– Осматривала. – Винтер опять искоса глянула на Бобби, но продолжала по-хандарайски: – Оно разрастается, верно?
– Полагаю, что да.
Винтер прикусила губу.
– Что происходит с Бобби?
– Небеса благоволят ей. Не знаю почему, но они одарили ее своим могуществом. Она воистину становится Небесным Хранителем. – Феор выдохнула с такой силой, словно долго задерживала дыхание. – Вот почему я знаю, что встретилась с вами по воле Небес.
– Но что будет с Бобби? Эта штука распространится по всему ее телу?
– Не знаю. Подлинный Хранитель не появлялся уже много поколений, а изучать древнейшие знания мне не было дозволено. – Феор покачала головой. – Возможно, преображение остановится, когда она достигнет цели, которую уготовили для нее Небеса.
– Возможно?! – Винтер, как могла, постаралась сдержать гнев. «Если бы не этот наат, Бобби была бы уже дважды мертва, да и я, скорее всего, тоже». – Хорошо. Стало быть, ты на самом деле не знаешь. А кто может знать?
– Мать. Но вполне вероятно, что не знает даже она. Слишком многие знания древнейших дней нами ныне утрачены.
– Ладно. – Винтер потерла двумя пальцами лоб, борясь с пробуждающейся головной болью. – Ладно. Стало быть, когда мы захватим в плен эту вашу Мать, я просто попрошу полковника разрешить нам поболтать с ней с глазу на глаз.
– Ее не захватят в плен. – Страх промелькнул в глазах Феор, и она крепко обхватила себя руками. – Она скорее умрет. Все умрут.
– Они могут сбежать и на этот раз, – заметила Винтер.
– Нет. – Феор подняла взгляд. – Именно это я и пришла сказать. Мать близко. Я чую ее. И Онвидаэра тоже.
– Думаешь, они здесь? В оазисе?
– Да.
– Но… – Винтер повернулась к Бобби и перешла на ворданайский: – Ты сказала, что оазис захвачен, верно?
Капрал кивнула.
– А в чем дело?
– Феор утверждает, что там еще кое-кто остался. Те самые люди, которых мы видели в Эш-Катарионе в ночь пожара. Могли они где- нибудь спрятаться?
Бобби ответила не сразу.
– Я знаю, что полковник приказал обшарить весь оазис в поисках припасов, но не слышала, чтобы кто-то обнаружил что-то подобное. Правда, поиски еще продолжаются. – Она пожала плечами. – Графф и все ребята из нашей роты сейчас как раз заняты этим под началом капитана Д’Ивуара.
Винтер надолго замолчала. Словно тугой комок стянулся в груди, и заговорить ей удалось не сразу.
– А ты осталась? – тихо вымолвила она.
– Мы хотели, чтобы кто-то был при тебе, когда ты проснешься, – пояснила Бобби. – Я решила, что лучше всего остаться мне. Потому что… словом, ты знаешь.
Винтер медленно выдохнула. Заныло в боку.
– Что ж, – сказала она, – теперь я проснулась, и мне пора возвращаться к своим обязанностям. Пойдем разыщем наших.
– Но в этом же нет никакой нужды, – возразила Бобби. – Графф может справиться…
– Нет уж, я сама, – процедила Винтер сквозь зубы. Перед мысленным взором ее неотступно стояли картины той жуткой ночи в Эш-Катарионе, когда юноша по имени Онвидаэр прикончил трех вооруженных мужчин легко, словно повар, который сворачивает голову обреченной на суп курице. Она повернулась к Феор и спросила по-хандарайски:
– Ты сумеешь отыскать Онвидаэра?
– Не… не совсем. Я могу почуять его, когда он где-то рядом, но не более.
– Если мы найдем его… – Винтер заколебалась. – Однажды он уже не подчинился приказу вашей Матери. Поступит ли он так снова? Если у тебя будет возможность с ним поговорить?
– Я не знаю. – Выражение, мелькнувшее в глазах Феор, подсказало Винтер, что хандарайка думала о том же. – Однако хотела бы попытаться.
Вблизи пушка всегда казалась Маркусу на удивление крохотной по сравнению с ужасающим грохотом ее выстрела.
По крайней мере так было с обычными полевыми пушками. Маркусу доводилось видеть осадные орудия – вначале в академии, потом на причалах Эш-Катариона. Эти чугунные исполины были так огромны, что казалось невозможным представить, как люди ухитряются их заряжать, не говоря уж о том, как осмеливаются стоять рядом, когда подожжен запал.
На фоне такого мастодонта двенадцатифунтовое орудие показалось бы сущим карликом – металлический, шести футов длиной цилиндр с дулом, которое было в диаметре немногим крупнее головы Маркуса. Малый размер пушки лишь подчеркивали колеса – высокие ободья из дерева, обитого железом. Сама пушка – одна из трех, изначально имевшихся в распоряжении Пастора, – была целиком, от дула до основания, покрыта искусно выгравированными цитатами из Писания, а сейчас еще и усеяна пятнами порохового нагара.
Сам Пастор стоял возле орудия и вел разговор с полковником. Позади них застыла в ожидании седьмая рота первого батальона. Маркус узнал богатыря-капрала, который вместе с ними находился в плену у Адрехта, и едва удержался от соблазна помахать ему рукой.
– Выстрел прямой наводкой будет обладать большей пробивной силой, – говорил Янус. – Да и двери не могут быть из сплошного камня, иначе створки было бы невозможно сдвинуть с места. И противовес там пристроить негде.
– Со всем почтением, сэр, но мне доводилось видеть весьма хитроумные противовесы, – отозвался Пастор. – Притом же, если двери легкие, не имеет значения, под каким углом в них стрелять, а если случится рикошет, я уж верно не хочу, чтобы ядро отлетело прямо в нас. – Он с отеческой нежностью похлопал по стволу пушки. – Опять же, милостью Господа и Военного министерства, мы не испытываем недостатка в ядрах. Не получится разбить двери с первого раза – повторим попытку, только и всего.
– Что ж, это ваше дело, и вы, полагаю, в нем разбираетесь. – Полковник оглянулся на Маркуса. – Вы предупредили людей, капитан?
– Поручил лейтенанту Варусу, сэр.
Внезапный грохот пушечного выстрела был чреват непредсказуемыми последствиями, а поскольку личный состав Первого колониального был рассеян по всему небольшому оазису, Маркус не хотел рисковать, что кто-то по незнанию ударится в панику.
– Превосходно. – Янус отступил от пушки на два длинных шага. – Капитан Вакерсон, можете стрелять, как считаете нужным.
Пастор глянул на трех канониров, стоявших около орудия, и те подняли большие пальцы – утвердительный сигнал «все в порядке». Он кивнул, и все трое попятились от пушки. Один из них держал конец спускового шнура.
Янус тоже отступил и, к некоторому удивлению Маркуса, зажал ладонями уши. Этот не слишком достойный, но благоразумный жест полковника тотчас был подхвачен его подчиненными – сначала Маркус, а затем вся седьмая рота проделали то же самое. Капитан не слышал, как Пастор отдал приказ стрелять, но увидел, что канонир резко дернул спусковой шнур, и мгновение спустя весь мир заволокло белым дымом.
Оазис на деле представлял собою не более чем родник, бивший из расселины в склоне холма, который вздымался над бескрайними песчаными волнами Большого Десола, словно величавый каменный кит. В том месте, где ручеек воды некогда праздно впитывался в алчный песок, десолтай обустроили выложенный камнем пруд, укрыв его от палящего солнца навесом из лошадиных шкур. Вокруг родника выросла деревня, если только можно так назвать горстку лачуг, сложенных из камня и обломков дерева и крытых все теми же шкурами. Впрочем, даже эти лачуги, по десолтайским меркам, обошлись их хозяевам недешево: деревьев в Большом Десоле не было вовсе, и каждую щепку приходилось везти в седельных вьюках из самой долины Тсели.
О приближении ворданаев в деревне узнали загодя, и Первый колониальный встретили пустые дома, очищенные от всего, что можно было унести с собой. В просторном загоне обильно пахло свежим лошадиным навозом, но самих лошадей не было и в помине. Маркус, честно говоря, этому лишь обрадовался. Учитывая скудность полковых припасов, сотни полторы пленных гражданских лиц обременили бы полк необходимостью принимать решение, о котором Маркусу не хотелось даже думать.
Возле родника, где осыпавшийся холм переходил в некое подобие скальной стены, в камне был высечен барельеф, некогда, по всей вероятности, представлявший собой внушительное зрелище. Время и пустынный ветер с песком обошлись с ним настолько немилосердно, что в его древности не оставалось сомнений. Человеческие фигуры превратились в безликие манекены с руками, воздетыми для молитвы или удара, а то и вовсе без рук. Десятки таких изображений протянулись на много шагов по обе стороны от расселины, из которой бил родник. Между ними до сих пор можно было различить остатки колонн, а в тех местах, где расселина прикрывала камень от ветра, виднелся искусно вырезанный орнамент из ветвей и листьев.
В центре этого древнего шедевра располагались двустворчатые двери высотой в два человеческих роста, из того же буро-желтого камня, что и сам холм. Створки дверей тоже были когда-то покрыты резьбой, но столетия пустынных бурь почти начисто уничтожили ее следы. Гораздо важнее – во всяком случае для Януса – были пропаханные в песке борозды, недвусмысленно говорившие о том, что двери совсем недавно открывались. И потому, пока весь полк таскал воду из пруда и обыскивал деревню, роте пехотинцев и одному из орудийных расчетов Пастора было втайне приказано заняться таинственным входом. Битый час солдаты пытались открыть двери с помощью веревок и самодельных ломов, и, когда окончательно стало ясно, что они потерпели неудачу, Янус решил прибегнуть к более решительным мерам.
Даже зажав уши, Маркус едва не оглох от пушечного выстрела. Вблизи это был не привычный басовитый рев, а сокрушительный нарастающий грохот, сотрясавший зубы и внутренности. Маркус сделал вдох – и захлебнулся зловонной пороховой гарью. Решившись наконец осторожно открыть глаза, он увидел, как из жерла пушки подымается рваный клуб дыма. За ним, шагах едва ли в двадцати, смутно маячили двери храма. Маркус представить не мог, что могло бы выдержать выстрел на таком близком расстоянии. Казалось, что ядро вполне способно пробить дыру в самом холме.
И уж конечно, дверям храма от него досталось нешуточно. Пастор целился в зазор между створками, и прицел его оказался безупречен, как логика Януса. Камень, из которого были сделаны двери, оказался на поверку тонким – не более дюйма толщиной – пластом, посаженным на дощатый каркас. Ядро, посланное Пастором, насквозь пробило дверь, оставив в камне неровную дыру, от которой во все стороны разбежались паутинки трещин. На глазах у Маркуса отколотый кусок створки вспучился и рухнул с таким звуком, словно уронили поднос с фаянсовой посудой. Та же участь постигла другие куски, и в конце ко