Она улыбалась, и я видела похожее на меня существо. Это был тот момент, которого я ждала все свою жизнь. Это моя судьба. Именно поэтому сердце вело меня в Нью-Йорк. Я была лишена своего кровного родства все эти годы, но теперь я дома. Ходили слухи, что всех давным-давно уничтожили кроатаны[82], однако они еще существуют – знаменитые носители Голубой крови Манхэттена.
Лила замечает оставшуюся на моей блузке кровь.
– Включи холодную воду, иначе пятно останется, – говорит она. – Тебе надо еще многому научиться. Добро пожаловать в ковен.
Послесловие автораАсвангиФилиппинская народная сказка
В детстве на Филиппинах мне снились кошмарные сны об асвангах – страшных существах, подобных вампирам, которые летают по ночам, и их торсы отделены от остального тела. Их всегда описывали в сказках, как существ вроде банши, с кровавой пеной у рта, растрепанными волосами и голой грудью. Они внушали ужас.
Поэтому, когда меня попросили написать рассказ для этого сборника, основанный на мифе другой культуры, я сразу же вспомнила известные мне филиппинские народные сказки, и поняла, что должна написать об асванге-подростке и связать эту сказку с той историей, которую уже давно рассказываю, – о вампирах-подростках в Нью-Йорке.
Элси ЧэпменПуля-бабочка
После последней болезни и медленного выздоровления они все скучали и не находили себе места, и Лян в конце концов проиграл пари.
Он закутался в накидку, потом в шарф с капюшоном и тяжелой бахромой на концах, закрыв большую часть лица. Накидка и шарф, украденные на складе забытых вещей отделения, некогда принадлежали девушке и отлично подходили для маскировки.
– Если меня поймают, вы все попадетесь вместе со мной, – сказал он, направляясь к двери. Он надеялся, что его походка не выдает его – он двигался так же грациозно, как старые боевые танки города Шанъюй, которые армия уже не использовала, по веской причине.
Вэй усмехнулся; он сидел, опираясь спиной на подушки на своей койке в противоположном конце комнаты.
– Тебя не поймают, телосложение тебя не может выдать. Слишком уж ты миловидный, мошенник.
Все, кого они знали, были худыми, как жители страны, в которой много десятилетий шла гражданская война и жители которой часто голодали. Однако из-за узких костей Лян выглядел скорее изящным, чем исхудавшим. И то ли случайно, то ли из-за лени он отрастил такие длинные черные волосы, что можно было заплести их в косу, которая падала на его плечо. Его сестра, он знал это, одобрила бы это – она сама носила такую косу.
Тао прищурился, глядя на Ляна со своей кровати, осмотрел его и наконец кивнул, удовлетворившись увиденным.
– Ты, возможно, попадешь в историю, если ухитришься пробраться внутрь, но не забудь вернуться сюда вовремя, к медосмотру.
– Не волнуйся, – ответил Лян. Они все должны были ежедневно два раза дистанционно связываться с лабораторией через медицинские мониторы в их комнате, утром и вечером. В промежутке пациентам полагалось лежать на своих постелях и ничего не делать.
– Будем надеяться, что никто не зайдет и не устроит неожиданного визуального осмотра, – сказал Чэнь с верхней койки, перебирая свои таблетки.
Вэй фыркнул, прикрываясь книгой, которую читал на нижней койке.
– Лаборатория слишком занята реальными пациентами, которыми занимается теперь вместо нас, ведь наши симптомы вряд ли так уж опасны.
– Это правда, – согласился Тао. – А если кто-то и появится, Лян, тебе просто придется как раз оказаться в туалете из-за плохой еды.
Лян открыл дверь их комнаты.
– В это нетрудно поверить, учитывая то, что я все еще физически не восстановился, правильно?
– И еще мы хотим получить сувениры, – выражение лица Чэня было насмешливым, но в голосе звучал вызов. – Чтобы доказать, что ты там действительно был.
Лян вышел в коридор отделения для выздоравливающих.
– Ладно, я сегодня вечером вернусь – со свежей пулей для каждого из вас.
Возле городского оружейного завода он догнал группу девушек, идущих к входу. Дежурный охранник скользнул взглядом по Ляну – накидка и шарф, длинная коса, медицинская маска, закрывающая рот, – не заметил ничего неожиданного и жестом пригласил войти в металлические ворота.
Этот момент должен был оказать на него сильное влияние, должен был потрясти его. В конце концов, прежде ни один парень никогда не входил в помещение оружейного завода.
Парней берегли для действий на открытой местности, на улицах, на полях, на речных берегах. Они должны были охранять длинную ограду из колючей проволоки, отмечающую внешние границы воюющего города, пределы той территории, которую он отказывался уступить соседям. Командиры армии Шанъюй давно уже решили, что парней, с их большими руками и крепким телосложением, лучше всего использовать для того, чтобы стрелять из оружия, а не производить его. «Самые сильные яды, – говорили они, – становятся только сильнее от правильного применения». Командиры решили, что девушкам, – у которых пальцы более тонкие и гибкие, а тела лучше подходят для работы у медленно движущихся конвейеров оружейного завода, – будет поручена скучная работа производства оружия до тех пор, пока им тоже не придется стать солдатами города Шанъюй.
Но когда Лян стоял там и впитывал столько впечатлений от оружейного завода, сколько мог, и так быстро, как мог: длинные извивы рабочих столов, клетки черных стальных полок, стеллажи и шипящие трубы; висящие громкоговорители, из которых неслось жужжание непонятных инструкций; воздух, пахнущий бесконечным трудом, пропитанными смазкой вращающимися деталями, грязным полом, совершенно плоским, утоптанным сотнями ног рабочих, – он осознал, что ощущает разочарование.
Это было сердце войска Шанъюй, где впервые начал биться пульс всех его вооружений, – разве это место не должно вызывать больше… гордости? Подавлять, внушать благоговение, даже быть величественным? Вместо всего этого в стенах завода чувствовалась некая усталость, это место устало от собственного назначения, от долга, перешедшего в усталость, потому что оно предчувствовало маячащие впереди годы войны. Лян гадал, поверят ли ему Вэй, и Тао, и Чэнь, когда он вернется и расскажет им об этом сегодня вечером.
«Командиры все время твердят нам, что мы так близки к окончанию войны, – думал он, остро сознавая, что его собственный отец – один из этих командиров, – что это почти конец, – но чей конец?»
Как раз в тот момент, когда он пытался подавить кашель, чья-то рука вдруг схватила его за локоть и повела вперед через комнату.
– Пойдем со мной, – со смешком произнес девичий голос ему в ухо, – раз уж ты все равно просто стоишь тут. Это значит, ты новенькая, и я спасаю тебя, не то тебя поставят либо к плавильным печам, либо к изложницам, где все обжигают пальцы. Металл для пуль обжигает как лед, если ты сможешь в это поверить.
Лян оказался возле одного из рабочих столов. Он смотрел, как девочка-подросток – черные волосы на голове уложены в густой блестящий виток, золотистая кожа в веснушках, рот без маски, накрашенный ярко-красной помадой – показывает ему, как укладывать зажигательные бомбы размером с плоды личи в пачки, которые потом отправят на пункт маркировки. Ее руки в перчатках-митенках сновали ловко, как птичьи крылышки, и так уверенно, что собственные пальцы показались юноше очень неуклюжими. Они казались бы ему неуклюжими, даже если бы его суставы не были еще слегка воспалены после недавней болезни. Ее голос звучал мелодично, плавно и терпеливо. В уголках сильно раскосых глаз собирались морщинки, когда она бросала взгляд на его лицо, и ему становилось еще труднее сосредоточиться, а нервы у него и так были на пределе.
– Фокус! – не раз орал ему в лицо его командир, и его слюна туманом повисала между их лицами. – Фокус определяет вашу мишень! Отсутствие фокуса делает вас мишенью!
Лян уже понял одно: в тысячу раз приятнее, когда перед тобой стоит эта девушка, а не их командир.
– Меня зовут Чжу, – сказала она ему, пока они работали у стола бок о бок.
– А я – Линь, – солгал он. Он уложил еще несколько бомб, стараясь скрывать негнущиеся пальцы. Лян подавил вспышку раздражения – от него не укрылась ирония того, что его руки восстанавливаются последними, хотя в них он больше всего и нуждается.
– Сколько тебе еще осталось времени здесь? – спросила она. – Мне шестнадцать, так что остался всего год. Потом меня ждет открытая местность, или участок ограды, и меня вооружат теми же пулями, которые, вероятно, я сама отлила для себя вот здесь, на оружейном заводе, – Чжу улыбнулась, и Лян почувствовал где-то в груди барабанный бой, который пытался найти свой собственный ритм.
– Мне тоже шестнадцать, – сказал он. – Значит, то же самое. Еще один год, – на самом деле ему назначат пост, как только армейские врачи сочтут его годным сражаться.
Еще одна улыбка алых губ, и бомба чуть не выпала из его руки.
– Ох, – Чжу быстро подхватила бомбу на краю стола, чтобы та не скатилась вниз, и сунула ее ему в ладонь. Она снова заморгала своими темными глазами, и Лян выругал свой пульс за то, что тот пропустил удар. Годы тренировок, обучения военному делу, и только эти последние месяцы выздоровления остались до того, как ему определят пост – меньше всего ему нужно стремиться получше узнать эту девушку.
– Если тебе так хочется увидеть огонь, – она взяла его за руку и повела прочь от их стола, где осталось еще много бомб, – тогда я была не права, что не пустила тебя туда.
Лян вернулся в отделение для выздоравливающих. Его коса распустилась и падала спутанными прядями, он кутался в украденную накидку и шарф от вечернего ветра ранней весны.
Окружающую его ночную тьму освещали далекие вспышки выстрелов. Воздух был наполнен зловонным дымом.
В его мыслях была Чжу.
В его кармане – смерть.