Однажды прохладным утром, на пятом году жизни Чаран, она бежала к лесу мимо отца, раздувавшего тлеющие угольки под семейным железным горшком риса, и уже что-то напевала. Чун бежал за ней по пятам, и она едва не упала, когда он в возбуждении налетел на нее. Чаран раздраженно наморщила лоб, развернулась к брату, и с ее губ хлынули резкие слова, как вода из кипящего чайника. Испуганный Чун сделал шаг назад, потерял равновесие и упал на землю, вытянув правую руку, чтобы смягчить падение.
Эта маленькая ручка опустилась прямо на тлеющие угли рядом с железным горшком риса.
В самые темные ночи вопли младшего брата и запах его обожженных пальчиков внезапно прерывал сон Чаран. А вечным напоминанием о ее неоправданно суровом выговоре служила покрытая рубцами кожа на правой кисти Чуна – из-за них она ни на день не забывала, что наделали ее поспешные слова.
Односельчане останавливались, встречая их, и говорили о том, как они похожи. Но прошло девять лет, и их стало легче различать. Хотя волосы обоих все еще оставались черными и блестящими, Чан начал носить очень короткую стрижку, а волосы Чаран нежно касались ее плеч. Часто можно было слышать, как Чаран поет, глядя в небо, а улыбка ее брата напоминала улыбку хитрого лиса. Только их глаза оставались одинаковыми черными зеркалами.
Хотя те же односельчане из осторожности не делали никаких ненужных сравнений, они спрашивали у родителей Чуна и Чаран, что их дети делают в лесу каждый год в тот день в конце лета, когда солнце высоко стоит в небе. Что заставляет брата и сестру углубляться под сень душистых деревьев?
Мать улыбалась и отвечала, что Чаран ищет сокровище.
Отец смеялся и говорил, что Чаран учится петь, как певчая птичка.
Но на самом деле брат и сестра искали нечто совершенно другое. Нечто тайное, о чем поклялись никому не рассказывать. То, что они случайно увидели всего один раз, восемь лет назад.
Гоблинов.
В одно особенно погожее утро, на четырнадцатом году жизни, Чаран рано подняла брата, чтобы помочь матери приготовить завтрак. Чаран развела огонь под горшком, пока Чун подготовил рис, так как он до сих пор боялся огня, хоть и старался изо всех сил это скрыть. Их отец собирал перцы и сладкие огурцы за пределами двора, чтобы съесть их вместе с пастой из бобов в качестве приправы к чашке риса. После того, как Чун и Чаран закончили утренние дела по дому, они вернулись на кухню и взяли с собой дошираки[72], чтобы поесть, когда будут бродить по лесу в жаркий день.
Их мать слепила шарики из риса с липким сладким уксусом и вручила их дочери. Чаран тщательно со всех сторон обсыпала эти шарики ровным слоем поджаренных кунжутных семян. Чун, занимаясь другими делами, краем глаза внимательно следил, чтобы ему положили точно такое же количество еды, как и сестре. Ни на одно кунжутное семечко меньше. В последнее время он еще тщательнее следил за этим, особенно, когда узнал, что Чаран собираются отправить на прослушивание для поступления в очень престижную музыкальную школу в стране.
Сестра собиралась их покинуть – даже несмотря на то что она привлекла к себе внимание Хичала, лучшего следопыта в деревне, и этот брак был выгодным для их семьи.
Когда они покончили с приготовлением рисовых шариков, мать уложила их в две маленьких коробочки-дошираки, переложив рис полосками высушенных водорослей и овощей. Раньше она давала им на ланч жареное мясо, замаринованное с чесноком и приправленное соевым соусом, но в последние годы их трапезы стали более скудными, как и финансы. Ничего не поделаешь, поэтому вместо того, чтобы жаловаться на это, их мать повыше засучила рукава своей чогори[73] и начала готовить яичные роллы вместо мяса.
– Амма[74], почему бы мне самой не приготовить рулет сегодня утром? – спросила с улыбкой Чаран, протягивая руку к миске с пестрыми яйцами.
Чун нахмурился.
– Нет, нуна[75], – сказал он сестре. – Твои яичные роллы всегда подгорают. У них вкус как у пепла. Тебе никогда не приготовить такие вкусные, как делает мама, сколько бы ты ни училась.
Улыбка Чаран исчезла. Раздражение стиснуло ей горло разъяренной змеей, готовой ужалить. Он набрала в грудь воздуха, будто намеревалась защищаться. Она метнула на брата раздраженный взгляд… потом посмотрела на сморщенную кожу на его правой руке – и злые слова исчезли так же быстро, как появились.
Легкая улыбка изогнула губы матери.
– Чун, почему бы тебе не помочь Чаран приготовить роллы? Никто из вас никогда не научится хорошо готовить, если не дать вам такой возможности, – с этими словами она положила ложечку острого кочхуджана[76] на рис, водоросли и овощи в доширак.
Кислое выражение лица Чуна смягчилось, когда он услышал предложение матери. Они с сестрой занялись роллами, а мать терпеливо их учила. Когда яичный ролл Чуна был готов, он получился немного кривым и подгоревшим по краям. Чун шмыгнул носом и нахмурился, огорченный тем, что старшая сестра его превзошла. Не говоря ни слова, Чаран заменила его подгоревший ролл своим собственным, более удачным.
Мать сжала плечо дочери, молчаливо выражая ей благодарность.
Чун заметил это, но сделал вид, что не видит. В конце концов, это сестра виновата, что у него подгорел омлет, – она развела слишком сильный огонь под сковородкой.
Ближе к вечеру того самого дня, как происходило с раннего детства, Чан направился к Дереву Гоблинов, а сестра шла за ним по пятам, внимательно поглядывая по сторонам. Его худая фигурка резко остановилась под узловатой ветвью, напоминающей вытянутые пальцы руки, которая подзывала их к себе. Только Чаран и Чун называли этот дуб Деревом Гоблинов. С самого детства это было их тайной: однажды в летний день, восемь лет назад, они увидели, как гоблины собрались в кружок под его качающимися ветвями. Дети видели их всего одно мгновение. И с этого дня Чан уверял сестру, что если они вернутся точно в тот момент, когда луч заходящего солнца коснется пятой сверху ветки дерева, в тот же самый день года, гоблины снова появятся и поделятся с ними источником своих бесчисленных богатств.
Чаран нравилось думать о золоте, особенно после скудного урожая прошлого года. О том, как при виде этого золота исчезли бы морщины на лбу отца. Но больше всего ей хотелось встретиться с гоблинами и научиться у них хоть какой-нибудь, самой мелкой, магии. Пускай ее хватит только на то, чтобы уговорить певчих птиц научить ее петь так же хорошо, как они. Пока Чун взбирался на дерево, Чаран прилегла отдохнуть в его тени, а ее темные волосы веером рассыпались вокруг головы. Брат шуршал ветками наверху, и на землю рядом с Чаран упал желудь.
Она потянулась к нему. Схватила кончиками пальцев.
Потом поднесла поближе к лицу.
Он пах как желудь. Очень странный желудь. Отличающийся от всех, какие она видела раньше. Его темно-коричневая шляпка блестела, как отполированная. Его скорлупа была цвета ограненного янтаря.
Он был почти похож на драгоценный камень.
Еще один желудь упал с веток в ее протянутую ладонь. Он был похож на первый.
Чаран встала.
– Чу-ун! – крикнула она наверх, в сторону ветвей.
Брат не ответил.
– Ты видел там эти странные желуди? – громче крикнула она.
По-прежнему никакого ответа.
– Чу-ун!
Ветки высоко вверху еще раз зашуршали, но брат не отвечал.
Еще один желудь упал на расстоянии броска камня от того места, где стояла Чаран. Она положила его в карман вместе с двумя первыми. Этот последний желудь оказался еще более крупным, чем первые желуди.
Потом упал еще один желудь, на этот раз еще дальше. Она двинулась к нему, но услышала, как еще один желудь звонко щелкнул о землю в нескольких шагах перед ней. Чаран вышла из тени Дерева Гоблинов и шагнула к зарослям цветущей мальвы[77]. Темные сердцевины ярких, розовато-лиловых цветов, казалось, подмигивают ей, подзывают поближе.
Упал еще один сверкающий желудь, возле самых зарослей.
Чаран нагнулась и потянулась за ним.
И земля поглотила ее целиком.
Когда Чаран очнулась, она оказалась в темноте – голодная, дрожащая от холода. Девушка провела дрожащими пальцами по полу.
Кажется, он был земляным.
Встав на четвереньки, она поползла вперед, ее спутанные волосы превратились в занавес из сухих листьев и мягкой глины. Как раз в тот момент, когда она собиралась крикнуть – чтобы узнать, нет ли рядом кого-нибудь, – она увидела проблеск света впереди, прямо за поворотом, недалеко.
С сильно бьющимся сердцем Чаран подползла ближе и выглянула из-за угла.
Гоблины собрались вокруг одного-единственного фонаря. Каждый держал в правой руке дубинку, длиной в половину своего роста.
Чаран затаила дыхание. Если бы только Чун был здесь вместе с ней! Он бы вышел вперед и потребовал, чтобы гоблины стали его друзьями, точно так же, как он бросал вызов всем и каждому.
Чаран жалела, что не может поступить так же.
Но дубинки… пугали ее. И ведь ее не приглашали на это сборище.
Гоблины высоко подняли свои дубинки. Жестяной голос из середины круга запел:
Призовем волшебство,
Когда листья летят
И небо темнеет,
Чтобы сделать всё
Из ничего.
Они начали стучать своими дубинками о землю. Свет от фонаря становился все ярче. Стали видны земляные стены вокруг них. Какая-то пещера.
Гоблины запели еще громче.
Странная музыка, похожая на звон множества далеких колоколов, наполнила воздух. Пространство вокруг фонаря залил дрожащий свет, когда гоблины отступили на шаг назад, в последний раз взмахнув дубинками.
В центре их круга сверкала груда золота. Чаран чуть не ахнула, но в этот момент у нее заурчало в животе. Она прижала руки к голодному желудку, приказывая ему замолчать.