– Вот оно как, – тихо проговорила Винтер. Взгляд ее скользнул по лицу Бобби – юному, неогрубевшему, не тронутому щетиной женственному лицу, – и сотни деталей в ее сознании со щелчком сложились в отчетливый узор.
– Чтоб меня!.. – выдавил Графф. – Да ведь он…
– Она, – поправила Винтер.
– Она, – тупо повторил капрал. – Я же не могу… то есть я не…
– Продолжай, – оборвала Винтер. – Можно подумать, ты впервые в жизни увидел женскую грудь.
– Продолжать?! Но…
– Потом, – жестко сказала Винтер. – Потом. А сейчас – делай все, что можешь.
Графф поглядел на нее, и девушка приложила все усилия, чтобы ее ответный взгляд выражал полное спокойствие. Капрал судорожно сглотнул, затем кивнул и снова склонился над своим пациентом.
Некоторое время спустя Графф выпрямился. Струйка пота стекала по его лбу, и капрал рассеянно стер ее, оставив на волосах красный след.
– Плохо, – сказал он. – Пуля так и сидит где-то там, внутри, но если стану копаться в ране – выйдет только хуже.
Винтер посмотрела на Бобби. Его, точнее, ее губы беззвучно шевелились, но глаза были плотно закрыты, словно ей снился сон и она никак не могла проснуться.
– Отнести бы ее в лазарет… – начал Графф.
– Это что-нибудь изменит?
– Нет, – признал он. – Скорее всего, нет. У него… у нее слишком сильное кровотечение, и уже началась лихорадка.
– Можешь прикинуть, сколько… сколько еще это продлится?
– Пару часов в лучшем случае, – сказал Графф.
– Она придет в сознание?
Графф устало пожал плечами:
– Я не врач, а всего лишь капрал, который научился кое-как резать и штопать. Хотя сомневаюсь, что даже врач мог бы вам ответить на этот вопрос.
Винтер кивнула:
– Тогда тебе лучше уйти.
– Уйти? – Графф поднял на нее взгляд. – Куда?
– Быть может, еще кому-то в роте нужна твоя помощь. Фолсому по крайней мере.
– Но… – Капрал беспомощно указал на девушку, лежавшую на полу.
– Я побуду с ней, – сказала Винтер. – Не оставлять же ее одну.
Графф отвернулся, но Винтер успела заметить, что на лице капрала промелькнуло облегчение. Она постаралась не винить его в этом.
– Я еще загляну, – произнес Графф, отступая на шаг. – Попозже. А вы можете найти меня и сообщить, если он… то есть когда она…
– Сообщу.
Винтер подтолкнула его к выходу. Когда за капралом опустился полог палатки, она с полминуты устало смотрела ему вслед, а потом повернулась и села около Бобби.
Хотя Графф и перевязал рану самодельными бинтами, на повязке уже проступала кровь. Винтер не сводила взгляда с лица девушки. Оно словно закаменело, исказившись от боли, коротко, по-мужски остриженные волосы слиплись от пота. Винтер отрешенно расправила их одной рукой.
– Только не к мясникам, – пробормотала она. – Ну да, конечно.
Ей самой подобная возможность даже в голову не пришла.
«Эта девочка оказалась куда предусмотрительней, – думала Винтер. Грудь, которая вызвала у Граффа такое потрясение, была совсем небольшая – только начала набухать, и Винтер задумалась, сколько же Бобби на самом деле лет. – Если б только она мне об этом рассказала… – Бредни, конечно. Все, в том числе и Винтер, прекрасно знают, что тайна, хоть раз произнесенная вслух, – уже не тайна. – Но я могла бы задать ей столько вопросов! Как она прошла через вербовочный пункт? Откуда она родом? Как попала в Хандар? Что за чудовищная несправедливость – узнать, что ты не одинока, и через пару часов опять оказаться в одиночестве».
Винтер с удивлением поняла, что плачет. Она крепко зажмурилась, борясь со слезами, но они неумолимо пробивались наружу, текли по щекам и капали на мундир Бобби. Одна слезинка закатилась в уголок рта, и Винтер бездумно слизнула ее – соленую, с едким привкусом пота и пороха.
– Винтер.
Феор сидела, подавшись вперед, неотрывно глядя на Бобби.
– Нечего на нее глазеть, – сказала Винтер.
– На нее, – повторила Феор вполголоса, словно пробуя это слово на вкус. – На женщину. – И совсем уже тихо, очень быстро добавила что-то непонятное.
– Кстати, – продолжала Винтер, – стоило бы ее прикрыть. Чего доброго, ввалится кто-нибудь без спроса, и будь я проклят, если…
– Я могу ей помочь, – выпалила Феор.
Винтер застыла. Искорка надежды, ничтожно малая, на миг вспыхнула в ее сердце, хоть девушка и осознавала, как глупо тешить себя этой надеждой. Но ведь священнослужительницы с Памятного холма известны тем, что хранят тайные знания! Возможно ли, что Феор известно некое таинственное снадобье, некий рецепт, нечто…
Она подавила внезапный восторг и сказала:
– Ты могла бы сообщить об этом раньше.
– Раньше я не знала, что капрал – женщина, – пояснила Феор. – Обв-скар-иот не соединится с мужчиной.
Этого слова из древнего хандарайского Винтер не знала.
– Что именно ты хочешь сделать?
– Я могу соединить ее с моим наатом, – едва слышно проговорила Феор.
– Понятно. – Искорка надежды замигала и бесследно погасла. – Магия. Ты имеешь в виду, что можешь помочь ей духовно.
Винтер старалась не выдать себя голосом – Феор говорила очень серьезно, и ей совсем не хотелось задеть чувства девушки, – но все же помимо воли последнее слово прозвучало натянуто.
– Это не…
– Послушай, – перебила Винтер. – Если ты хочешь помолиться за нее или как там у вас принято – я не против. Правда, не уверен, что она бы этого хотела. Она принадлежала… принадлежит, как и все мы, к Свободной церкви.
– Это не молитва, – терпеливо проговорила Феор. – Молитвы суть просьбы к богам, которые пребывают над нами и вокруг нас. Наат – это заклинание, изъявление воли. Ему нельзя не подчиниться.
– Ну ладно, – сказала Винтер. – Валяй, если думаешь, что от этого будет прок.
С минуту Феор сидела молча, обхватив здоровой рукой поврежденную. Она выглядела какой-то беззащитной, и Винтер стало стыдно за свой резкий тон. Она осторожно обогнула лежавшую на полу Бобби и положила руку на плечо хандарайки, надеясь втайне, что этот жест будет принят именно как ободрение.
– Извини, – проговорила она. – Я не хотел так… мне просто тяжело. – Винтер глянула на Бобби и тут же отвела глаза, но было уже поздно. Слезы хлынули с новой силой, и девушка резким движением вытерла лицо тыльной стороной ладони.
– Ты не понимаешь, – прошептала Феор.
Винтер зажмурилась:
– Ты права. Наверное, не понимаю.
– Это ересь, – сказала Феор. Винтер с удивлением ощутила, что девушка вся дрожит, как осенний лист на ветру. – Наистрашнейшая, самая непростительная ересь. Соединить обв-скар-иот с ней – не Избранницей Неба, даже не исповедующей истинную веру! Мать никогда не простит меня. Вся моя жизнь превратится в ничто, станет совершенно бесполезной.
Теперь Феор тоже плакала. Она прижалась к Винтер, и та, не задумываясь, что делает, обняла девушку за плечи. Худенькое тело хандарайки сотрясали рыдания.
– Извини, – повторила Винтер. – Я не понимал, что именно ты предлагаешь.
Каких-то сто лет миновало с тех пор, как в Вордане Черные священники предавали пыткам несогласных, и столетнее, терпимое к инакомыслию правление Свободной церкви стало сдержаннее в обвинениях в ереси. Костры Искупления, пылавшие в Эш-Катарионе, красноречиво свидетельствовали о том, что хандараи относятся к своей религии куда серьезней.
Феор подняла глаза, еще влажно блестевшие от слез, и сделала глубокий вдох. На лице ее появилась решимость.
– Конечно, не понимал. Откуда ты мог знать?
– Я уверен, что Бобби… – Винтер вынудила себя посмотреть на искаженное болью лицо капрала. – Я уверен, что она с благодарностью примет все, что бы ты ни сделала.
– Трудно сказать. Последствия единения непредсказуемы даже для тех, кто готовился к этому всю жизнь. Быть может, она потом проклянет нас обоих.
– Потом? – Винтер заглянула в серьезное личико Феор. – Ты в самом деле думаешь, что она выживет?
– О да. – По губам девушки скользнула едва заметная улыбка. Обв-скар-иот не остановить такой заурядной раной.
– Что это означает – «обв-скар-иот»? – По страдальческой гримасе Феор Винтер поняла, что произнесла это слово из рук вон плохо.
– Таково имя моего наата.
Это Винтер хотя бы понимала. «Наат» означало «заклинание» или «чары», а дословно – «то, что читается» или «чтение».
– Это значит, – продолжала Феор, – что-то вроде «магия для сотворения Хранителя». По крайней мере так меня учили.
– И оно… – Винтер запнулась. – Оно вылечит Бобби?
Феор кивнула:
– Но…
– Но?
Девушка опять глубоко вздохнула и вытерла глаза.
– Я – наатем. Мне дано соединить наат с человеком, но после того, как это произойдет, разорвать связь сможет только смерть. А до тех пор я не смогу соединить наат ни с кем другим. Быть может, мне за всю жизнь суждено свершить только одно соединение. – Она помолчала немного. – Вы спасли меня. Вас было несколько человек, но именно ты дал мне прибежище, хотя мог бы… – Феор осеклась, судорожно сглотнула и продолжила: – У меня нет иного способа отплатить за спасение.
– Феор, – произнесла Винтер, – ты не должна…
– Я так хочу. – Девушка поджала губы. – Вот только…
Она внезапно замолчала. Винтер завороженно смотрела не нее. После долгой паузы хандарайка договорила:
– …я приберегала это для тебя.
– Для меня? Но…
Несмотря на усталость и душевное смятение, Винтер почти мгновенно поняла, что к чему. Обв-скар-иот, сказала Феор, не соединится с мужчиной. Винтер собралась было все отрицать, но при одном взгляде на лицо Феор поняла, что в этом толку нет. Девушка с трудом сглотнула и медленно убрала руку с плеч хандарайки:
– И давно ты знаешь?
– С некоторых пор.
– Но как?..
Феор пожала плечами:
– Я наатем.
«Все дело в магии», – подумала Винтер и спросила:
– Но насчет Бобби ты не знала?
– Я провела с ней слишком мало времени. Рано или поздно я бы поняла.
– Почему же ты ничего не сказала?
– Зачем? – ответила Феор. – Тебе явно хотелось сохранить это