же, зачем вдыхает и выдыхает. Но что-то в этой загадке само жаждало разрешиться.
Я просто глазела на нее. Что я думала, что чуяла? Не думала ли я, не чуяла ли, что она вроде лекарства? Безумная мысль, но не врачует ли Пег сама по себе, одним своим видом? Без сомнения, у доктора Мемухана Тарпа есть облатки и пузырьки от многих болезней и хворей. Так что же за микстура эта Пег, и от чего она помогает? Буду честной. Она была для меня вроде призрака, внезапного явления чего-то. Я ощущала жар ее кожи под грубой тканью. Только протянуть руку, потрогать. Ее легкое длинное тело, темные ноги, худые руки, лицо, говорящее о самой лучшей причине, по которой в мире тянется вся эта катавасия со страждущим человечеством. Предметы вокруг нас на самом деле не просто красные, зеленые, синие – в них есть переходы и оттенки цвета, ускользающие от попыток их назвать. Вот такого цвета была и Пег. Посадка зеленых глаз, маленькие склоны смуглых щек, густые черные волосы, заложенные за уши, дивный рот, будто нарисованный каким-то утонченным богом… не говорю ли я в тайной глубине своей души, не думаю ли в тайной глубине мыслей, как мужчина? Ну, в таком случае удачно, что я в мужской одежде.
Будто слыша мои мысли, она сказала:
– Вижу, ты раздобыла другие штаны. Не скажу, что в тех было приятно гулять. Видала бы ты, как я возвращалась в лагерь. В одной рубашонке, как дитя. Все хохотали до слез.
Тут я опять засмеялась.
– Короче говоря, мне сказали, что винтовка у вас в лагере.
– Ну что ж, пойдем да посмотрим.
– Думаешь? Возможно, Уинкл Кинг продал ее вашему главному, мистеру Петри. Так что не знаю, захочет ли он ее просто взять и отдать.
– А ты как собиралась ее заполучить?
– Я собиралась ее украсть.
– Ну, это всегда дело верное, – сказала она и тоже расхохоталась.
Глава семнадцатая
Ближе к лагерю часовые стояли через каждую сотню ярдов. После рейда полковника Пэртона мятежники перешли на военное положение.
– Виски! – кричала Пег на подходе к каждому пикету.
Конечно, это был пароль. Я спешилась и вела усталого мула в поводу. Добравшись до ручья, мул втянул в себя неимоверно много воды. Его было не сдвинуть с места, пока он не напился. Пег смотрела на него.
– Ну ты, тварюка, и пьешь, – дружелюбно заметила она, гладя мула по темно-гнедой шее; судя по тому, как он передергивал мышцами, ему это нравилось.
– Лучший мул, какой у нас был за все время, – сказала я.
– Ты ведь на нем ехала в прошлый раз, когда я тебя подстрелила, верно? Если б я знала, что это ты, Винона Коул, я б не стала в тебя стрелять.
– Да ну? Ну, я бы тебя застрелила, если б смогла, так что разницы никакой.
Мы просто смотрели друг на друга. Чего проще. Я косилась на поселок – пять-шесть хижин. Много лошадей привязано под деревьями. Может, они думают о том, что скоро им начнут докучать летние мухи. И тогда придется мотать изящными головами и хлестать хвостами, наподобие странных механизмов в больших часах из плоти. В лошадях и мулах есть что-то такое, что трогает человека за сердце. Славные Божьи твари. Стирки на этот раз не было, зато в лагере шла суета. Даже мятежникам порой приходится кашеварить. Смотря как посмотреть, но все кругом мне чем-то напоминало рай. Птицы не за Союз и не против, а потому они щедро свистали и перекликались. Музыка птиц. Я думаю, все происходит от нее – танцы простых деревенских жителей, старинные песни, что разом врачуют и тревожат сердце. Я хочу объяснить, что чувствовала в тот момент, потому что, кажется, до того дня мне мало этого чувства перепадало. Я знаю, что, глядя на Томаса с Джоном Коулом, ощущала надежность и заботу. Я бы засвидетельствовала это в любом суде, Божьем или человеческом. Перед самóй Великой Тайной[5]. Я бы подробно рассказала, как они для меня трудились и что делали ради меня, все равно как для родной дочери. Я была осколком, оторванным листком, унесенным ветрами с равнин. Все, чем мы были, было стерто с лица земли. Без Томаса и Джона меня, возможно, ждало бы лишь то, что законник Бриско называет погибелью, – смертный приговор с немедленным исполнением. Я могла умереть с голоду, как иссохшие луговые собачки, чьи высушенные трупики попадаются среди люпинов и трав. Значит, то была разновидность любви. При взгляде на Джаса Джонски у меня никогда не возникало никаких особых чувств – разве что мне было очень любопытно знать, каковы на вкус его поцелуи. Но этого я так и не узнала. Зато при взгляде на Пег у меня ноги словно обдавало огнем. В животе становилось тепло, и я возносила бесконечную хвалу Великому Духу за то, что Пег сотворена и помещена на землю, жить. Рядом с ней мне казалось, что я стою на самой быстрине посреди реки.
Я привязала мула под деревьями у ручья, потому что не могла подвести его к незнакомым лошадям: вдруг там окажутся жеребцы или кобылы и он расстроится. Мулу никогда не стать отцом или матерью (в данном случае – отцом). Лайдж Маган рассказывал, что один из мулов его дедушки родил химеру, но, по словам Лайджа, такое случается не чаще раза в сто лет. Такое животное считается предвестником чудесно огромных урожаев – «но не с нашим счастьем», – философски прокомментировал Лайдж.
В общем, я пошла рядом с Пег вдоль неровного заливного луга к домикам.
Я заранее знала, что это добром не кончится, но могла почти потрогать и перечислить то, что привело меня сюда, хотя оно по-прежнему оставалось загадкой. Я чуяла его, как чуешь, что за скалой притаился кугуар. Оно витало почти в пределах досягаемости. Конечно, я пришла сюда из-за винтовки, но еще и из-за других, гораздо более призрачных вещей. Мой приход сюда был безрассудством, в первую очередь безрассудством. Но рядом с Пег я не могла тревожиться. Последний раз мне бывало так спокойно, когда мать, уронив руку вдоль моей спины, разматывала нити своих историй.
– Я сейчас спрошу Аврелия, что можно сделать насчет ружья. Я знаю, что оно твое, потому как видела его на твоем муле. Более того, ты пыталась меня из него застрелить.
– Но разве Аврелий Литтлфэр… – я замолчала, не зная, что сказать дальше.
– Чего?
– Разве он не… опасный человек?
– Аврелий? Он такой, какой есть. Зак Петри уехал сегодня утром со своими людьми, так что его я не могу спросить… разве что ты умеешь посылать свой дух вдаль?
– Не умею.
– Ну вот. Видишь, оружейная вон там, за последним сараем. Если твое ружье у нас, оно стоит там вместе с другими.
– Слушай, Пег, я же говорю, за него заплатили…
– Ты хочешь попробовать или нет? Мне-то все равно.
– Я боюсь с ним говорить. Пег, я слышала, что он вешал вольноотпущенных рабов вдоль дорог, и я сама это видела… почем я знаю, может, он меня тоже повесит.
– Деточка, он не сатана. Точно тебе говорю. Со мной он всегда добрый. Мой отец в войну был его лучшим разведчиком. Они были близки, не разлей вода. Я его просто спрошу. За спрос не бьют в нос. Я и не думала, что Винона Коул хоть кого-то или чего-то боится.
– Живых я и не боюсь.
– Ну так он не мертвый, я тебе точно говорю, не мертвый.
К этому времени мы уже дошли до первых жилых хижин. На задах гирляндами висели панталоны, рубашки на пуговицах, дамское белье и всякое такое. Я решила, что прачки ходят стирать независимо от рейдов и прочих мелочей. В огромном черном котле варилась каша из овсяных зерен, но сейчас за котлом никто не следил. Это для лошадей, надо думать. А может, мятежники тоже любят овес.
– Жди тут, друг мой Винона. Я пошла дергать сатану за бороду.
Она прошлепала босиком по крыльцу и исчезла в полумраке хижины. Окна в хижине были совсем маленькие, так удобней для обороны. В эти оконца разве что ствол винтовки можно выставить, больше ничего не пролезет. Хотя лето едва началось, сегодняшний день решил потягаться жарой с костром, на котором варился овес. Солнце гвоздило меня по голове, и я пожалела, что не подумала надеть шляпу. Перед глазами всплыло укоризненное лицо Лайджа Магана: «Винона, ну что я тебе говорил, что я говорил?» Он был прав, когда настаивал на шляпе. На лагерь лился огромный потоп желтого света. Широкая река словно разбухла от жара. Она бежала себе, сверкая, по камушкам и напевала обычную речную песенку. Мой душевный подъем продолжался, но теперь, когда Пег ушла, мне стало чуть не по себе, и я уже стала обдумывать – может, мне самой пробраться в оружейную и попросту унести винтовку? Я это серьезно обдумывала. С чего вдруг Аврелий Литтлфэр, самая злобная и корыстная душа в Теннесси, решит вернуть ружье Виноне Коул? Сказала ли я Пег, что ружье принадлежит Теннисону Бугеро – тому самому, кого Аврелий Литтлфэр счел нужным уничтожить? Или теперь я знаю, что это был вовсе не он, а полковник Пэртон? И я подумала: что, если полковник Пэртон это сделал, чтобы разворошить осиное гнездо? Чтобы законник Бриско составил документ, оправдывающий налет на мятежников? Я решила, что это возможно. Я поздравляла себя с таким блестящим умозаключением, когда Пег высунула голову наружу и велела мне зайти в дом.
– Ходи веселей, солдат, – сказала она.
И я вступила в самую обитель зла. Так мне казалось. В рассказах моей матери часто появлялись демоны и другие обитатели тьмы, и мы, дети, любили про них слушать. Любили, потому что, слушая, ерзали и чуть не теряли сознание от страха. Эта комната была пустая, чистая и странно похожая на комнаты в доме законника Бриско, где всегда поддерживали чистоту и порядок. До того, как люди Зака Петри этот дом сожгли. Здесь царила атмосфера благости и размеренности. На полке выстроились в идеально ровный ряд книги. Бумаги на столе были аккуратно разложены в выровненные стопки. Были тут и карты, и картины – надо сказать, что Аврелий Литтлфэр, тезка императора-философа, как раз работал с одной из карт, что-то чертя на ней красным карандашом. Проводил прямую, которая что-то означала, но я не знала что. Как те люди, что одним взмахом карандаша провели железную дорогу через весь остров Черепахи. Аврелий Литтлфэр не сразу поднял голову. Он оказался не исчадием адского пламени с рогами, а чем-то вроде миниатюрного генерала. Легкая серая куртка, борода расчесана, усы аккуратно подстрижены – я даже представила, как он их стрижет, вглядываясь в тусклое зеркало. Может быть, даже что-то мурлыкая про себя. Он был аккуратный, как военный корабль. Седые волосы зачесаны назад от загорелого лица. Глаза серые. Он поднял голову и улыбнулся – единственное, что его портило, это полный рот погибших зубов. И снова углубился в работу – разметку карты.