скрыть отсутствие Там. Надзирательницы замечают, конечно, и сурово выговаривают ей за то, что не сумела уследить за сестрой. Они думают, что она убежала, что она прячется где-то в глубине садов.
– Глупая девчонка, – со вздохом говорит надзирательница Бак Ким. – Она об этом пожалеет, когда мы ее найдем. – А потом обращается к Кам, чуть более добрым голосом, – она всегда любила Кам, всегда хвалила ее за упорный, неустанный труд. – Не позволяй этому отвлечь тебя от расчетов.
Но она отвлекается. Кам кормит птицу своим подгоревшим рисом и клецками, смотрит, как та ест, двигается, летает, и гадает, сколько в ней осталось от Там. Два раза она выносит ее в сад, отпускает ее у стены, но она всегда возвращается, всегда в том же облике. Что бы ни произошло у стены, это может произойти только один раз.
– Старшая сестра, – шепчет она иногда, после того, как закончит дневные подсчеты. – Что нам делать?
Птица никогда не отвечает. Кам просыпается утром, вытряхивает песок из своих туфель – запах моря наполняет комнату, его приносит ветер с ближних пляжей, – и кормит птицу лапшой из своей суповой миски. Птица жадно глотает еду, запрокидывая голову, как обычно делала Там во время завтрака.
По ночам она поет – издает дрожащие трели, эти звуки возникают в ее снах, превращаются в голос сестры. Это было бы не так плохо, если бы птица говорила о мудрых тайнах, или о сне, который видела Там, о том сне, с которого все началось, но вместо этого она говорит о мелких, повседневных вещах, такие разговоры они вели до того, как Там превратилась в птицу.
«Видишь, в провинции Дай Сан, вот здесь? Несоответствие между домашним хозяйством Хоа Кан сейчас и пять лет назад. Не могло у них появиться тринадцать детей от всего одной жены!
А здесь, в провинции Кванг Пхуок, эти пятнадцать ведер очищенного риса просто исчезают между этой страницей и следующей. А здесь это опять происходит. Готова поклясться, что староста деревни их ворует. Наверняка ворует.
Видишь, Старшая сестра? Видишь?»
Кам открывает рот, чтобы заговорить, но у нее получаются только птичьи трели. Там смеется, расслабленная, добродушная.
Не волнуйся. Все со временем станет ясным.
И все расплывается и белеет, приобретает цвет стены, синие вены вытягиваются вокруг нее, и раздается какой-то многократно повторяющийся звук, снова и снова, – она думает, что это звучит гонг, колокол, возвещающий подъем, но когда Кам просыпается, ловя ртом воздух, в своей пустой комнате, она понимает, что это такое: это стук круглых костяшек на счетах.
В дневное время Кам идет, как лунатик, к своему месту в павильоне, где девушки работают со счетами. Она прикладывает ладонь к пластине у двери – дверь открывается, регистрируя ее приход, и Кам садится на свое место в конце ряда, возле одного из лакированных столбов, выкрашенных в ярко-красный цвет (как все, что принадлежит Императору), недалеко от внутреннего двора. Рядом с ней лежит опустевшая циновка Там, ее бумаги аккуратно свернуты, счеты поставлены на ноль, чернила уже высохли на волосках ее кисти. Другим девушкам это не нравится: суеверная Хан делает знак, отводящий беду, когда садится на место и достает свои счеты из рукава. Девушки не должны исчезать. Пускай они пленницы во дворце, но Император обеспечивает им безопасность, кормит и одевает, а за его стенами свирепствует война и голод, их семьи становятся все малочисленнее, они вымирают, лишенные такого чудесного покровительства.
Кам смотрит на бесконечные ряды цифр, пытаясь осознать их смысл: сведения о жителях провинции Киен Ла, производство ими сквашенной рыбы, выход на барщину и потребление рисового вина на одну семью. Мелочи, которые должны соответствовать друг другу, но это бывает не всегда: слишком много рисового вина, слишком много пиршеств в честь Императора, слишком мало соли, отправленной в столицу…
Вокруг нее слышится стук костяшек на счетах, все громче и громче, он заполняет ее мир, одна за другой девушки все глубже погружаются в цепочки чисел, отслеживая несоответствия, выстраивая истинную картину жизни Бессмертной Империи и ее народа, костяшка за костяшкой. Эти звуки превращаются в птичью песню, в трели голоса ее сестры, которые преследуют ее во сне. «Не беспокойся, Младшая сестренка».
Конечно, она беспокоится. Она всегда беспокоилась.
Кам приходит в себя, вздрогнув от прикосновения к своей руке. В какое-то надрывающее душу мгновение ей кажется, что это вернулась Там, но это птица; она прыгает вверх и вниз между ее пальцами, издавая горлышком тихие, довольные звуки. Когда Кам протягивает руку, птица перелетает на циновку Там, глядя на нее блестящими глазами, прыгает по счетам Там, и костяшки пляшут под ее лапками; а оттуда она летит на ступени лестницы, ведущей вниз, во двор. Понятно, что она хочет сказать.
«Иди за мной».
Кам медленно встает. Она смотрит на надзирательницу Бак Ким, одними губами извиняется. «Мне нужно на минутку». Бак Ким кивает, жестом велит ей вернуться быстро. Надзирательница не заметила птицу, но почему она должна видеть в птице нечто необычное?
Птица – она летит, прыгает и ждет Ким, когда та спотыкается, – ведет ее через внутренний двор, ее извилистый путь проходит между рядами каменных слонов и слуг, а потом по коридорам между стенами, которые ведут от их рабочих помещений в сады. На мгновение Кам охватывает тревога, что ее разрешение на проход здесь не действует, но когда она прикладывает ладонь к пластинкам, каждая дверь открывается с тихим звуком, похожим на выдох. Воздух здесь плотный, до отвращения насыщенный ароматом османтуса[24].
Тут птица останавливается. Когда Кам подходит к ней, они стоят под аркой из желтого камня, на которой высечены иероглифы, обозначающие долгую жизнь и удачу, потом птица прыгает по направлению к лужайке, взлетает в воздух и летит к далеким очертаниям стены. Ее движения медленны и размеренны – это очень характерно для сестры, такое упрямство, которое даже за пять лет заключения ничуть не уменьшилось.
Кам смотрит, ее сердце бьется где-то в горле.
– Там ничего нет. Вернись. «Пожалуйста, Старшая сестра. Пожалуйста. Пожалуйста, прекрати, что бы ты ни делала. Вернись».
Птица останавливается, поворачивает обратно, к ней. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – думает Кам, она молится своим умершим предкам, матери, которая должна следить со своего алтаря предков и защищать своих дочерей из могилы. – Заставьте ее вернуться». Но птица снова поворачивается, делает вираж, летит к стене, а затем, так же неторопливо, к Кам. Она проделывает это снова и снова, ее движения превращаются в медленный танец, а стук костяшек на счетах становится все громче, наполняет воздух подобно раскатам грома.
«Смотри, в провинции Кванг Фуок, голод в год Металлического Тигра…»
Синие перья на крыльях птицы сияют под обшивкой стены – это сияние распространяется на все ее тело, пока оно не начинает светиться, как нефрит в лучах солнца, и снова это сияние становится венами стены, пульсирующими в том же медленном ритме биения сердца. От лужайки поднимается белый туман, тянется вверх. Птица продолжает танцевать, и каждый взмах ее крыльев порождает струю белого, прозрачного тумана, который становится все гуще. Кам смотрит на стену и на птицу и видит, как щупальца тумана соединяют их, подобно тонким нитям из ткацкого челнока.
– Старшая сестра, пожалуйста!
Птица дрожит и трясется, и опять меняется. Ее тело вытягивается вверх, вплетается в белизну, от которой у Кам болят глаза. Туман окутывает ее; стена на короткое мгновение смыкается; а потом нет уже никакой птицы, ничего, кроме тонкого дерева, вытянувшего ветки наружу, и с той же тонкой сеточкой синих линий на стволе. В кроне дерева появляется один-единственный круглый, золотистый плод – хурма с десятью тычинками. Ее сладкий, спелый аромат дрожит в воздухе, сгущается в горле Кам, как обещание пиршества.
«Старшая сестра».
Деревья тоже не могут выйти отсюда – даже их листья, которые летят по ветру, не способны пробить стену. Это бесполезно. Сколько бы раз Там ни меняла свой облик, – неважно, где она берет такую силу, как долго сможет ее удержать, – убежать невозможно. Только высокопоставленные доверенные чиновники получают разрешение выходить наружу.
Кам идет к дереву, становится возле него на колени. Счеты умолкли; теперь слышен только шум ветра в ветвях. Когда она кладет ладонь на ствол, она слышит мысли сестры: любовь к Кам и злость на нее, на ее чрезмерное старание быть ответственной. Она любит Кам, действительно любит, но иногда Там хочется встряхнуть ее, настоять на покорности и своей власти над ней. Должна же Кам понять, что это иллюзия, что их никогда не сделают чиновницами высокого ранга, что они будут жить и умрут в стенах рабочего павильона со счетами в руках, без мужей, без детей, без семьи?
«Ох, Старшая сестра».
Мир снова расплывается. Кам смахивает с глаз слезы. «Не позволяй, чтобы это отвлекало тебя от работы», – сказала бы надзирательница Бак Ким. Кам должна вернуться обратно раньше, чем ее начнут искать. Нужно делать работу, проверять цифры, одну страницу за другой. Ей нужно убедиться, что все сделано безупречно – все, что потом отнесут в Главный Секретариат, запечатанное и проверенное самим Императором.
Вокруг нее разливается озеро прозрачного белого тумана, остатки стены, которая сомкнулась над Там, изменила ее. «Ты не выберешься этим путем. Ты должна понять».
Ветер свистит в ветвях, и это снова голос сестры. «Может быть, выберусь. Мы не узнаем, пока я не попытаюсь, не так ли? Мама говорила…»
Кам хочется ответить: «Мама мертва». Она с усилием сдерживается, потому что это не те слова, которые нужно слышать Там, потому что они ничего не изменят. «От мамы во дворце ничего не зависит. Ты должна это понимать, Старшая сестра». Это дерево. Оно… оно не может уйти, его корни в земле сада.