«Чжу, я люблю тебя! Пожалуйста, скажи мне, что это просто обман!»
Он добрался до старого храма – разрушенного войной, с наполовину снесенной крышей, с простреленными навылет стенами и окнами, – и пробрался внутрь. Руками, снова ставшими неуклюжими, – ее руки были проворными, как птички – он поворачивал мертвецов на полу, которые ждали последнего огня упокоения, чтобы увидеть их лица. Члены похоронной команды вскоре явятся, чтобы зажечь спички и прочесть последние молитвы.
Когда Лян нашел ее, его тихий крик зазвенел в воздухе, как уродливая пародия на свадебные колокола, ради которых он надел свой поношенный костюм и старый шелковый галстук. Он медленно и осторожно заполз в кольцо из ее давно окоченевших рук.
Губы Чжу рассыпались в пепел под его губами. Хлопья проникли в горло Ляна, засыпали его сердце, и оно перестало биться, и тоже превратилось в пепел.
Снаружи группка детей бежала домой, чтобы спрятаться от нападения Юйао. Они остановились на бегу, когда струйка дыма начала подниматься над разверстой крышей храма. Дети благоговейно молчали, глядя, как две струйки дыма поднимаются все выше и переплетаются, они показывали руками вверх.
Пара серебристых бабочек, образованных двумя струйками пепла, танцуя, взлетала вверх, в небо.
Послесловие автораБабочки-влюбленныеКитайская народная сказка
Одна из замечательных народных сказок Китая, «Лян Чжу» («Бабочки-влюбленные») – это трагическая сказка о двух юных влюбленных, которых разлучил долг перед семьей. Ее часто считают китайским вариантом «Ромео и Джульетты», так как обе истории описывают несчастных влюбленных. Действие сказки «Бабочки-влюбленные» происходит во времена Восточной династии Цзинь (265–420 гг. н. э.) и эта сказка превратилась в легенду, в основном благодаря древнему искусству устных преданий. Ей почти две тысячи лет, и она вдохновила появление других видов искусства, таких, как оперы, пьесы, кинофильмы и музыка.
Единственная дочь богатого семейства, Чжу Интай, переодевается в мальчика, чтобы ей разрешили посещать школу. Там она встречает Ляна Шаньбо, и одноклассники быстро становятся лучшими друзьями. Проходят годы, и Чжу влюбляется в Ляна, и только после того, как она покидает школу, чтобы ухаживать за больным отцом, Лян открывает тайну маскарада своей подруги. Осознав, что он тоже ее любит, он отправляется свататься к ней и с ужасом узнает, что семья уже обещала выдать ее за другого. Вскоре Лян умирает от разбитого сердца, и Чжу оплакивает свою утраченную любовь. В утро ее свадьбы разражается ужасная буря, и когда она рыдает на могиле Ляна, удар грома раскрывает землю, под которой покоится ее мертвый возлюбленный. Решив во что бы то ни стало снова быть вместе с Ляном, Чжу прыгает в могилу. Когда буря стихает, земля раскрывается и появляются влюбленные, превратившиеся в бабочек; они улетают, чтобы навсегда остаться вместе.
Насколько нерушимой должна быть верность, когда речь идет о семье или о родине? Что, если армия и война диктуют правила, а не богатство и положение в обществе? Когда любовь из запретной становится опасной?
«Пуля-бабочка» – это мой пересказ легенды «Бабочки-влюбленные».
Швета ТакрарДочь солнца
Посвящается колдовскому Сестринству Луны, которое сияет все ярче и становится все сильнее.
Родители Савитри Мехты назвали ее в честь света. В честь солнечного сияния, и золотых слитков, и всего золотого. Прежде всего в честь бога солнца Савитара, или Сурьи, чье благословение отметило Савитри в момент ее рождения: в груди она носила не бьющееся сердце, а шар ослепительно желтого света самого Сурьи.
Родители Савитри служили смотрителями музея в бывшем уединенном поместье раны[84], где было полно роскошных цветущих деревьев, фазанов, накликающих дождь, и даже имелось озеро с песчаными берегами, усыпанными сосновыми иглами. Именно туда они удалились вместе со своим необычным ребенком. Хотя они и их немногочисленные слуги старались прятать Савитри от глаз посторонних, случайные посетители замечали ее, когда она сворачивала за угол, одетая во все черное. Чанья чоли детского размера цвета оникса, платья в складку и маленькие бантики. Позднее, когда она выросла, она стала носить угольно-черные мини-платья, и в ее черных как смоль волосах появились пурпурные прядки. Черная одежда с красной, как кровь дракона, губной помадой на фоне очень смуглой кожи. Черная одежда с серебряными сережками-пуссетами в мочках ушей и такой же бинди[85] на лбу.
Черный, всегда черный цвет. Несомненно, взрослые посетители шептались год за годом – она в беде, она отчаялась, она нуждается в помощи. Иначе почему девочку постоянно тянет в темноту? Посетители ее возраста высказывались откровеннее и более жестоко:
– О, посмотрите, малышка-гот. Она просто хочет быть печальной. Ненормальная.
Год за годом ее родители со смехом отмахивались от подобных высказываний. Они напоминали ей, что если бы не черные одеяния, как бы она могла скрыть свое сияние? В ответ звенел веселый смех Савитри. Но когда она оказывалась одна в лесу, ее смех умолкал. Даже излучающее свет сердце не могло спасти от одиночества.
Она проводила дни вдали от безопасных туристических троп, пряталась под пологом ветвей, где однажды нашла беседку из лоз жимолости, всегда усыпанных цветами. Держа в руках десертную ложку и горшочек домашнего сиропа, она бродила там, все время прислушиваясь к жужжанию медоносных пчел.
Желто-черные, как и она, они будто рассказывали глубоко скрытые тайны тем, кто умел их слушать. Савитри умела. Так она узнала множество вещей, например, как хранить верность, чтобы приносить больше пользы; что небо меняет цвет, потому что его служанки постоянно меняют различные шелковые сари, которые оно носит; и самое лучшее – научилась петь.
Она пела своим родителям, меняющим оттенки небесам, самой себе. Она читала волшебные сказки, эпические поэмы и легенды и представляла себе, как играет в постановках на сцене, одетая в бархат. Но этого ей было мало. Ей очень хотелось иметь друга.
– Почему мое сердце такое пугливое? – спросила Савитри у пчел однажды в летний день. Теперь она была уже достаточно взрослой и понимала, что живет не как все, что у большинства людей есть друзья, которые разговаривают словами, и что большинство детей родители не изолируют от мира, считая его грубым и нетерпимым.
– Немногим в наши дни нравится магия, дочь солнца, – пчелы оставили на время осмотр лоз жимолости и закружились вокруг нее. – Ваше племя часто боится того, чего не понимает.
Миниатюрное солнце в груди Савитри заныло. Оно вспыхнуло, выбросив теплые золотые лучи из-под ворота и лямок ее черной блузки. Она скрестила руки, но свечение все равно просачивалось наружу.
Чувствуя ее отчаяние, пчелы собрались вокруг нее, образовав ореол. Они сообщили ей, что свое сердце она разделит с тем, кто сможет не только выдержать его свет, но даже будет отражать его обратно, на нее.
«Когда-нибудь, – шептали волшебные сказки, эпические поэмы и все легенды, – когда-нибудь такой человек появится».
– В золоте, – прибавила подслушивающая стрекоза. – В золоте и в серебре.
Не успела Савитри расспросить ее поподробнее, как она улетела прочь, как блик на сине-зеленом цветном стеклышке.
Шли годы, и колодец терпения Савитри пересох. Она устала: устала прятаться, устала познавать окружающий мир только с помощью кинофильмов, телепередач и обрывков разговоров туристов. Она мечтала праздновать дни рождения вместе с девочками-ровесницами, обмениваться с ними признаниями и одеждой, мечтала танцевать на сцене. Каково это было бы – петь, шагая по многолюдным, усыпанным лепестками слюды улицам города, и одеваться в черную одежду только по собственному выбору?
Она тосковала по человеку, который не испугался бы ее сияния. Она тосковала, тосковала… о, как она тосковала!
Даже сады с их беседками из жимолости и пчелами становились слишком тесными, слишком знакомыми – казалось, Савитри почти не могла дышать. Ее солнечное сердце грозило прорвать ее кожу и залить невыносимо ярким светом все поместье, если ничего не изменится. Никакое количество черного цвета, черного как смола, или как эбеновое дерево, не смогло бы подавить этот свет.
В ночь накануне своего семнадцатого дня рождения, когда ее тоска стала слишком сильной, чтобы от нее отмахнуться, она решила украдкой убежать из дома и создать для себя свой мир.
Когда родители уснули, Савитри уложила в маленькую сумку шаль, немного денег и баночку сиропа с ложкой. Небольшая часть особняка бывшего поместья раны сдавалась внаем приезжим историкам, но все комнаты, кроме одной, оставались незанятыми. Она убедилась, что гости, семья утомленных путешествием ученых с сыном-подростком, которого она видела только издалека, уютно устроились на ночь. Казалось все спали, только вечерний дежурный администратор сидел за своей стойкой в вестибюле, где под потолком жужжал древний вентилятор, заглушая стук его пальцев по клавиатуре. Придется воспользоваться черным ходом.
Но когда она подошла к выходу, то увидела, как за кем-то как раз закрылась дверь.
Кто бы это мог быть? Савитри задрожала, быстро прошептала молитву перед мраморной статуей бога Ганеши[86], разрушителя препятствий. Потом девушка на цыпочках вышла из дома.
Снаружи небо уже набросило сари из дымки и звезд, пчелы и стрекозы спали, а хор сверчков начал свою ночную серенаду. Кожа Савитри покрылась мурашками от охватившего ее восторга: она вышла из дома и могла следить в сумерках за незнакомцем. Конечно, ей не нужен был фонарь, чтобы идти в темноте, ведь ей стоило только расстегнуть пуговку у ворота.
Чувствуя себя очень смелой, она сняла с себя все, кроме короткого топа, завязала рубашку вокруг талии и побежала.