– Он не мой, – говорю я.
– Нет, он твой, – Ник криво улыбается, но с оптимизмом. Через его лоб тянется маленький шрам, точно над правой бровью; я не заметила тонкий и едва заметный рубец в мелькании огней на вечеринке. Единственный недостаток его лица. Не успев сдержаться, я протягиваю к нему руку. «Раскроили голову». Точно так, как сказала моя мама.
– Сони, – говорит он и берет меня за руку. У него холодные руки. – Я знаю, это ты. Но я дам тебе столько времени, сколько тебе нужно.
С этими словами он поворачивается и выходит из магазина.
Только после его ухода я замечаю, что он оставил пайал. Именно в этот момент Ма выбегает из задней комнаты, несомненно, готовая очаровывать очередного покупателя.
– Кто приходил? – спрашивает Ма, глядя на пустое пространство у прилавка. – Они уже ушли? – Несколько мгновений она выглядит разочарованной – я никогда не стану ее лучшей продавщицей, – но протягивает руку, тайна буквально распирает ее кулак. – Я должна тебе показать, – говорит она, задыхаясь. – Помнишь, я говорила о Сундере. Ты мне не поверила. Но это, он сделал для меня. – Она раскрывает ладонь и показывает блестящую змею, волшебный талисман, от которого у меня стынет кровь в жилах. Золотой пайал, затейливо выкованный, идеальная копия того, который оставил Ник.
Послесловие автораМирза и СахибаПенджабская народная сказка
Этот рассказ вдохновлен сказкой о нечастной горюющей Сахибе и о судьбе, которую она для себя выбрала. В древних индийских народных сказках и легендах имена влюбленных Мирзы и Сахибы часто вспоминают вместе с другими бессмертными любовниками, такими как Лейла и Меджнун, Хир и Ранджа, Сони и Махивал. В то время как другие прославляются в качестве блестящих примеров «единственной настоящей любви», любовь Мирзы и Сахибы – это предостережение, пара погибших влюбленных обрела бессмертие в элегии о страсти, семейной драме, предательстве и убийстве.
Как гласят старые истории, самая красивая девушка в пенджабской деревне Кева, юная Сахиба, находит любовь в объятиях прославленного лучника, Мирзы, сына друга, который стал врагом, но семьи этой пары не разрешают им воссоединиться. Однажды ночью ее договариваются выдать замуж за чужака, и она убегает вместе с Мирзой, они надеются прожить счастливо всю оставшуюся жизнь. Но братья девушки, узнав о побеге влюбленных, отправляются в погоню, чтобы схватить их и вернуть обратно, разлучить их раз и навсегда. Сахиба, зная о погоне и опасаясь за жизнь братьев, – которые наверняка проиграют бой искусному лучнику Мирзе, – опустошила его колчан и сломала стрелы, когда ее возлюбленный спал в ветвях баньяна. Деревенские жители нашли Мирзу со стрелой в горле.
Я задумалась о том, что бы случилось, если бы предательница Сахиба и ее давно потерянный возлюбленный воссоединились в другой жизни, в жизни, в которой Сахибе пришлось бы жить, зная о последствиях своих поступков. В жизни, где тень той девушки, которой она была прежде, существовала бы как зеркало прошлого – в облике нашей решительно сбитой с толку главной героини. В этой жизни новый Мирза мог бы стать немного навязчивым преследователем под влиянием истории его прошлой любви и судьбы, которая проигрывается в его голове. Это привело к возникновению восхитительного любовного треугольника.
Алиетт Де БодарСчет на ярко-красных костяшках
Если смотреть издалека, то стена полностью закрывает мир Кам и Там, как кожа зажившую рану.
Стена сложена из грубо обтёсанных камней, обыкновенных, если не считать их цвета, белого и полупрозрачного. Потом она взмывает вверх, постепенно разворачиваясь, вырастает и превращается в купол, на котором появляется узор из темно-синих линий – там, где должно быть небо; он похож на прожилки листа или на вены трупа.
Когда они подходят ближе – и тень стены сгущается, поглощая их собственные тени, – даже солнечная, всегда оптимистичная Там умолкает.
– Мы можем повернуть назад, Старшая сестра, – говорит Кам. – Это был просто сон.
Она ожидает, что Там рассердится, начнет спорить и кричать, едва сдерживая недовольство; снова обвинять ее в отсутствии уважения, в том что Кам якобы считает, будто может как-то ограничивать жизнь старшей сестры, упрекать ее, что она – не Мама. Но Там молчит, глядя на стену.
Так близко от стены нет птиц. Высокая, тонкая кокосовая пальма дугой поднимается из травы к белому, полупрозрачному пространству над камнями на крыше дворца, образуя арку там, где должно быть небо, если бы во Дворце Бессмертного Императора было небо.
– Здесь, – говорит Там. – Точно так, как сказала Мама.
Это был сон, хочется возразить Кам. Мама умерла, и ее могила находится за этой стеной, в маленькой, пыльной деревушке, где росли Кам и Там до того, как посланцы Императора забрали их и привезли во дворец для проверки данных переписи. До того, как жизнь сестер съежилась и ограничилась обществом других девушек, конторских счетов и бесконечных отчетов, которые надо проверять.
Ни одной из девушек, занимающихся подсчетами, никогда не разрешат выйти наружу, за пределы стены, за территорию дворца. Единственный способ выйти отсюда – это идти вглубь, через Внутренние Красные Покои – стать чиновницами высокого ранга, которым поручено выполнять волю Императора, разъезжая по стране и развозя эдикты и меморандумы. Но у Там опять это выражение на лице: такие же загнанные глаза, как тогда, когда она была ребенком и уронила своего каменного слона в деревенский колодец, это упрямство на лице; и правда, когда это Кам не последовала за Там туда, куда вела ее сестра?
– Она сказала, что мы сможем убежать, если у нас хватит силы воли. Мы сможем вернуться домой, к отцу и бабушке, и к теткам. Просто забыть все это, как плохой сон, – говорит Там. Она развязывает свой кушак и накидывает петлю на ствол дерева, задумчиво пробует его на прочность. Она даже не смотрит по сторонам – это делает Кам, но в такую рань все надзирательницы спят, а другие девушки еще хихикают, играя в маджонг.
– Стена наверху тоньше, да? Бьюсь об заклад, мы могли бы проникнуть сквозь нее.
Кам обретает голос, вытаскивает его откуда-то из очень далекого места.
– Птицы отсюда не выбираются.
Там фыркает.
– Как будто ты знаешь, о чем говоришь.
Конечно, Кам не знает. Но и Там не знает.
– Старшая сестра, я не думаю…
Но Там уже быстро лезет на дерево так же легко, как прежде, – словно их совсем недавно привезли во дворец, и пять лет заключения промелькнули как одно мгновение.
– Старшая сестра! – окликает ее Кам. – Будь осторожна!
Ветер, поднявшийся в саду, заглушает ответ Там, которая лезет вверх по стволу, невероятно гибкая, и кажется все меньше, поднимаясь все выше. Конечно, она не может выбраться отсюда этим путем. Неужели она думает, что другие не пробовали это сделать? Сотни девушек трудятся над данными переписи, сотни девушек из всех пыльных маленьких деревушек страны, и десятки должны уметь взбираться по кокосовым пальмам. Бессмертный Император не отпустит так легко тех, кто ему принадлежит.
И Там, и Кам хотят уйти домой – снова сидеть со своей семьей за трапезой из рыбного соуса и риса, болтать о том, кто из жителей деревни чем занят. Сердце Кам сжимается при мысли о том, что она бы все отдала, только бы услышать шелестящий голос двоюродной тетки, жалующейся на недостаток уважения, или мягкие, осторожные шаги бабушки, когда та ходит по дому по утрам, задолго до того, как проснутся все остальные.
Там говорит, что никто еще никогда отсюда не выбрался, что ни одна из девушек не стала высшей чиновницей, что это просто ложь для того, чтобы они вели себя тихо и покорно. Она верит не в Бессмертного Императора, а в волшебство из тех сказок, которые мама рассказывала им по вечерам: в летающие деревья и в горшочки, где не иссякает рис, и в рыб, которые превращаются в драконов, а потом в людей.
Кам больше не верит в волшебство. Но, с другой стороны, она была совсем маленькой, когда умерла мама, и не помнит ее так же хорошо, как Там.
– Младшая сестра, – голос Там плывет вниз вместе с ветром. – Здесь, наверху, можно видеть сквозь стену. Рисовые поля, леса, города. Все выглядит совсем другим отсюда, сверху. Словно рассыпанные драгоценности.
– Спускайся, – просит Кам. Скоро наступит двойной час Кошки[23], и надзирательницы снова соберут их в комнате, похожей на пещеру, где девушки занимаются подсчетами. – Мы опоздаем.
Высоко над ней Там наклоняется к стене, прижав одну руку к ее поверхности, линии на стене от ее прикосновения начинают пульсировать.
– Она такая тонкая. Я могла бы… – ее ноги едва упираются в дерево. Грудь выступает вперед, опасно нарушая равновесие…
– Старшая сестра! – кричит Кам, но уже слишком поздно.
Там падает. Слишком поздно. Слишком поздно. Зачем она… зачем она послушалась сестру… зачем она…
Но пока Там падает, стена окутывает ее, синие линии становятся тоньше и проникают под ее кожу, как вены, пальцы приобретают цвет неба, листьев; руки скрывает тонкая белая вуаль, которая скользит вверх по ее грудной клетке и лицу, – и в тот момент, когда Там должна удариться о камни стены, она изменяется, расплывается, превращается, – и белая птица с синими полосками на крыльях взлетает, поймав восходящий поток, и делает вираж назад, к стене.
Она…
Такое случается только в сказках. Кам останавливается, тяжело дыша, мир вокруг нее расплывается и качается. Она смотрит, как птица снова и снова устремляется к внешней поверхности стены; снова и снова ударяется о непреодолимое препятствие.
Она сказала, что мы сможем летать.
Это был всего лишь сон. Просто невероятный, невозможный сон Там. Но, когда птица падает вниз, со взъерошенными, сломанными, кровоточащими крыльями, когда она садится на сжатый кулак Кам и смотрит снизу в ее лицо, Кам узнает взгляд сестры.
Кам не может