– Такео-сан… – начала она и умолкла. Одно мгновение она стояла так, глядя на свои руки, будто боролась с собой. В конце концов она глубоко вздохнула и снова подняла взгляд. Ее глаза сияли, как темные зеркала в ночи.
– Вы… вы помните тот день, когда спасли лису от пары деревенских собак?
Вопрос был такой неожиданный, что сначала Такео лишь заморгал в ответ.
– Я… думаю, да, Юки-сан, – заикаясь, ответил он. Это произошло так давно, когда он еще был маленьким и беззаботным мальчиком, когда бремя деревни и семьи еще не давило на его плечи таким тяжелым грузом. Тогда, когда он еще мог воображать, что станет самураем.
А затем настоящий смысл вопроса обрушился на него, и холодок пополз по его спине, а волосы встали дыбом у него на шее. Он никому не рассказывал о том дне и о своих поступках. О том, что он спас лисицу от неминуемой гибели, знал только он, собаки и… сама лисица.
Похолодев, он снова взглянул на Юки, впервые увидев ее. Он вдруг вспомнил легенды о кицунэ и о том, на что они способны – менять облик, превращаться в людей… Вызывать наваждения, которые так сливаются с реальностью, что их невозможно отличить друг от друга. Юки встретилась с ним взглядом, ее глаза слегка отсвечивали золотом в пламени свечей, кончик пушистого хвоста выглядывал сзади из-под одежды.
– Не бойтесь, – тихо произнесла Юки, так как Такео стоял, застыв от потрясения. – Я бы никогда не причинила вам зла, Такео-сан. После того, как вы спасли меня в тот день, я хотела отплатить вам за вашу доброту, отблагодарить вас, но все не было подходящего случая. Ваши люди прогнали бы меня или убили, если бы я подошла слишком близко. Поэтому я ждала и наблюдала за вами издалека. Я смотрела, как вы росли, превращались из детеныша в мужчину, которым сейчас стали, и… – она замолчала, и Такео показалось, что он заметил слабый розовый румянец на ее щеках. – Мои чувства к вам тоже росли.
– Юки-сан, – Такео выдохнул, чувствуя себя так, будто стоит на краю утеса; он мог выбирать – шагнуть назад, на безопасное место, или броситься вниз. «Она лисица», – говорил ему разум. Кицунэ. Не человек. Но, глядя в ее лицо, он не видел ни намека на коварство, обман или вероломство, которые приписывают подобным ей существам. Он видел лишь чувство, настолько чистое и настоящее, что у него перехватило дыхание, а сердце почти остановилось.
– Я понимаю, что вам нужно вернуться, – мягко сказала Юки. – Я знаю, как вам дорога ваша семья. Но… я могу вам помочь, Такео-сан. Я могу спасти вашу деревню. Если вы мне позволите.
Принять помощь от кицунэ было бы верхом глупости, он это знал. Но его семья…
– Как? – прошептал он.
– Вам нужен рис для… сборщика налогов, да? – девушка наклонила голову к плечу, наморщила гладкий лоб. – Я их видела: люди на конях приезжают каждый сезон и увозят с собой корзины риса, когда уезжают. Вы должны позволять им это делать?
– Да, – ответил Такео. – Земля не наша; мы просто ее обрабатываем для даймё, нашего правителя. Если мы не заплатим налог, накажут всю деревню.
Юки медленно моргнула, как будто такая мысль была ей совершенно непонятна, но спросила:
– Сколько вам нужно?
– Сколько… сколько риса? – запинаясь, спросил Такео, и Юки серьезно кивнула головой. – По крайней мере, пять сотен коку[102], или больше, если у нас необычайно хороший урожай, – Юки казалась слегка сбитой с толку, поэтому он поспешил объяснить: – Шестьдесят процентов нашего урожая каждый год забирает даймё, однако мы должны вырастить по крайней мере пятьсот коку, чтобы обеспечить только налог. Но в этом году у нас не хватает почти двести коку, и если мы отдадим им все без остатка, то не оставим себе ничего, чтобы пережить зиму.
Несколько секунд девушка это обдумывала. Наконец, она подняла голову, ее взгляд был полон мрачной решимости.
– Я могу дать вам то, что нужно, – сказала она.
Сердце Такео подпрыгнуло в груди.
– Можете? Каким образом?
– Я – кицунэ, Такео-сан, – губы Юки слегка дрогнули. – У нас есть свои способы. Моя семья и я построили поместье из ничего, на пустом месте. Двести коку риса будет нетрудно произвести.
– Но, – прибавила она, пока Такео обдумывал, не упасть ли на землю у ее ног, – если хотите получить мою помощь, боюсь, вы должны будете выполнить одно условие.
– Что угодно! – просипел Такео. – Я не многим владею, но если вы можете спасти мою деревню, то все, что я могу отдать, принадлежит вам. Чего вы от меня хотите, Юки-сан?
– Обещания, – Кицунэ в упор смотрела на него, и на мгновение он увидел в ее взгляде тень той лисицы – умной, с золотистыми глазами. – После того, как рис доставят, и люди даймё уедут, вы должны вернуться и жить с нами один год. Это цена вмешательства кицунэ. Я хочу, чтобы вы пообещали мне вернуться и снова пришли ко мне.
У Такео упало сердце. Жить с лисами? Целый год? Наверное, часть сомнений отразилась на его лице, потому что глаза Юки потемнели, и она мрачно посмотрела на него.
– Это действительно было бы так ужасно, Такео-сан? – тихо спросила она. – Вы были бы здесь почетным гостем. Я обещаю, вы ни в чем не будете нуждаться. Вы сможете избавиться от тяжелого труда и лишений, присущих жизни смертного, – голос ее смягчился, она опустила глаза. – И, возможно, со временем, вы начнете видеть во мне нечто большее, чем просто лисицу.
– Я уже вижу, – прошептал Такео, удивив и себя самого, и Юки. Она подняла голову, в ее глазах засияла надежда, и он с трудом сглотнул. – Юки-сан, вы проявили доброту в том случае, когда большинство увидело бы лишь жалкого фермера. Вы принесли меня в свой дом и обращались со мной не как с крестьянином, а как с гостем. Я не могу обещать, что смогу… ответить вам на ваши чувства, но я согласен вернуться. После того, как доставят рис, и опасность перестанет грозить моей деревне, я вернусь. Обещаю.
Тогда Юки улыбнулась, и казалось, ее улыбка прогнала сумрак из леса.
– Еще одну ночь, – прошептала она, протягивая ему руку. – Побудь со мной еще одну ночь. Вернешься в свою деревню завтра, рис будет готов, когда ты проснешься.
Ему показалось, что бамбук вокруг них закачался, огоньки светляков расплылись и превратились в шары из тумана. Такео кивнул, шагнул вперед и вложил руку в ее ладони.
Ночь прошла в трепете воспоминаний, подобных хрупким ударам крыльев бабочек. Тусклый свет жаровни. Ощущение шелка, скользящего по обнаженной коже. Кокон из тепла и мрака, вкус сакэ и пота на губах, и сияние огня в солнечном сплетении. Он смотрел в глаза девушки, и ему хотелось, будь то иллюзия или фантазия, никогда не просыпаться, и чтобы эта ночь длилась вечно.
Он проснулся, дрожа от холода, на голом деревянном полу, накрытый жалким одеялом. Он озадаченно поднял голову и окинул взглядом крохотную заброшенную деревянную хижину. Гниющие балки и жерди подпирали покосившиеся стены, а сорная трава пробивалась сквозь доски пола, разрушая дерево. Такео увидел кости множества маленьких животных, разбросанные по углам, среди листьев и помета, и клочки рыжеватой шерсти, приставшие ко всему этому.
Словно в тумане, он выбрался из хижины и обнаружил звериную тропу, ведущую к гробнице, лошадь и фургон ждали его у опушки, и задняя часть повозки была уставлена плетеными корзинами. Быстро заглянув внутрь, он увидел, что они до краев наполнены блестящими белыми зернами. Такео почувствовал, что его сердце заполнила радость, а напряжение стремительно испарилось.
«Спасибо, Юки-сан, – подумал он, закрыв глаза. – Я скоро снова увижу тебя, обещаю».
Но когда он прибыл в деревню в начале вечера, он понял – что-то не так. Перед его хижиной расположился отряд конных самураев, на их кимоно был изображен герб рода даймё. Жители деревни молча стояли неподалеку, а один человек, в котором Такео узнал главу сборщиков налогов, возвышался над сгорбившейся фигурой его отца, который стоял перед ним на коленях, уткнувшись лицом в землю. Ледяное копье пронзило Такео, и он погнал лошадь быстрее.
– Позор! – кричал сборщик налогов, его пронзительный голос далеко разносил ветер. В одной руке он держал бамбуковую палку, и размахивал ею так, будто собирается ударить всякого, кто подойдет слишком близко. – Ленивые, недисциплинированные, ни на что не годные крестьяне! Как вы смеете предлагать такой жалкий налог вашему милостивому господину! Это оскорбление не останется безнаказанным.
– Погодите! – крикнул Такео и подвел фургон к удивленному сборщику налогов. Спрыгнув с повозки, он подбежал к нему и распростерся перед ним рядом с отцом. – Простите меня, пожалуйста, – произнес он, чувствуя лбом холодную грязь, – но остальное у меня. Остальной рис. Он здесь.
– Что это за уловка? – главный сборщик налогов с подозрением посмотрел на него, потом перевел взгляд на фургон. – Что вы творите, ничтожные крестьяне? Обыскать повозку, – приказал он, и один из его самураев тут же подошел к фургону и стал срывать крышки с корзин. Такео ждал, с сильно бьющимся сердцем, пока самурай не заворчал и не отступил назад.
– Все здесь, господин, – подтвердил воин.
– Понятно, – сборщик налогов вовсе не был доволен, голос его звучал резко. Он сделал шаг к Такео, его широкие самурайские штаны-хакама шуршали по земле. – Я понимаю, что здесь происходит, – грубо продолжал он. – Я такое уже видел. У вас, фермеров, есть другое поле, да? Тайное поле, на котором вы выращиваете рис на сторону. Скрываете от своего господина его законную долю, вы, неблагодарные, жалкие воры!
Такео похолодел.
– Нет, – запротестовал он, забывшись и поднимая взгляд на сборщика. – Это неправда!
– Неужели? – тот нагнулся и злобно уставился на него холодными черными глазами. – Тогда где ты взял этот рис, крестьянин? Он явно не с этих полей.
– Я… мне его подарили, – заикаясь, ответил Такео, не зная, что еще сказать. – В лесу. Это подарок самого Инари.
Сокрушительный удар обрушился на его голову, и он упал на землю.
– Лжец! – зарычал сборщик и еще раз ударил его бамбуковой палкой. – Неблагодарный мерзавец. Вы, крестьяне, нам солгали, припрятали часть урожая для себя. Это преступление против вашего милостивого господина. Мне следует всех вас казнить за предательство!