– Превосходно. Когда проедете около пятнадцати миль, выделите часть людей на обустройство лагеря.
– Есть, сэр!
Генри развернулся и вновь забрался в седло. Янус проводил взглядом удаляющегося всадника.
– В высшей степени… э-э… ревностный служака, – заметил полковник, как только командир кавалеристов отъехал достаточно далеко.
– Так точно, сэр, – согласился Маркус. – Очень энергичный.
– Должен сказать, что кавалерии у нас все-таки маловато. – Янус вздохнул. – Ну да ладно. Придется обойтись тем, что есть.
– Так точно, сэр.
Янус одарил его пронизывающим взглядом:
– Капитан, у вас недовольный вид.
– Никак нет, сэр! – по-уставному четко отозвался Маркус. – Я просто немного волнуюсь, сэр. Насчет того дела, о котором мы говорили прошлым вечером.
– Вот как? – Янус пожал плечами. – Если вам от этого станет легче, скажу: вряд ли нас в ближайшее время ждет открытое столкновение с противником. Всякая вылазка, которую сумеют устроить наши враги, для нас окажется лишь досадной мелочью.
Маркус кивнул. Поход начался, и змея во внутреннем дворе разворачивалась, продвигаясь к воротам. Стоя рядом с полковником, Маркус помимо воли смотрел на своих людей глазами стороннего наблюдателя, и то, что он видел, заставило его содрогнуться.
Даже на расстоянии без труда можно было различить новобранцев, которых привез с собой полковник, и тех, кого уже называли «ветеранами». Вместо того чтобы расформировать уже существующие роты, Янус просто добавил новые части во все четыре батальона полка. Старые роты, отличавшиеся неполной численностью, шли в первых рядах колонны, и оттого казалось, что длинная синяя змея страдает неким кожным заболеванием, которое начинает проявляться с головы. Ветераны приложили все мыслимые старания, вытащив давно заброшенные синие мундиры из личных сундуков или выклянчив их у интенданта, но штаны и рубахи у них были не форменные, да к тому же сильно изношенные и потрепанные. Изредка мелькавшее яркое пятно выдавало солдата, который не пожелал расстаться с неуставной шелковой одежкой.
Новобранцы, напротив, текли сплошной синей лентой, в которой поблескивали сталь и медь усердно начищенного оружия. Сообразно канонам строевой подготовки они чеканили шаг, до хруста в коленях выбрасывая вперед ноги, а не брели, как ветераны, безнадежно сутулясь. Даже их заплечные мешки, притороченные, как положено, за плечами вместе со скаткой, выглядели совершенно одинаково. Ветераны Первого колониального смахивали больше на шайку нищих бродяг, и это сходство усугублялось тем, что они, спасаясь от палящего солнца, обмотали головы кусками ткани, а на поясе у них болтались запасные бурдюки с водой.
Очень скоро размеренный топот тысяч пар сапог поднял над дорогой такое облако пыли, что самих солдат в нем едва можно было различить. Маркусу доставляла смутное удовлетворение мысль, что к концу дня все эти безупречно-синие мундиры и начищенное до блеска оружие лишатся изрядной доли своей безупречности. Головная часть колонны – первый батальон, которым командовал Маркус, – уже миновала ворота и вышла на тракт, роты второго батальона формировали строй. Стук барабанов был едва различим за нестройным грохотом ног.
– Музыканты, – сказал вдруг Янус ни с того ни с сего.
– Сэр?
– Я знал, что что-то забыл. Так всегда бывает, когда собираешься в дальний путь. – Он улыбнулся Маркусу. – У вас нет полкового оркестра, верно?
– Да, сэр, то есть нет, сэр. У нас нет оркестра. Наверное, музыкантов нечасто ссылают в Хандар. Мы обходимся батальонными барабанщиками.
– Музыка производит замечательное воздействие на солдат в походе. Де Труа писал, что, по его опыту, присоединение к войску оркестра на тридцать процентов сокращало случаи отставания от части и он сумел удлинить дневной переход почти на целую милю.
С этими словами он смолк, явно погрузившись в свои мысли. Маркус деликатно кашлянул.
– Не пора ли нам в седло, сэр?
– Да, верно. – Янус тряхнул головой, приходя в себя. – Не обращайте внимания, капитан. Мне иногда случается быть… рассеянным.
– Конечно, сэр.
Глава четвертая
Офицерский чин, подумал Маркус, имеет свои привилегии, а уж в походе следует наслаждаться каждой крохой комфорта.
В данном случае привилегия состояла в том, что капитану не пришлось самому ставить палатку. Ее везли вместе со всем багажом первого батальона и поставили для Маркуса в самом центре участка, выделенного для его людей. Не подлежало сомнению, что за обустройством палатки лично присматривал Фиц – тут были походная койка, складной стол, пара сундуков и кожаные папки, битком набитые документами.
Маркус тяжело опустился на койку, расположившись так, чтобы не испачкать пыльными сапогами простыни. И тупо уставился на шнурки, силясь вспомнить, как с ними обращаться.
Пятнадцать миль. Немного, по большому счету. Сущий пустяк в экипаже с хорошими рессорами и уж, безусловно, легкая прогулка для опытного наездника. Маркус обладал многими навыками, но опыт верховой езды в их число не входил, и сейчас его тело от плеч до бедер ныло от боли.
Он не мог даже обвинить в этом свою кобылу, поскольку выбрал ее сам. Маркус приобрел ее около года назад, перед тем обшарив все рынки Эш-Катариона в поисках самой смирной, невозмутимой и нетребовательной лошадки, какую только можно вообразить. Из тех, на которых хрупкие пожилые дамы ездят по выходным в церковь – или куда там еще ездят по выходным хандарайские пожилые дамы. Маркус дал ей заурядную кличку Мидоу, втайне надеясь, что это поможет.
И ведь отчасти помогло. Мидоу оказалась на редкость невозмутимым образчиком лошадиного племени, а стало быть, Маркусу пришлось смириться с фактом, что его частые неудачи в области верховой езды порождены исключительно его жалкими способностями. В итоге Мидоу до нынешних пор вела в высшей степени спокойную жизнь и крайне редко призывалась к исполнению своих лошадиных обязанностей, а Маркус ходил пешком либо ездил на повозках и садился в седло, лишь когда этого никак нельзя было избежать.
Однако на марше старшим офицерам полагалось ехать верхом. И не просто ехать, а скакать вперед и назад вдоль колонны, наблюдая, все ли в порядке, и подбадривая павших духом. Янус подал пример, сменив свою черную хламиду на полное парадное облачение, чтобы подчиненные могли вдоволь на него насмотреться. Маркус волей-неволей должен был сделать то же самое, отчего сейчас ему казалось, что он проехал не пятнадцать миль, а все тридцать.
Впрочем, рядовым солдатам пришлось гораздо хуже. В лучших условиях пятнадцать миль – нормальный дневной переход, но в полной выкладке и под палящим хандарайским солнцем это сущий ад. Старые солдаты, закаленные годами пребывания на жаре, поворчали вдосталь и, кто чем мог, прикрыли головы от коварных солнечных лучей. Новобранцы, стремясь доказать, что и они не лыком шиты, мужественно волочили ноги вслед за ветеранами и падали, как мухи, от изнурения и тепловых ударов. До сих пор кавалеристы Зададим Жару носились вдоль колонны, подбирая упавших и доставляя их к полковому хирургу, где несчастных ожидали холодный компресс и капелька виски.
Пятнадцать миль. Чтоб ему провалиться! Именно Янус настоял на таком темпе марша. По крайней мере искупители милостиво устроили свой мятеж в апреле, а не в августе. Хандарайскую жару трудно было переносить даже весной, несмотря на ветер с моря. В разгар лета побережье превращалось в раскаленный солнцем противень, а внутренняя пустыня становилась иссушающей топкой. Нужно уметь радоваться и мелочам.
По стойке палатки постучали, и Маркус приподнял голову. Это, наверное, Фиц, и хорошо бы с ужином. Капитан зашевелился, неуклюже сел на койке и крикнул:
– Войдите!
И действительно вошел Фиц, но не один. Вал так же запылился и взмок от пота, как сам Маркус, но при этом не выглядел и вполовину таким измотанным. Будучи сыном аристократа, капитан Валиант Солвен выучился ездить верхом примерно тогда же, когда и ходить, и, без сомнения, считал сегодняшний переход бодрящей прогулкой. Он был коренаст и широкоплеч, а потому, когда не сидел в седле, немного смахивал на обезьяну. Внешний вид его нисколько не улучшало кирпично-красное лицо, красноречиво намекавшее на способность его владельца поглощать поистине героические количества спиртного. Верхнюю губу Вала украшали тоненькие усики, якобы придававшие ему щегольской вид, и он тратил изрядное время на уход за ними. По мнению Маркуса, усики придавали его товарищу вид злодея из дешевой пьесы.
– Извини, – сказал Вал, едва заметно усмехаясь, – я и не сообразил, что ты отправишься прямиком в постель.
– Да просто дал отдохнуть глазам, – пробормотал Маркус и повернулся к Фицу. – Ужин уже готов?
– Так точно, сэр, – отозвался лейтенант.
– Наверное, опять баранина?
– Можно не сомневаться, сэр. – Уж чего в Хандаре всегда было вдосталь, так это баранов. – Принести вам поесть?
– Да, будь добр. Вал, поужинаешь со мной?
– Пожалуй, – без малейшего энтузиазма отозвался тот.
Маркус спустил ноги на пол, расшнуровал сапоги для верховой езды и вытащил из них ноги, ощутив едва ли не слышимое похрустывание.
– Давно собирался обзавестись новыми сапогами, – сказал он вслух. – В Эш-Катарионе сотня сапожников, один из них точно сумел бы сшить именно то, что мне нужно. Только я все откладывал это дело, и вот теперь Эш-Катарион далеко, а мы здесь. – Капитан улыбнулся Валу. – Пожалуй, из этого можно извлечь урок.
– Сшить себе приличные сапоги, потому что неизвестно, когда шайка кровожадных попов вздумает захватить город? Вряд ли такой урок найдет широкое применение.
– Скорее уж – не затягивай с принятием решения, иначе рискуешь и вовсе лишиться возможности его воплотить в жизнь.
Маркус направился к одному из сундуков, откинул крышку и принялся рыться в ворохе тряпья, пока не нашел то, что искал. Он поднес к лампе бутылку. Восковая печать на пробке была нетронута, и янтарная жидкость заманчиво плескалась за толстыми стеклянными боками. На поверх