– Разве ты не понимаешь?
И у нее глаза птицы, быстрые, и блестящие, и яростные; ее руки движутся в медленном танце, как крылья.
У нее за спиной надзирательница Бак Ким говорит:
– Пойдем, детка. Твоя сестра должна идти на прием к Императору, а тебе придется назначить подходящее наказание.
Там тихо произносит:
– Мы не можем вернуться домой, но это не значит, что мы должны жить в клетке. Помнишь, как все выглядело оттуда, сверху?
– Как драгоценные камни, – отвечает Кам, эти слова всплывают из трясины памяти.
Там улыбается, у нее лучистая и заразительная улыбка.
– Так много замечательных мест предстоит открыть! Пойдем, Младшая сестра. Давай увидим их вместе.
От воды в ванне поднимается туман, он сгущается от каждого взмаха рук Там – и Кам слышит нарастающий стук костяшек абака, отдающийся эхом под крышей, и ей кажется, что весь дворец начинает дрожать от этого звука, прорастающего корнями в ее груди, прочными, как ветви дерева. Под ее пальцами – округлые формы костяшек на счетах, огромное разнообразие форм, которые надо взвесить и отбросить; во рту у нее – вкус десятитычинковой хурмы, густой, и сладкий, и земной, напоминание о том, какой вкус у всего того, что осталось снаружи, сильный, и отчаянный, и живой.
– Мы не можем уйти… – начинает Кам, медленно, с отчаянием. Она хочет поговорить о снах, о волшебстве, о том, что они не смогут долго удерживать измененный облик, но все слова тают у нее в горле.
Там смотрит на нее из тумана. Теперь ничего не осталось от комнаты, от одежды на кровати, от стражников и от надзирательницы Бак Ким.
– Не можем? – старшая сестра протягивает руку из тумана, у нее темные глаза, затянутые мраком.
«Будь благоразумна», – хочет сказать Кам… и тут она понимает, что Там права, что благоразумие не уничтожит прутья их клетки и не даст ей ничего, кроме пустых побед. Она встряхивает головой. Ее волосы струятся, длинные, черные, нечесаные, цвета взбитой грязи. Она сдвигает вниз последнюю невидимую костяшку, словно заканчивая дневные подсчеты, и протягивает руку к Там сквозь туман.
Кам сжимает руку сестры и позволяет туману окутать их обеих, пыль и песок танцуют на ветру, и летят, летят прочь из дворца, к сокровищам мира за стеной.
Послесловие автораТам КамВьетнамская народная сказка
«Там Кам» – одна из самых распространенных сказок в фольклоре Вьетнама. Это рассказ о растущем соперничестве двух сестер, на него ссылались, его пересказывали и адаптировали бесчисленное количество раз во Вьетнаме в различных средствах информации, от книг до кино.
С Там, красивой и доброй молодой женщиной, мачеха и сводная сестра обращаются как со служанкой после смерти отца. С помощью волшебной рыбы она обращает на себя внимание короля и выходит за него замуж. После ее замужества ревнивая сводная сестра Кам несколько раз убивает ее, а Там несколько раз переживает реинкарнацию, возрождаясь в разных обликах, пока не убегает из дворца. Король горюет о ней и в конце концов находит ее и возвращает домой. Там мстит сводной сестре: она предлагает ей принять обжигающе горячую ванну, чтобы отбелить кожу. Кам умирает, сварившись заживо.
Меня всегда поражали отношения между сестрами, и как всеми действиями Кам руководит зависть к красоте сестры. В традиционном сюжете ее поступки ужасны, а мне захотелось рассказать новую версию, в которой сестры держатся вместе, несмотря на все трудности. И ванну я тоже сохранила, только в совершенно другом контексте!
Ю. К. МайерсЗемля Утреннего Покоя
Прошло пять лет после смерти моей матери, но я до сих пор возвращаюсь из школы через черный ход. Она всегда была там, чтобы поздороваться со мной, писала на своем ноутбуке за кухонным столом, прижав колени к груди.
Я отпираю дверь и медлю, прижимая два пальца к короткой подвеске с жемчужиной на моей шее, и напоминаю себе, что мама уже не ждет меня. Но сегодня кто-то меня все же ждет: Харабеоджи и папа сидят за столом и вместе пьют соджу[25]. Они оборачиваются и смотрят на меня, когда я вхожу.
– Привет, ребята. В чем дело? – спрашиваю я.
Видеть их вместе для меня было странно по нескольким причинам. Мой дед, иммигрант из Южной Кореи и приверженец традиций, считает, что приготовление еды и мытье посуды – это женская работа, то есть моя. Папа так не считает, но он всегда очень занят, и готовит паршиво. Держу пари, мама пользовалась кухней как своим кабинетом, потому что она была единственным местом, где мужчины ее не беспокоили.
К тому же Харабеоджи и папа почти не разговаривали друг с другом с тех пор, как папа начал встречаться с Лизой месяц назад. Я хочу сказать, что, конечно, неловко приводить свою новую подругу домой, когда отец покойной жены еще живет вместе с вами, но Харабеоджи просто придется с этим смириться. Из родственников у него остались только мы, и нам нужно держаться вместе. Кроме того, прошло уже пять лет, и папа заслуживает того, чтобы быть счастливым. По крайней мере, хоть один из нас должен быть счастлив.
Я пересчитываю маленькие зеленые бутылочки из-под спиртного, выстроившиеся между ними. Семь пустых. Потом я проверяю, в каком состоянии папа. Он пил, стараясь пережить смерть мамы, но в конце концов получил хорошее место. И Лиза с этим тоже помогает.
– Где ты была? – требует ответа Харабеоджи.
– Может, в школе? – я бросаю рюкзак на пол и опираюсь локтями на спинку стула лицом к ним. В воздухе висит густой сигаретный дым. Пепельница рядом со стаканом Харабеоджи полна до краев пеплом и окурками. Я морщу нос.
– Ты получила мое сообщение? – спрашивает он.
– Да. Тебе нужно отправить его только один раз, знаешь ли.
На экране моего телефона четыре послания от деда, все одинаковые:
«Ханна сердится!!! Возвращайся домой».
Иногда я жалею, что вообще научила его отправлять сообщения.
– Что, по-твоему, сделала мама на этот раз? – спрашиваю я.
– Она спрятала мои сигареты, – отвечает Харабеоджи.
– Конечно. Не может быть, чтобы ты забыл, где их оставил. Опять, – я машу рукой в воздухе. – Очень плохо, что ты их нашел. Ты винишь во всех странных событиях в этом доме гвисинов[26].
Дед винил их всегда: когда он обнаруживал свою расческу в неожиданном месте, или крохотные камешки гальки оказывались в его туфлях, или его чай остывал, пока он его пил. Гвисины, гвисины, гвисины.
Харабеоджи говорит, что моя мама – гвисин. Это корейское слово означает «призрак». Конечно, его убеждение смехотворно – я с этим полностью согласна, – но не всегда так легко не считаться с ним, потому что дед узнал, что мама умерла, как только это случилось, хотя она находилась в трех тысячах миль отсюда. Он утверждает, что она пришла к нему во сне.
Это был мой одиннадцатый день рождения, которого я ждала целую вечность. Я проснулась и нашла письмо из «Хогвартса» на подушке – мама явно не допустила бы такой ошибки – вместе с белым совиным пером, маленьким тортиком с цветочками из масляного крема и мешочком конфет желе-бобы; они, как я тут же обнаружила, были только неприятного вкуса, например, рвоты и ушной серы. Конечно, это было делом папиных рук.
Прежде чем вы подумаете: «О, лучшая семья на свете», вам следует знать, что мои родители тогда оба уехали на уик-энд в Сан-Диего без меня. Папа вел фокус-группы по новой игре, которую выпускала его компания, а мама была на конвенте по научной фантастике. Она называла это деловой поездкой – она писала роман-фэнтези, и ей было нужно «войти в сообщество», чтобы найти агента, – но я понимала, что она уехала туда поразвлечься. Она сшила новый костюм «кумихо»[27] из компьютерной видеоигры «Земля утреннего покоя», которую обычно называют ЗУП.
Мама впервые надела этот костюм и продемонстрировала его нам в общей комнате всего за несколько дней до конвента. Я была поражена тем, как неуловимо изменился язык ее тела, когда она надела коричневую бархатную маску с большими раскосыми глазами, острыми ушками и усами. Она трясла задницей, и девять оранжевых перьев, прикрепленных к рыжим шортам, шуршали сзади; по-моему, они делали ее больше похожей на общипанного павлина, чем на девятихвостую лисицу.
– Солнышко, твоя мама – лиса! – сказал папа.
Я застонала, но это была далеко не самая неудачная из его шуточек. Нет, самой неудачной шуткой было мое имя, Сан Мун[28]. Я до сих пор не могу поверить, что мама на это согласилась.
– Ты похожа на Еун Ха[29]! – сказала я ей. Она сшила свой костюм в духе своего персонажа из ЗУП, волшебницы-воительницы в образе лисицы. Пурпурная жемчужина на кожаном ремешке идеально подошла на роль «бусины кумихо» – реликвии, в которой хранятся магические познания лисицы и ее душа.
– Спасибо, цветочный тортик, – ответила она. – Ты еще могла бы поехать с нами. Мы могли бы вместе легко соорудить костюм Исанг, – Исанг была моим персонажем – ученица-воровка, которая умеет превращаться в медвежонка.
– Может, в следующий раз, – пообещала я. В отличие от мамы, я не могла сбежать, пренебрегая своими обязанностями, и отправиться играть с друзьями. Мне надо было к понедельнику написать доклад по книге «Мост в Терабитию»[30], а мне еще предстояло прочесть эту книгу.
– Если я не застряну на работе, Битгарам тоже появится на конвенте. Р-р-р! – папа ударил по хвостам мамы когтистой лапой.
– Полегче, тигр! – мама оглянулась. – А куда подевалась моя щетка?
Мы с папой показали на компьютерный стол, где она опять бросила свою щетку для волос рядом с клавиатурой.
Я скучаю по таким моментам.
В любом случае найти письмо и даже невкусные драже было сюрпризом – почти волшебным, если бы я не знала, что это Харабеоджи украдкой положил их в мою в комнату ночью. Я пошла поблагодарить его и обнаружила, что он сидит на постели, рыдает и раскачивается взад и вперед.