– Я нахожу некоторое удовлетворение в беспомощности своих ближних.
Якоб не может с ним согласиться.
– А как прошла встреча с сёгуном?
– Нарядили нас в пропахшие нафталином парадные тряпки полуторавековой давности: Хеммей в кафтане с жемчужными пуговицами, мавританском жилете и шляпе со страусиным пером и в белых полотняных чехлах поверх башмаков. Мы с ван Клефом расфуфырились в том же духе, так что все вместе походили на тройку подпорченных французских пирожных. Нас доставили в паланкине до дворцовых ворот. Дальше мы три часа плутали пешком по коридорам и внутренним дворикам, через миллион дверей и приемных, по дороге обмениваясь избитыми шутками с разнообразными чиновниками, советниками и принцами. В конце концов добрались до Тронного зала. Здесь уже невозможно больше делать вид, будто бы мы явились с настоящим посольством, а не притащились за тридевять земель полизать задницу великому правителю. Сёгун, полускрытый ширмой, сидит на возвышении в глубине комнаты. Церемониймейстер объявляет: «Оранда капитан!» Хеммей боком, словно краб, семенит к сёгуну и опускается на колени в специально отведенном для этого месте. Нам запрещено даже смотреть на сиятельную особу. Молча ждем высочайшего знака. Наконец великий военачальник, победитель мятежных варваров, поднимает кверху указательный палец. Камергер зачитывает текст, который не менялся с тысяча шестьсот шестидесятых, запрещающий нам обращать японских подданных в нехорошую христианскую веру, а также нападать на китайские джонки и на жителей острова Рюкю, и повелевающий сообщать о любых коварных замыслах против Японии, буде нам станет о них известно. Хеммей просеменил в обратную сторону, и на этом церемония завершилась. Согласно записи в моем дневнике, вечером Хеммей стал жаловаться на желудочные колики, которые на пути домой перешли в дизентерийную лихорадку… Впрочем, признаюсь, диагноз мог быть и не совсем точным.
Элатту, закончив штопку, раскатывает постель.
– Гадкая смерть. Дождь лил без перерыва. Местечко называлось Какэгава. «Только не здесь, Маринус, только не так», – простонал он и умер…
Якобу представляется могила, вырытая в языческой земле, и как его самого туда опускают.
– …Как будто я Господь Бог и могу вмешиваться в такие дела.
Рев тайфуна внезапно переменил тональность.
– Око бури. – Маринус поднимает взгляд к потолку. – Прямо над нами.
XII. Парадный кабинет в доме управляющего на ДэдзимеНесколько минут назад пробило десять, 23 октября 1799 г.
– Все мы – люди занятые. – Унико Ворстенбос пристально смотрит через стол на переводчика Кобаяси. – Прошу вас, обойдитесь хоть раз без изысков и сразу назовите цифру.
Мелкий дождик шелестит по крыше. Якоб обмакивает перо в чернила.
Ивасэ переводит камергеру Томинэ – тот прибыл сегодня утром из Эдо и привез свиток в футляре со знаком трилистника.
Кобаяси только начал разворачивать свиток со своим переводом послания из Эдо.
– Цифру?
– Что предлагает сёгун? – преувеличенно-терпеливо спрашивает Ворстенбос.
– Девять тысяч шестьсот пикулей, – объявляет Кобаяси. – Лучшая медь.
«9600, – перо Якоба царапает по странице, – пикулей меди».
– Это предложение есть намного больше, – уверяет Ивасэ Банри. – И лучше.
На улице блеет овца. Якоб не в силах угадать, что думает начальство.
– Мы требуем двадцать тысяч пикулей, – говорит Ворстенбос, – а нам предлагают меньше десяти? Сёгун хочет оскорбить губернатора ван Оверстратена?
– Увеличить квота втрое за один год, – Ивасэ все-таки не дурак, – не есть оскорбить.
– Беспримерная щедрость! – Кобаяси переходит в наступление. – Я много недель прилагать силы, чтобы достичь результат.
Ворстенбос косится на Якоба: «Это не записывать».
– Медь может прибыть через два или три день, – говорит Кобаяси, – если вы посылать.
– Склады в Сага, – добавляет Ивасэ, – в провинции Хидзэн, близко. Я поразиться, как много медь дает Эдо. Как пишет главный советник, – переводчик указывает на свиток, – почти все пакгаузы есть пустой.
Ворстенбос, не слишком воодушевляясь этими речами, просматривает голландский перевод послания.
Маятник часов черпает время, как лопата могильщика.
Вильгельм Молчаливый смотрит в будущее, которое давным-давно стало прошлым.
– Почему в этом письме, – спрашивает Ворстенбос, глядя на Кобаяси поверх очков-полумесяцев, – ни слова не сказано о том, что факторию на Дэдзиме могут закрыть?
– Я не быть в Эдо, – невинно отвечает Кобаяси, – когда составлять ответ.
– Невольно задумаешься, не случилось ли вам приукрасить письмо генерал-губернатора в том же духе, как с теми павлиньими перьями, что стали у нас притчей во языцех?
Кобаяси смотрит на Ивасэ, как бы говоря: «Вы что-нибудь поняли?»
– На переводе, – объявляет Ивасэ, – стоят печати от все четыре старший переводчик.
– У Али-Бабы было сорок разбойников, – вполголоса произносит Лейси. – Стал ли он от этого честнее?
– Вот в чем вопрос, господа! – Ворстенбос поднимается на ноги. – Смогут ли девять тысяч шестьсот пикулей купить Дэдзиме отсрочку приговора на двенадцать месяцев?
Ивасэ переводит вопрос для сведения камергера Томинэ.
С краев кровли капает; где-то лает собака; у Якоба чешется воспалившаяся кожа на ноге, он болезненно ощущает прикосновения чулка.
– В трюме «Шенандоа» хватит места для всех запасов Дэдзимы. – Лейси шарит в кармане и вытаскивает украшенную драгоценными камнями табакерку. – Можно хоть сегодня начинать погрузку.
– Как нам поступить? – Ворстенбос постукивает по барометру. – Принять эту жалкую прибавку и сохранить факторию на Дэдзиме, рискуя навлечь на себя гнев нашего начальства в Батавии? Или… – Ворстенбос не спеша подходит к напольным часам и рассматривает их почтенный циферблат, – закрыть невыгодную факторию и лишить отсталый азиатский остров единственного европейского союзника?
Лейси втягивает в ноздрю основательную понюшку табаку и оглушительно чихает.
– Господи помилуй, вот это славно!
– Девять тысяч шестьсот пикулей, – изрекает Ворстенбос, – купили годовую отсрочку для Дэдзимы. Сообщайте в Эдо. Посылайте в Сагу за медью.
Ивасэ с нескрываемым облегчением передает новость камергеру Томинэ.
Тот кивает, словно другого решения и быть не могло.
Кобаяси зловеще и сардонически кланяется.
«Управляющий факторией Унико Ворстенбос, – пишет Якоб, – принял данное предложение…»
– Но губернатор ван Оверстратен, – продолжает Ворстенбос с угрозой, – во второй раз не потерпит отказа!
«…Однако предостерег переводчиков, – добавляет секретарское перо, – что это соглашение не окончательное».
– Мы должны удвоить усилия, чтобы окупить чудовищные риски и безобразно раздутые затраты на содержание фактории. А пока закончим на сегодня.
– Одну минуту, пожалуста, – говорит Кобаяси. – Еще хорошие вести.
Якобу кажется, что в Парадный кабинет вторгается что-то темное и злое.
Ворстенбос откидывается на спинку кресла:
– Да ну?
– Я много убеждать в Управа насчет украденный чайник. Я говорить: «Если мы не найти чайник, великий бесчестье для наша страна». Тогда камергер отправить много… – Он обращается за помощью к Ивасэ. – Да-да, «полицейский», много полицейский искать чайник. Сегодня в Гильдия, когда я заканчивать… – Кобаяси показывает на свой перевод послания сёгуна, – прибыть гонец из Управа. Нефритовый чайник императора Чунчжэнь обнаружен!
– А-а? Хорошо. И в каком… – Ворстенбос подозревает подвох. – В каком он состоянии?
– Идеальный состояний. Два ворья сознаться в кража.
– Один вор, – продолжает рассказ Ивасэ, – сделать ящик в паланкин коменданта Косуги. Другой вор положить чайник в ящик в паланкин и так вынести чайник через Сухопутный ворота.
– Как же их поймали? – спрашивает ван Клеф.
– Я посоветовать, – отвечает Кобаяси, в то время как Ивасэ объясняет камергеру Томинэ, о чем речь. – Градоправитель Омацу предложить награду за выдача воров. Мой план удался. Чайник доставить сегодня, позже. Есть еще лучше новость: градоправитель Омацу дать разрешение, чтобы казнить воров на площадь Флага.
– Здесь? – хмурится Ворстенбос. Его радость от приятного известия слегка померкла. – На Дэдзиме? Когда?
– Перед отплытий «Шенандоа», – говорит Ивасэ. – После утренний перекличка.
– Пусть все голландцы, – благостно улыбается Кобаяси, – видят японский правосудие.
По стене из промасленной бумаги пробегает тень отважной крысы.
«Вы сами требовали крови, – говорит вызывающий взгляд Кобаяси, – за свой драгоценный чайничек…»
На «Шенандоа» бьют склянки.
«…Хватит ли духу теперь получить, что хотели? – ждет ответа переводчик. – Или струсите?»
Смолкает стук молотков на крыше пакгауза Лели.
– Прекрасно, – говорит Ворстенбос. – Передайте градоправителю Омацу мою благодарность.
В пакгаузе Дорн Якоб обмакивает перо в чернила и пишет на чистом титульном листе: «Верное и полное расследование злоупотреблений на Дэдзиме за время, когда факторией управляли Гейсберт Хеммей и Даниэль Сниткер, включая исправления фальшивых записей, внесенных в бухгалтерские книги вышеуказанными лицами». На миг он задумывается, не вписать ли и свое имя, но эта мысль тотчас же улетучивается. Ворстенбос – его начальник и поэтому вправе представить работу подчиненного как свою. «А может, это и безопасней», – думает Якоб. Любой чиновник в Батавии, чьи незаконные доходы иссякли из-за расследования, может одним росчерком пера прикончить ничтожного писаря. Якоб накрывает страницу промокательной бумагой и аккуратно прижимает.
«Кончено», – думает он, протирая покрасневшие глаза.
Красноносый Хандзабуро чихает и вытирает нос пучком соломы.
На подоконнике окна под самым потолком пакгауза воркует голубь.
Из Костяного переулка доносится пронзительный голос Ауэханда.
Поверили или нет, что Дэдзиму вот-вот закроют, но утренние известия пробудили факторию от летаргического сна. Медь прибудет через четыре дня – сотни ящиков. Капитан Лейси рассчитывает закончить погрузку за шесть дней и через неделю покинуть Нагасаки, прежде чем в Китайском море наступит время зимних штормов. В ближайшие дни должны решиться вопросы, на которые Ворстенбос все лето отвечал со всей возможной уклончивостью. Получат служащие фактории мизерную официальную квоту на личный груз или же ту, к которой приучили их прежние управляющие? Спешно заключают сделки с местными купцами. Кто станет начальником канцелярии, с большим жалованьем и властью над всей экспедиторской конторой – Петер Фишер или Якоб де Зут? «И какое применение даст Ворстенбос моему расследованию, – размышляет Якоб, укладывая отчет в саквояж, – только против Даниэля Сниткера, или полетят и другие головы?» Клика в Батавии, занимающаяся контрабандой, имеет влиятельных друзей даже в Совете Обеих Индий, но в отчете Якоба хватит улик, чтобы склонный к оздоровлению общества генерал-губернатор прикрыл эту лавочку.