– Видится? – переспросила Винтер. Такого она не ожидала.
– Не то чтобы я именно вижу, – сказала Бобби. – Скорее чувствую. Как будто неподалеку что-то есть, и оно словно наседает на меня, но я не могу… не знаю. – Она уставилась в недра своей кружки. – Говорю же – я схожу с ума.
Винтер искоса глянула на Феор. Юная хандарайка пристально всматривалась в Бобби.
– Она говорит, что ей что-то видится, – перевела Винтер, и Феор кивнула:
– Она чует других, тех, кто обладает могуществом. Меня, например. И вполне вероятно, что в городе остался еще кто-то из детей Матери. Все, кого коснулась магия, способны чуять себе подобных – одни смутно, другие отчетливей, но… – Девушка вздохнула. – Как я тебе уже говорила, обв-скар-иот следовало бы соединить с той, которая с детских лет готова принять его дары. Что может обв-скар-иот сотворить с кем-то, настолько не готовым к соединению, – я не знаю.
Винтер снова повернулась к капралу, откашлялась и вдруг осознала, что не имеет ни малейшего понятия, с чего начать. Она заранее продумала этот разговор, но сейчас все старательно подготовленное в уединении комнаты напрочь улетучилось из головы. Винтер попыталась скрыть свою растерянность большим глотком пива, поперхнулась от горького привкуса и снова прочистила горло.
– Ладно, – наконец сказала она. – Дело в том, что…
И опять смолкла, оборвав себя на полуслове.
– В чем? – нетерпеливо спросила Бобби.
Винтер вздохнула:
– Ты не сходишь с ума. Хотя вполне можешь подумать, что с ума схожу… Просто выслушай, ладно?
Капрал покорно кивнула. Винтер набрала в грудь воздуха.
– Тебя ранило при атаке на холм, – продолжала Винтер. – Это ты знаешь. После боя мы разыскали тебя, и стало ясно, что дело плохо…
– Вы обещали, – очень тихо сказала Бобби.
– Никаких мясников, – подтвердила Винтер. – Фолсом отнес тебя в мою палатку, и Графф сделал все, что мог.
– А он… – Бобби наморщила лоб, силясь придумать, как бы половчее спросить, обнаружил ли Графф ее тайну, и при этом самой ее не выдать. Винтер сжалилась над ней и кивнула.
– Я все знаю, – призналась она.
– Ох! – Глаза Бобби округлились. – А еще кто?
– Графф, само собой. И Феор.
– Так вот почему вы взяли ее с собой, – сказала Бобби. – А я‑то ломала голову. – Она замялась. – И вы… вы не…
– Мы никому не скажем, если ты это имеешь в виду.
На лице Бобби отразилось неприкрытое облегчение. Она опустила глаза и, будто бы только заметив пиво, рискнула отхлебнуть из кружки. И скривилась, распробовав вкус.
– В первый раз никому не нравится, – машинально заметила Винтер.
– Зачем же тогда пробуют во второй раз?
– Может, из неукротимого любопытства. – Она покачала головой. – Как бы то ни было, это еще не все.
– Значит, Графф залатал меня?
– Графф сказал, что ты умираешь, – ответила Винтер, – и что он ничего не может сделать. Только после того, как он ушел, Феор…
Винтер остановилась. Все-таки это был критический момент, та самая часть ее рассказа, над которой от души посмеялся бы всякий современный, цивилизованный человек. Правда, Бобби вряд ли станет смеяться – в конце концов, она сама живое свидетельство того, что произошло, – но все равно Винтер помимо воли покраснела.
– Феор излечила тебя, – выдавила она. – Магией. Я даже не стану притворяться, будто понимаю, как она это сделала.
– Магией? – Бобби посмотрела на хандарайку, и та, не дрогнув, встретила ее взгляд. – Молилась или как? Она ведь, кажется, священнослужительница…
– Нет, не молилась. – Винтер закрыла глаза. – Понимаю, что это звучит дико, но я присутствовал при этом и видел все своими глазами. Магия была настоящая, и… – Она осеклась, не в силах подобрать нужные слова, затем вновь помотала головой и сердито глянула на Бобби. – Ты же видела пятно белой кожи на животе. Оно все такое же странное?
Бобби кивнула:
– Но ведь это просто шрам или вроде того? Разве нет?
– Это не шрам. И ты знаешь об этом.
Наступило долгое молчание. Винтер и Бобби уставились на Феор, но та и бровью не повела.
– Значит… – проговорила Бобби, – значит, она волшебница?
– Говорю же, я сам понимаю не больше твоего. Феор зовет себя наатемом, дословно это означает «тот, кто прочел». Заклинание, которое она использовала, – Феор сказала бы наат, «чтение», – называется, если я правильно понял, обв-скар-иот. Кроме этого… – Винтер развела руками. – Не знаю, насколько тебя это утешит, но Феор, прежде чем взяться за дело, испросила моего разрешения. Наверное, опасалась, что ты не захочешь такой жизни. Я приказал ей действовать. Так что если ты злишься – можешь злиться на меня.
Бобби молчала, только не сводила с нее глаз. Винтер отхлебнула пива.
– Я взял Феор с собой, потому что подумал, что у тебя могут быть вопросы, – сказала она. – Если нужно, я переведу.
Капрал медленно кивнула. Феор искоса глянула на Винтер.
– Я ей все рассказала, – сообщила Винтер по-хандарайски.
– Я догадалась об этом по ее лицу, – ответила Феор. – Спроси, как она чувствует себя сейчас – если не считать странных ощущений.
– Феор хочет знать, как ты себя чувствуешь, – перевела Винтер. – Она говорит, что твои видения – что-то вроде побочного действия заклинания.
– Я чувствую себя прекрасно, – сказала Бобби.
Винтер перевела этот ответ Феор.
– Она будет сильнее, – произнесла та, – и станет меньше нуждаться во сне. Раны ее начнут заживать чрезвычайно быстро.
Винтер моргнула:
– Ты мне об этом не говорила!
– У меня не было времени, – ответила Феор.
Винтер медленно кивнула и повторила ее слова по-ворданайски. На лице капрала отразилось потрясение.
– Так эта штука до сих пор во мне? – Бобби оглядела себя. – И надолго?
Выслушав этот вопрос по-хандарайски, Феор покачала головой:
– Это было не просто исцеление. Обв-скар-иот соединен с нею и не покинет ее до самой смерти.
– Навсегда, – ответила Винтер Бобби. – Или во всяком случае до тех пор, пока ты жива.
В глазах Феор мелькнуло замешательство – словно она хотела что-то сказать, но не могла. Бобби уставилась на свои ладони. Затянувшееся молчание стало невыносимым, и Винтер не выдержала.
– Раз уж речь о тайнах, – сказала она, – думаю, тебя стоит посвятить в мою. Это было бы справедливо.
Бобби подняла на нее озадаченный взгляд:
– Твою тайну?
Винтер кивнула. У нее вдруг перехватило дыхание, и ей пришлось выдавливать из себя слова.
– Да. Мою. – Она собралась с духом. – Дело в том, что я…
– А! – перебила Бобби. – Женщина. Я знаю.
Винтер разом обмякла, чувствуя, как закипает внутри бессмысленный гнев.
– Знаешь?! Откуда? Неужели это известно всем и каждому?
Бобби примирительно вскинула руки:
– Нет-нет, ты ничем себя не выдала! Я бы в жизни не догадалась об этом, если б не знала. То есть… – Бобби склонила голову к плечу, сообразив, что ляпнула очевидную бессмыслицу. – Если б я заранее не знала, что ты женщина, я бы, глядя на тебя, этого даже не заподозрила.
Винтер застыла с открытым ртом. Гнев, закипавший в ней, сменился безмерным потрясением.
– Ты знала заранее?
– Не то чтобы знала, – поправилась Бобби, – скорее, слышала. Но как только попала сюда и увидела тебя, сразу подумала: «Это же она, иначе и быть не может!»
– Так ты… – Винтер осеклась и жестко глянула на девушку. – Где ты обо мне слышала? От кого?
– Точно уже не припомню, – ответила Бобби, – но в «Тюрьме миссис Уилмор» все до единого знают историю о Солдате Винтер.
После долгого молчания Винтер произнесла дрожащим голосом:
– Мне нужно выпить.
– У тебя же есть выпивка, – заметила Бобби.
– Мне нужно что-нибудь покрепче.
Выйти в коридор, отыскать служанку, сделать заказ – на все это потребовалось время, и, занимаясь этим, Винтер приложила все усилия, чтобы овладеть собой. За столик она вернулась почти спокойной, и голос ее только самую малость подрагивал, когда она спросила:
– Так ты была в «Тюрьме миссис Уилмор»?
Бобби кивнула:
– С тех пор, как мне сравнялось десять.
– И там слышали обо мне?
– Ну да, – сказала Бобби. – Это все равно что школьная легенда. Каждая новенькая рано или поздно ее услышит.
Вошла служанка, уже с другим подносом, на котором красовались три чистых глиняных кубка и лишенная этикетки бутыль с мутной жидкостью. Винтер схватила бутылку, наполнила кубок и тут же залпом осушила его. Крепкое пойло обожгло горло и комом ухнуло в желудок.
– И что говорится в этой легенде? – осведомилась она.
– Я слышала по меньшей мере с десяток версий, – сказала Бобби, – но все они сходятся в одном: что была воспитанница по имени Винтер и она сбежала из «тюрьмы», что до нее никому не удавалось. Одни рассказывали, что она обосновалась в столице и стала воровкой, другие – что бежала в провинцию и сделалась любовницей атамана разбойников, но большинство сходилось на том, что Винтер переоделась мужчиной и поступила на армейскую службу.
«Должно быть, Анна и Лия кому-то все выболтали. – Подруги клялись и божились, что унесут в могилу тайну ее побега вкупе с робкой мыслью навсегда ускользнуть из когтей миссис Уилмор, укрывшись в рядах армии. Впрочем, оглядываясь назад, Винтер понимала, что слишком многого ожидала от девочек-подростков. – На их месте и я, скорее всего, не смогла бы держать язык за зубами».
– Никогда не помышляла о том, чтобы стать любовницей разбойника, – бесцветным голосом проговорила Винтер. – Может быть, и зря.
– Когда я попала в Хандар, – сказала Бобби, – и тебя назначили нашим сержантом, я сразу подумала, что ты – та самая Винтер. Имя не то чтобы редкое, но мне подумалось, что это судьба. – Лицо девушки отчасти обрело прежнее, восторженно-пылкое выражение.
– Но как же ты сбежала?
– Я украла кошелек с деньгами из кабинета миссис Уилмор, – с гордостью сообщила Бобби. – А еще свела знакомство с одним из возчиков, которые доставляли в «тюрьму» продовольствие. Вскорости я уговорила его тайком вывезти меня наружу.