня в первый раз, может быть, пожелает спасти меня и во второй раз? Что же касается меня, то, клянусь Аллахом, я просижу эти три дня у себя дома, не трогаясь с места. Ибо к чему могут привести напрасные розыски? Я предаю себя правосудию Всевышнего!»
И действительно, Джафар не выходил из дому в течение трех дней данного ему срока. И вот на четвертый день он пошел к кади и у него составил свое духовное завещание и затем в слезах начал прощаться со своими детьми. А потом пришел посланец халифа и сказал ему, что халиф по-прежнему хочет казнить его, если он не найдет негра. И Джафар заплакал еще сильнее, и вместе с ним заплакали его дети. И он захотел в последний раз еще обнять дочку, младшую из своих детей, которую он любил больше всех остальных; и он прижал ее к своей груди, и мысль, что ему необходимо с нею расстаться, заставила его пролить много слез. И вот когда он прижимал ее к себе, он почувствовал что-то круглое в кармане у девочки, и он спросил ее:
— Что это у тебя в кармане?
И она отвечала:
— О отец мой, это яблоко! Мне дал его наш негр Риган. И оно у меня уже четыре дня. Но Риган дал его мне только тогда, когда получил от меня два динара.
При этих словах о негре и яблоке Джафар почувствовал неудержимый прилив радости и воскликнул:
— О Спаситель!
Потом он приказал позвать негра Ригана. И когда тот пришел, Джафар спросил его:
— Откуда это яблоко?
И он отвечал:
— О господин мой, пять дней тому назад, проходя по городу, я зашел в один переулок и увидел в нем играющих детей, и у одного из них было в руках это яблоко. И я ударил его и отобрал это яблоко, а ребенок заплакал и сказал мне: «Это яблоко моей матери, которая больна. Она пожелала иметь яблоко, и мой отец ездил искать его в Басру и привез его вместе с двумя такими же яблоками и заплатил за них три золотых динара. И я взял одно из них, чтобы поиграть им». И ребенок опять заплакал. Однако я, вместо того чтобы успокоить его плач, ушел домой с этим яблоком и отдал его за два динара госпоже своей, твоей дочери.
При этом рассказе Джафар пришел в чрезмерное изумление стечением всех этих тревожных обстоятельств и смерти молодой женщины, происшедших из-за лжи его негра Ригана. И он приказал тотчас же бросить его в темницу. И, радуясь своему избавлению от верной смерти, Джафар произнес следующие стихи:
Коль все твои несчастья от раба, Зачем себя не пробуешь избавить Ты от него? Ужель не знаешь ты: Есть тьмы рабов, душа ж твоя — едина, Ее ничто не может заменить!
И Джафар скоро опомнился, взял с собою негра и представил его пред лицом халифа, которому и рассказал всю эту историю.
И халиф Гарун аль-Рашид был так удивлен ею, что приказал внести эту историю в летописи для сохранения ее в назидание людям.
Однако Джафар сказал ему:
— Не очень удивляйся этой истории, о повелитель правоверных, ибо она далеко не сравнится с историей визиря Нуреддина и его брата Шамзеддина.
И халиф воскликнул:
— Что же это за история, еще более удивительная, чем та, которую мы только что услышали?
И Джафар сказал:
— О эмир правоверных, я расскажу ее тебе только при том условии, что ты простишь моего негра Ригана за его бессознательный проступок!
И халиф отвечал:
— Да будет так! Я дарю тебе его кровь.
Тогда Джафар аль-Бармаки начал свой рассказ так:
РАССКАЗ О ВИЗИРЕ НУРЕДДИНЕ, О БРАТЕ ЕГО, ВИЗИРЕ ШАМЗЕДДИНЕ, И О ГАССАНЕ БАДРЕДДИНЕ
Так знай, о повелитель правоверных, что жил некогда в стране Маср[67] справедливый и добродетельный султан. У этого султана был мудрый и просвещенный визирь, искушенный в науках и литературе, и визирь этот был уже преклонный старец; и было у него двое детей, подобных двум лунам; и назывался старший Шамзеддин[68], а младший — Нуреддин[69]; и Нуреддин поистине был еще прекраснее и совершеннее, чем Шамзеддин, которого можно было считать верхом совершенства; и Нуреддину не было равного во всем мире. Красота его была так поразительна, что слава о нем разнеслась по всем странам, и множество путешественников приезжали в Египет из самых отдаленных стран, чтобы насладиться созерцанием его совершенства и красоты его лица.
И вот по воле судьбы его отец, визирь, скончался, и султан был очень огорчен этим. Тогда он позвал к себе двоих его детей, и они предстали пред ним, и он приказал надеть на них почетные одежды и сказал им:
— С этой минуты вы будете выполнять при мне обязанности вашего отца.
И они обрадовались и облобызали землю между рук султана. Потом они распорядились, чтобы погребальные обряды по их отцу продолжались в течение целого месяца; и только после этого они вступили в свою новую должность визиря. И каждый из них по очереди в течение недели исполнял обязанности визиря. Когда же султан уезжал куда-либо, он всегда брал с собой одного из братьев.
И вот в одну ночь среди других ночей, когда султан наутро следующего дня должен был уехать и очередь исправлять обязанности визиря на эту неделю выпадала на долю Шамзеддина, старшего из братьев, случилось так, что оба брата разговаривали о том и о другом, чтобы провести вечер. И во время разговора старший сказал младшему:
— О брат мой, я должен тебе сказать, что у меня есть намерение жениться, о чем мы оба давно уже мечтаем. И я желал бы, чтоб мы оба женились в одну и ту же ночь.
И Нуреддин отвечал ему:
— Поступай по своему желанию, о брат мой, ибо я готов следовать тебе во всем.
И когда они сговорились об этом между собой, Шамзеддин сказал Нуреддину:
— И когда мы с соизволения Аллаха вступим в союз с двумя молодыми девушками, и когда мы проспим с ними одну и ту же ночь, и когда обе они понесут с одного и того же дня, и — если будет на то воля Аллаха — они подарят нам в один и тот же день: твоя жена — мальчика, и моя жена — девочку, тогда мы поженим их, тем более что они ведь двоюродные!
Тогда Нуреддин отвечал:
— О брат мой, но что же ты думаешь потребовать от моего сына в качестве выкупа за то, что ты даешь ему свою дочь?
И Шамзеддин сказал:
— Я возьму с твоего сына как выкуп за мою дочь три тысячи золотых динариев, три фруктовых сада и три лучших в Египте деревни. И поистине, это еще будет очень мало в вознаграждение за мою дочь. И если молодой человек, твой сын, не пожелает принять эти условия, то между нами ничего и не состоится!
На это Нуреддин отвечал ему:
— Какой вздор! Что это, в самом деле, за выкуп, который хочешь ты потребовать от моего сына? Или ты забыл, что мы братья, и притом исполняем одну и ту же должность визиря? Вместо этого требования ты должен бы просто отдать свою дочь в дар моему сыну, даже и не думая спрашивать его о каком бы то ни было выкупе. И кроме того, разве ты не знаешь, что мужчина всегда стоит больше, чем женщина? И вот мой сын — мужчина, а ты требуешь выкуп, который должна бы по-настоящему внести сама дочь твоя! Ты поступаешь, как тот купец, который, не желая уступить своего товара, начинает для отвода покупателя вчетверо повышать на него цену.
Тогда Шамзеддин сказал ему:
— Я хорошо вижу, что ты в самом деле воображаешь, будто твой сын более знатен, чем моя дочь. И это доказывает мне, что у тебя не хватает ни разума, ни здравого смысла, ни даже просто благодарности. Ибо, говоря о должности визиря, ты совершенно забыл, что только мне одному обязан ты своим высоким положением, и если я приобщил тебя к себе, то это просто из жалости к тебе и чтобы ты помогал мне в моих трудах. Но пусть будет по-твоему! Ты можешь говорить, что тебе угодно! Что же касается меня, то с того времени, как ты заговорил таким образом, я не могу выдать свою дочь за твоего сына, хотя бы и за равный вес золота!