ас погнался за женой (в разных вариантах он скачет верхом на волшебном воле, или нарядившись в его волшебную шкуру, которую сохранил после того, как вол умер от старости), и когда Небесная Мать увидела это, она разлила звездную реку, разделившую двух влюбленных, и так возник наш Млечный Путь. Легенда гласит, что каждый год, в седьмой день седьмой луны, Волопас и Ткачиха опять воссоединяются. Сороки слетаются и образуют мост, чтобы влюбленные могли пересечь Млечный Путь и снова быть вместе. Во всех вариантах этой сказки, которые мне встречались, даже вол говорил больше, чем волшебная дева-ткачиха. Мне захотелось в этом пересказе дать ей возможность высказаться.
Джули КагаваГлаза как огоньки свечей
Такео стоял на верхней рисовой террасе и смотрел, как мать и сестры бредут по щиколотку в воде и аккуратными рядами сажают зеленые ростки риса в грязь. Со своего наблюдательного пункта он видел всю деревню, хижины под тесовыми крышами, разбросанные в беспорядке по обоим берегам реки, которая лениво вилась по долине, защищенной с трех сторон горами и темным сосновым лесом. Летнее солнце жгло ему голову, в ушах раздавалось монотонное жужжание цикад, и в то время, как остальные жители деревни сажали рис, необходимый для пропитания, Такео сражался бамбуковой палкой с воображаемыми врагами и в мечтах видел себя самураем.
Его мечты прервал лай вдалеке. Мальчик замер, обернулся и посмотрел вниз с холма, где оранжевая черточка мчалась по краю рисового поля в сторону амбара у опушки леса. Две худых, шелудивых деревенских собаки бежали следом, почти настигая добычу. Рыжее с белым существо подбежало к амбару и протиснулось в узкую щель между полом и землей, едва опередив собак, которые взвыли и начали яростно рыть землю в том месте, где исчезла их добыча.
Такео стремительно сбежал с горы, пересек узкий откос плотины между двумя полями и трусцой побежал к амбару. Собаки все еще рыли землю на том же месте, когда он подбежал к ним, держа обеими руками бамбуковую палку, как меч.
– Эй! – крикнул он, перекрывая их рычание и скрежет когтей о землю. – Прекратите!
Собака поменьше прижала уши и тут же убежала. Та, что побольше, крупная, бело-коричневая дворняга с большим носом, опустила голову и зарычала, оскалив острые желтые зубы. Такео не отступил. Встретив хмурый, злобный взгляд животного, он шагнул вперед, поднимая над головой бамбуковый меч. Рычание стало громче. Тощее тело собаки напряглось, она готовилась то ли к нападению, то ли к бегству. Такео глубоко вздохнул и крепче сжал свое оружие.
– Убирайся отсюда! – заорал он и сделал рубящий выпад мечом, сверху вниз, будто хотел отсечь ее голову от тела. Собака отскочила назад, и, в последний раз вызывающе зарычав, повернулась и убежала, исчезнув из виду за углом амбара.
Торжествующий Такео опустил палку, потом подошел к яме, которую пытались разрыть лапами собаки. Встал на колени и прижал голову к земле, заглядывая внутрь.
Из темноты под амбаром на него уставились два золотистых глаза. Такео смог разглядеть только острый нос и тощее рыжее тело лисицы, которая от страха обернула хвост с белым кончиком вокруг своего тела. Когда лисица его увидела, она задрожала и забилась еще глубже в нору, стараясь стать как можно меньше.
Такео улыбнулся.
– Привет, – тихо произнес он, и длинные черные уши лисицы дрогнули при звуке его голоса. – Тебе не нужно меня бояться; я никому не скажу, – он оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что его не увидит никто из взрослых и не поинтересуется, что он тут делает. Если бы взрослые обнаружили лисицу, они бы ее убили. Такео слышал такие истории. Он знал, на что способны кицунэ́[98], дикие лесные лисицы. Кицунэ могут вселиться в слабого человека, проскользнув в него под ногтями рук, и завладеть его телом. Они могут заставить видеть то, чего нет на самом деле. Иногда, если лиса достаточно сильная, она умеет менять облик и превращаться в человеческое существо, являться в образе красивой девушки, чтобы сбить людей с пути истинного.
Но создание, скорчившееся в пыли под амбаром, не выглядело злонамеренным и коварным. Оно выглядело просто испуганным.
– Все в порядке, – шепнул мальчик. – Меня укусила собака, когда я был совсем маленьким, и я тоже их не люблю.
Лисица склонила голову набок, во взгляде ее янтарных глаз светился не свойственный животным ум, будто она пыталась понять его слова. Такео улыбнулся и попятился назад на четвереньках.
– Тебе не нужно вылезать, – сказал он в нору. – Я позабочусь о том, чтобы собаки не вернулись и не принялись вынюхивать. Ты можешь уйти, когда опасность минует. Но если хочешь уйти сейчас, я не стану тебя останавливать.
Он отошел на безопасное расстояние и наблюдал за амбаром. Несколько секунд ничего не происходило. Затем из отверстия показалась острая мордочка, осторожно огляделась. Когда лисица посмотрела на него и замерла, Такео тоже застыл неподвижно, стараясь выглядеть как можно менее угрожающим. Всего на мгновение взгляды ребенка и кицунэ встретились. Затем лисица выскочила из отверстия зигзагом оранжево-белой молнии и метнулась через поле к опушке леса.
На краю леса она замерла и один раз оглянулась. Такео увидел вспышку золотистых глаз, когда взгляд кицунэ снова нашел его. С легкой улыбкой он прижал руки к бокам и поклонился, как сделал бы самурай, прощаясь с гостем.
Лисица моргнула, опять склонила набок голову сверхъестественно разумным жестом. Потом, дернув хвостом, повернулась и растворилась среди деревьев, подобно призраку, исчезла, словно ее никогда тут и не было.
Такео больше никогда не видел этой лисицы. Но иногда, в теплые вечера, когда он бродил где-нибудь вне дома, ему казалось, что за ним кто-то наблюдает.
Одно за другим сменялись времена года. Лето превращалось в осень, которая растворялась в зиме, а та в конце концов уступала место весне. Цикл посадки, сбора урожая и смерти продолжался, как это происходило сотни лет. Такео вырос и стал молодым мужчиной, широкоплечим и высоким, с мозолистыми от многолетней работы на полях руками. Детские фантазии о том, чтобы стать самураем, сменились ежедневными трудами сельскохозяйственных работ: обработкой полей, подкормкой ростков, и, что самое важное, обеспечением достаточного количества еды для выживания деревни после ежегодного появления осенью сборщиков рисового налога от даймё[99]. Как единственный сын деревенского старосты, он знал, что ответственность за защиту деревни и обеспечение жителей едой вскоре ляжет на него.
Осень того года, когда Такео исполнилось семнадцать, была суровой. На долину обрушилась засуха; дожди в сезон упрямо отказывались выпадать. Рис на полях завял, ярко-зеленые побеги приобрели угрожающий желтый цвет, и деревенские жители тревожились, что они не только не смогут заплатить рисовый налог в конце сезона, но и умрут от голода этой зимой.
В отчаянии Такео решил, что ему следует отнести пожертвование к гробнице Инари, богу риса, на вершине горы, и умолять великого ками[100] спасти их деревню. У него самого не было ничего ценного, поэтому три вечера он обходился без риса, чтобы скопить достаточное для пожертвования количество. Утром, на третий день голодовки, он взял из рук младшей сестры Хитоми мешочек сырого риса и вошел в лес.
Подъем на вершину горы был крутым и потребовал много сил, и к тому времени, когда Такео добрался до маленького деревянного храма по деревянной же лестнице, по обеим сторонам от которого стояли поросшие мхом статуи вестников Инари – кицунэ, он весь дрожал. Положив мешочек с рисом под молитвенной веревкой, перегораживающей вход, он упал на колени и прижался лицом к земле, умоляя о помощи.
– Великий Инари, – прошептал он, ощущая спиной взгляды каменных лисиц, – прошу тебя, прости это вмешательство в твои дела. Меня зовут Такео, и я всего лишь скромный крестьянин, который не заслуживает твоего внимания и сострадания. Но я прошу тебя услышать эту мольбу: моей деревне грозит голодная смерть. Из-за засухи у нас не хватит риса для уплаты сборщикам налога, когда они придут за ним. Если ты слышишь эту мольбу недостойного крестьянина, прошу тебя, сжалься над нами. Я готов предложить свою собственную жизнь в обмен на выживание моей деревни, если такова твоя воля.
Лес вокруг него молчал. Статуи кицунэ смотрели на него пустыми каменными глазами, неподвижные и бесстрастные. Но Такео, все еще прижавшийся лицом к холодным ступеням, внезапно почувствовал, что за ним наблюдают. Это было похоже на то, как ребенком он мог почувствовать, что не один. На секунду его охватила уверенность, что Инари услышал его просьбу и пришел к нему, чтобы забрать у него жизнь, которую он предложил. «Если такова цена, – подумал он, – если это спасет мою деревню, то я готов обменять свою жизнь на их жизни».
Но прошло несколько мгновений, и ничего не случилось. Ками не вышел из своего храма, окруженный сиянием и в сопровождении раскатов грома, чтобы потребовать его жизнь. Ощущение, что за ним наблюдают, пропало, и Такео остался стоять на коленях на ступенях, один.
Дрожа, он выпрямился и почувствовал, как земля покачнулась под ним, когда он поднял голову. Три дня он почти ничего не ел, а потом долго поднимался в гору, и это не прошло для него даром. Такео заставил себя подняться и, пошатываясь, вышел из храма, но у него закружилась голова, когда он спускался по ступеням, и последним, что он помнил, было падение.
Он очнулся в темноте, не считая мягкого оранжевого сияния где-то слева: это в жаровне мерцали остывающие угольки. Ему было тепло, он лежал на спине на чем-то мягком, накрытый сверху одеялом, слабо пахнущим листьями. Повернув голову, он встретил озабоченный взгляд молодой женщины, стоящей на коленях возле его матраса, и резко втянул воздух.
Девушка заморгала, глядя на него. Когда прошло первое потрясение, Такео заметил, что она красивая, с сияющими темными глазами и прямыми черными волосами, каскадом спускающимися по спине, как водопад из чернил. На ней были очень красивые одежды темно-красного цвета, с узором из серебряных нитей, с крохотными листочками, игриво разбросанными по ткани. Возможно, они были ровесниками, но на этом сходство заканчивалось. Она выглядела элегантной и красивой, держалась со спокойным достоинством, и Такео внезапно заметил свой неряшливый вид, простую крестьянскую одежду и руки в мозолях от работы.