– Это есть обвинений, – объясняет голландцам Кобаяси. – И признаний.
Закончив, комендант Косуги подходит к навесу и кланяется. Теперь камергер Томинэ произносит несколько фраз. Косуги приближается к Ворстенбосу – передать ему слова камергера.
Кобаяси переводит нарочито коротко:
– Глава голландцы даровать помилование?
Взгляды четырех-пяти сотен глаз устремляются на Унико Ворстенбоса.
Время словно застывает.
«Прояви милосердие, – молит будущий помощник управляющего де Зут. – Милосердие!»
– Спросите воров, – приказывает Ворстенбос, – знали они, какое может быть наказание за их преступление?
Кобаяси переадресовывает вопрос двум стоящим на коленях воришкам.
Старший не может говорить.
Младший с вызовом отвечает:
– Хай![18]
– Так почему я должен мешать японскому правосудию? Ответ на ваш вопрос: нет.
Кобаяси сообщает его решение коменданту Косуги. Тот строевым шагом возвращается к камергеру Томинэ. Когда он во всеуслышание объявляет приговор, в толпе слышится ропот. Молодой вор что-то говорит, глядя на Ворстенбоса.
Кобаяси спрашивает:
– Вы желать, чтобы я переводить?
– Говорите, что он сказал, – отвечает управляющий факторией.
– Преступник сказать: «Когда вы будет пить чай, вспоминайте мой лицо».
Ворстенбос скрещивает руки на груди:
– Скажите ему, пусть не сомневается: через двадцать минут я забуду его лицо навсегда. Через двадцать дней лучшие друзья с трудом его вспомнят. Через двадцать месяцев родная мать не припомнит, каким был ее сын.
Кобаяси сурово и отчетливо переводит эту речь.
Зрители, кто стоит поближе и смог расслышать, смотрят на голландцев с еще большей ненавистью.
– Я переводить очень точно, – заверяет Кобаяси.
Комендант Косуги велит палачу приготовиться, а Ворстенбос тем временем обращается к голландцам.
– Кое-кто из местных, господа, надеется, что мы подавимся их правосудием. Очень вас прошу, не доставляйте им такого удовольствия!
– Извиняюсь, минеер, – говорит Барт, – что-то я не понял, к чему это вы.
– Постарайся не сблевать, – отзывается Ари Гроте, – и в обморок не грохнись при желтолицых.
– Совершенно точно, Гроте, – одобряет Ворстенбос. – Мы здесь представляем всю свою расу!
Старший вор – первый по очереди. Ему надевают на голову мешок, ставят на колени.
Барабанщик выбивает короткую дробь. Палач достает из ножен меч.
На земле под трясущейся жертвой расползается темное пятно мочи.
Рядом с Якобом Иво Ост чертит носком башмака крест.
По ту сторону площади Эдо отчаянно лают собаки.
Герритсзон шепчет себе под нос:
– Ну давай, красавчик…
Поднятый вверх меч начищен до блеска, но потемнел от масла.
Якоб слышит словно бы струнный аккорд – он всегда звучит, но редко достигает слуха.
Барабанщик в четвертый или пятый раз ударяет в барабан.
Слышно, как где-то поблизости лопата вонзается в землю…
…и голова преступника с глухим стуком падает на песок – в мешке, как была.
Кровь со свистом хлещет из обрубка шеи.
Обрубок медленно клонится вперед и ложится вору на колени, изрыгая кровь.
Герритсзон шепчет:
– Браво, красавчик!
«Как вода, растекаюсь, – закрыв глаза, мысленно повторяет Якоб, – язык мой прилип к гортани моей, и в прах смертный низвел Ты меня».
– Студиозусы! – командует Маринус. – Хорошенько рассмотрите аорту, яремную вену и спинной мозг. Обратите внимание, венозная кровь темно-красная, сливового оттенка, в то время как артериальная – ярко-алая, цвета гибискуса. Они и на вкус различаются: артериальная – с металлическим привкусом, а венозная, скорее, с фруктовой ноткой.
– Доктор, во имя всего святого! – не выдерживает ван Клеф. – Это обязательно?
– Пусть хоть кому-то будет польза от этого бессмысленного варварства.
Унико Ворстенбос держится надменно-отстраненно.
Петер Фишер шмыгает носом:
– Защита интересов Компании, по-вашему, бессмысленное варварство? Доктор, а если бы это ваш любимый клавесин украли?
– Я бы лучше попрощался с инструментом.
Обезглавленное тело швыряют на тележку.
– Все равно его рычажки и пружинки заскорузнут от пролитой крови, и звук будет уже не тот.
– Доктор, что будет с телами? – спрашивает Понке Ауэханд.
– Желчь извлекут для аптекарей, а остальное публично вскроют и раздерут на куски, на радость платным зрителям. Нелегко в этой стране работать ученым, специализирующимся в области хирургии и анатомии…
Младший вор отказывается надевать капюшон.
Его тащат к темному пятну на том месте, где отрубили голову его другу.
Барабанщик выбивает первую дробь…
– Редкое искусство, между прочим, башку оттяпать, – говорит Герритсзон, ни к кому в особенности не обращаясь. – Палач должен принять в соображение вес клиента, еще и время года. Летом на шее больше жира, чем к концу зимы. А если дождь идет, кожа влажная…
Барабанщик второй раз ударяет в барабан.
– Одного парижского философа, – говорит доктор студиозусам, – во время недавнего Террора приговорили к гильотине…
Барабан звучит в третий раз…
– …Он провел интересный опыт: договорился со своим ассистентом, что начнет моргать, когда упадет лезвие…
В четвертый раз бьет барабан.
– …и продолжит моргать, пока возможно. Ассистент, подсчитав количество морганий, сможет определить, сколько времени живет голова, отделенная от тела.
Купидон произносит нараспев какие-то слова по-малайски – быть может, чтобы оградить себя от сглаза.
Герритсзон оборачивается:
– Прекрати свою тарабарщину, черномазый.
Будущий помощник управляющего де Зут не может заставить себя смотреть.
Он утыкается взглядом в свои башмаки и видит на одном брызги крови.
По площади Флага проносится ветерок, словно легкое прикосновение развевающейся ткани.
– Ну что же, – говорит Ворстенбос, – вот почти и закончили.
Настольные часы в кабинете управляющего показывают одиннадцать.
Ворстенбос отодвигает в сторону последнюю стопку бумаг; кладет на стол документы о назначении на должность; обмакивает перо в чернильницу и подписывает первый документ.
– Пусть Фортуна вам улыбается весь срок вашего пребывания в должности, Мельхиор ван Клеф, управляющий факторией на Дэдзиме…
Ван Клеф расплывается в улыбке, отчего борода у него задирается.
– Благодарю вас, минеер!
– …И последний, хотя и немаловажный… – Ворстенбос подписывает второй документ. – Якоб де Зут, помощник управляющего. – Он откладывает перо. – Подумать только, де Зут, еще в апреле вы были младшим писарем, на пути в какую-то дыру в болотах Хальмахеры!
– Разверстая могила, – фыркает ван Клеф. – Крокодилы не съедят, так болотная лихорадка доконает. Не лихорадка – так отравленный шип из духовой трубки оборвет ваше бренное существование. Вы обязаны господину Ворстенбосу не только блестящей будущностью, но и самой жизнью.
«А ты, жулик, – думает Якоб, – обязан ему тем, что не разделил судьбу Сниткера».
– Моя благодарность господину Ворстенбосу настолько же глубока, насколько искренна.
– Мы еще успеем выпить по глоточку. Филандер!
Филандер вносит три бокала вина на серебряном подносе.
Все берут по бокалу на длинной ножке и чокаются.
Осушив бокал, Ворстенбос вручает Мельхиору ван Клефу ключи от пакгаузов Эйк и Дорн и от окованного железом сундука, где хранится разрешение на торговлю, выданное полтораста лет назад Великим сёгуном.
– Да процветет Дэдзима под вашим руководством, господин ван Клеф! Завещаю вам способного и многообещающего помощника. Желаю вам в будущем году превзойти мои достижения и вырвать у местных узкоглазых скупердяев двадцать тысяч пикулей меди!
– Сделаем, – обещает ван Клеф, – если это в человеческих силах.
– Я буду молиться за благополучное путешествие для вас, минеер, – говорит Якоб.
– Спасибо. А теперь, когда вопрос преемничества решен… – Ворстенбос достает из внутреннего кармана конверт и разворачивает документ, – трое старших должностных лиц фактории могут подписать «Итоговый перечень экспортируемых товаров». Это новое требование губернатора ван Оверстратена. Он сам вписывает свое имя на первой строке под трехстраничным списком товаров компании, загруженных в трюм «Шенандоа», по разделам: «Медь», «Камфора» и «Прочее», – а также по номеру партии, количеству и качеству товара.
Ван Клеф не глядя подмахивает перечень, который сам же и составлял.
Якоб берет протянутое ему перо и в силу профессиональной привычки просматривает цифры: это единственный документ за все утро, подготовленный не его рукой.
– Помощник управляющего! – укоряет ван Клеф. – Вы же не заставите господина Ворстенбоса ждать?
– Компания, минеер, требует от меня тщательности во всем.
Эти слова Якоба встречены ледяным молчанием.
– Кажется, солнце все-таки пробилось через тучи, господин Ворстенбос, – говорит ван Клеф.
– Так и есть. – Ворстенбос допивает вино. – Если Кобаяси рассчитывал нас запугать с этой утренней казнью, то его план опять провалился.
Якоб находит удивительнейшую ошибку. «Итого, медь на экспорт: 2600 пикулей».
Ван Клеф слегка кашляет.
– Что-то не так, помощник?
– Минеер… Здесь, в столбце с итогом… Цифру «девять» можно принять за двойку.
Ворстенбос отвечает уверенно:
– Итоговая сумма в полном порядке, де Зут.
– Но, минеер, мы вывозим девять тысяч шестьсот пикулей.
Легкий тон ван Клефа отдает угрозой:
– Подписывайте, де Зут, и дело с концом.
Якоб смотрит на ван Клефа, тот – на Якоба. Писарь оборачивается к Ворстенбосу.
– Минеер, если человек, не знающий вашу безупречную честность, увидит эту итоговую сумму… – Якоб мучительно ищет дипломатичную формулировку. – У него может закрасться мысль, что семь тысяч пикулей меди были намеренно исключены из общего перечня.