Что бы случилось, если бы я нашла или купила щетку в игре и принесла ей? Может, она дала бы мне наводку на какое-нибудь сокровище, или загадочный намек, как победить орды Еомы?
Потом очень слабый, полный надежды голосок в моей голове спрашивает, не может ли это все-таки быть она сама?
«Мама? Мама, если ты там, это я, Санни», – пишу я.
Я пробую всевозможные подходы, но она отвечает только скудным набором фраз, как робот. Еун Ха точно такая же, как любой другой НИП, рабыня игры, а не хозяйка собственной судьбы. И все-таки… Это было так, как говорил Харабеоджи. Я ее помню. Это больше, чем масса сверкающих пикселей на моем экране. Это моя мать. И я могу попробовать еще один способ.
Я поднимаюсь, иду к своему письменному столу, шарю по нему и хватаю свою старую игровую гарнитуру. Надеваю на голову наушники и подключаю микрофон к своему ноутбуку.
– Мама, – говорю я. – Привет.
Слово «Санни» появляется на экране. На мгновение мне кажется, что ее персонаж опять сейчас заговорит о проклятой погоде, но потом я слышу еще и ее голос.
«Санни, – произносит она. – Санни».
Я начинаю плакать.
Мне приходится включить звук на всю мощность, и даже тогда ее голос едва слышен, его почти заглушает шипение и треск электрических разрядов. Нет, он состоит из них, из помех и шума, будто очень плохая проба звукозаписи. У нее далекий, хриплый, напряженный голос, но это ее голос. И хотя я никогда не забывала, как она выглядит, потому что у нас много ее фотографий, но я забыла, как звучит ее голос.
– Мама, это действительно ты, там, внутри? – говорю я. – Как? Что произошло? Что ты такое?
– Я не знаю, что произошло, я забыла. Прошло так много времени.
– Пять лет, – говорю я.
– Ты хорошо выглядишь, маленький цветочный тортик, – не знаю, говорит ли она о моем аватаре, или каким-то образом видит меня по ту сторону экрана. Это так странно.
– Я как будто помню… Я состояла из двух частей одновременно, в моем теле и здесь, – говорит она. – Я иногда вижу Оппа, – мама говорит о своем отце.
– Харабеоджи считает, что ты гвисин.
Она смеется, в моих наушниках слышен хриплый, диссонирующий звук, похожий на искаженный звуковой эффект.
– Он говорит, ты его навещаешь. Ты перекладываешь разные вещи.
– Я пыталась… привлечь его внимание.
Значит, она пыталась общаться с нами единственным доступным ей способом, просто для того, чтобы дать нам знать, что она здесь. Но почему с Харабеоджи, а не со мной?
– Компьютер, – говорю я.
Только Харабеоджи пользовался нашим старым компьютером с установленной на нем игрой ЗУП. Может быть, это ее связующее звено с реальным миром? Если бы мы с папой продолжали играть в игру, может быть, мы бы нашли ее в ней раньше?
– Мама, мы не знали, что ты все еще… – нет, не жива. – Здесь.
– Вы меня здесь оставили, – говорит она.
– Прости меня, я не знала! Но тебе там хорошо? Ты раньше любила бывать в Трех Королевствах.
– Здесь чудесно, но я скучаю… настоящей… – звук прерывается. – Как… отец?
– Папа? Он в порядке, – я колеблюсь. Следует ли мне сказать о Лизе? – Он встретил одну женщину. Она милая.
– Кажется, я это знала. Хорошо.
– Я должна послать ему сообщение, чтобы он вернулся домой. Ты сможешь поговорить и с ним тоже! – я вытаскиваю наушник, пытаясь сообразить, как заставить его мне поверить. Как насчет Харабеоджи? Он захочет увидеть ее снова, пока можно.
– Нет, Санни. Оставь отца в покое. На этот раз… Это для нас. Как ты живешь?
Я чуть не отмахнулась от ее вопроса, ответив на него так же, как папе, и Харабеоджи, и школьной наставнице, когда они меня спрашивают, как дела. «Я в порядке, правда. Я занята уроками». Но это, возможно, последний раз, когда я говорю с ней, и я не хочу лгать.
– Плохо, – говорю я. – Я так по тебе скучаю. – Мои слезы капают на клавиатуру.
На экране ее персонаж обнимает моего, и я почти чувствую обнимающие меня руки. Я действительно ее чувствую, я в этом уверена, – будто прохладный ветерок овевает мои голые руки. Меня охватывает дрожь.
– Я тоже скучаю по тебе, – говорит она. – Расскажи мне о себе.
– Не знаю, что и сказать. Хожу в школу. Возвращаюсь домой. Готовлю обед. Делаю домашние задания.
– Есть у тебя… Ты с кем-нибудь… встречаешься?
– Будто у меня есть на это время. Но это ничего, потому что ни у кого нет времени для меня.
– Раньше у тебя было много друзей.
– Раньше у меня была… – мать. Я прикусила язык. – Неважно. Мы зря теряем время. Мам, я нашла в твоем компьютере твою книгу. Я ее прочла. Надеюсь, ты не возражаешь.
Она молчит так долго, что я тревожусь, не потеряли ли мы нашу нестойкую связь.
– Конечно, нет. Что ты о ней думаешь?
– Неплохо. Жалко, что ты ее не закончила. Надо было закончить. Может быть…
– Что?
– Если бы ты проводила меньше времени в игре… – я хочу взять свои слова обратно, едва успев их произнести, но уже поздно. В этом все дело, правда? Но уже слишком поздно. Ей нужно было чаще бывать здесь, со мной и папой, вместо того чтобы буквально пропадать в игре.
– Нам всем было бы лучше, а? – она вздыхает. – Ты должна закончить ее для меня.
– Я уже думала об этом.
– Ты должна, – повторяет она.
– Может быть. Может, мы сможем поработать над ней вместе, – я сажусь прямо. – Нам придется вытащить тебя оттуда. Игра…
– Я знаю. Этот мир умирает, – говорит она. – Может, когда все закончится, я… пойду дальше.
Я качаю головой. Я же только что снова вернула ее.
– Я встретила твоего друга, Шаолиньского Новичка. Он сказал мне, что есть выход.
Я рассказываю о новом сервере, который предположительно использует копию игры. Мне приходится повторять несколько раз, потому что я говорю слишком быстро, и мама не понимает меня.
– Мы должны отправиться туда. Он основан на «Преисподней», поэтому, держу пари, ты можешь переместиться туда.
– Я не помню, как туда попасть, – отвечает она.
Я тоже не помню, но я уже ищу в Гугле карты игр и пути к ним, которые помогут нам попасть туда.
– Следуй за мной.
Я теряю счет времени, пока мы идем и разговариваем. Говорю в основном я – рассказываю маме о том, что произошло в нашей жизни и в реальном мире после ее смерти. Она рассказывает мне о некоторых приключениях, в которых участвовала в ЗУПе с тех пор, как умерла.
Она рассказывает мне, как с течением времени начала забывать, что когда-то была живым человеком. Чем больше она забывала, тем больше становилась частью игры; она была просто Еун Ха, воительницей кумихо.
Лучше всего я поняла, что чем больше времени она проводила в виртуальном мире, тем больше теряла реальную себя, и в конце концов превратилась в программу, существующую только благодаря силе духа, стала почти лишенным разума участком кода. Единственным, что привязывало ее к реальному миру, была связь со мной, которая позволяла ей навещать наш дом. Я внезапно подумала обо всех НИПах, которых встречала в игре в течение многих лет. Сколько из них начинали, будучи чем-то большим, чем набор данных в битах?
Я замечаю, что за нами следуют другие НИПы. Когда мы проходим мимо них, НИПы прекращают свои дела и идут за нами. Их становится очень много, когда мы достигаем южной оконечности полуострова, где находятся врата в Преисподнюю. Маленькая армия солдат-гвисинов выстроилась перед ними, во главе стоит высокая фигура: белый тигр в полных доспехах, поднявшийся на задние лапы. Призраки расступаются, образуя узкий проход для меня и мамы, по которому мы подходим к их вожаку. Мне не нужно читать слова, парящие над его головой, чтобы понять, кто это.
– Король Еома, – я опускаюсь перед ним на колени.
– Приветствую тебя, Огушин! – его голос гремит, этот мощный звук распространяется за пределы моих наушников и эхом разносится по равнине. Он называет меня Огушин. В сказаниях Огушин – это тот, кто ведет души в Преисподнюю.
Я слышу вдалеке крик и поднимаю голову, оглядываясь. Мне кажется, что это голос Харабеоджи, он зовет меня по имени. Глаза мамы широко раскрываются, и я понимаю, что она тоже его слышит. Но больше никто на эти слова не реагирует.
Именно тогда я поняла, что не взаимодействую с игрой посредством своей клавиатуры и мышки, глядя на пиксели на экране. Я внутри игры, в Трех Королевствах, и все выглядит… таким реальным. Слишком реальным. Сколько прошло времени? Что, если я все еще в игре, хотя серверы выключены?
Мне надо выбираться отсюда. Но сначала, мне нужно вытащить отсюда маму.
– Мой повелитель, – говорю я. – Я хочу отдать мою мать, Еун Ха, под вашу охрану.
– Это не ее имя, – отвечает Еома.
Я смотрю на маму.
Она низко склоняется перед ним, с мольбой.
– Ханна Ким Мун.
– Ханна Ким Мун, ты должна дать мне что-нибудь ценное, прежде чем войти, – говорит Еома.
Разве она еще мало отдала?
– У меня много сокровищ, король Еома, – отвечает она. – Все они ваши.
Еома поднимает лапу, и я вижу перечень вещей, принадлежащих Еун Ха.
– Простые побрякушки, – говорит он. – Но это… – он выделяет один пункт: Бусина кумихо. – Это интересно.
Погодите, он взял это из списка моих вещей! У мамы нет жемчужины, которая была частью ее костюма кумихо, потому что эта вещь у меня.
– Нет, – возражаю я. – Я ношу эту бусину с тех пор, как она умерла, и теперь я не могу отдать ее. Когда дух мамы уйдет из этой игры, у меня больше ничего, кроме этой бусины, не останется.
Мама смотрит на меня.
– У кого еще может находиться моя душа, если не у короля Преисподней?
– Твоя душа? – я прикасаюсь к бусине, висящей у меня на шее. Я помню тот момент, когда она ее нашла. Я перебирала вместе с ней одежду и украшения, выбирая детали ее костюма, но меня больше интересовали пятидесятицентовые книжки и диски, а не вешалки с пыльной одеждой.
Я слышу треск и тихий звон. Оглянувшись, я вижу, что мама уронила пластиковый тубус с украшениями для костюмов, и разноцветные стекляшки и пластмассовые шарики рассыпались и запрыгали по плиткам пола вокруг нее. Но она не обращает на них внимания, уставившись с открытым ртом на один предмет, который лежит у нее на ладони.