ыть мою бедность, поэтому согласился со мной, пожелал удачи и распрощался.
В тренировочном зале четверо учеников занимаются кэндо, со всем усердием отрабатывая воинственные вопли.
Удзаэмон чувствует боль в горле – видно, простудился.
– От Устричного залива – грязной свалки рыбачьих хижин, раковин и гнилых веревок – я повернул на север, к Исахае. Как ты знаешь, местность там низменная, холмистая, и хмурым днем Первого месяца дорога ужасна. На повороте из-за чайного домика с закрытыми ставнями показались четверо грузчиков. Такую свору скалящихся диких псов еще поискать! Каждый держал в корявой руке здоровенную дубину. Они предупредили меня, что на несчастного беззащитного одинокого путника непременно нападут разбойники, и уговаривали нанять их для охраны, иначе не добраться мне до Исахаи невредимым. Я выхватил меч и объяснил им, что не такой уж я несчастный, одинокий и беззащитный. Мои доблестные спасители мигом испарились, и я без дальнейших приключений прибыл в Исахаю. Обошел стороной большие, заметные постоялые дворы и поселился на чердаке у болтливого обжарщика чая. Другую комнату снимал уличный торговец амулетами и талисманами из священных мест – он уверял, что даже из Эдзо.
Удзаэмон чихает в бумажный листок и бросает бумажку в огонь.
Сюдзаи вешает над огнем чайник.
– Я ненавязчиво порасспрашивал хозяина, что ему известно о княжестве Кёга. «Восемьдесят квадратных миль в горах и ни одного порядочного города», кроме Касимы. Господин настоятель получает доход от храмов и собирает рисовый налог в деревнях на побережье, но настоящая сила у него от союзников в Эдо и Мияко. Он настолько уверен в себе, что держит всего два отряда стражи: один – для пущей важности в путешествиях, а другой – в Касиме, чтобы усмирять беспорядки, если вдруг случатся. Торговец амулетами рассказал, что однажды хотел посетить монастырь на горе Сирануи. Несколько часов поднимался по крутой расщелине под названием «ущелье Мэкура», а в итоге его завернули на полпути, у заставы. Три здоровенных деревенских олуха заявили, что монастырь на горе Сирануи не торгует талисманами. Я сказал, что нечасто храмы прогоняют паломников, готовых оставить у них свои денежки. Торговец с этим согласился и рассказал историю о том, как в эру Канъэй три года подряд на всем Кюсю был неурожай. В городах вплоть до Хирадо, Хакаты и Нагасаки начались голодные бунты. Именно из-за этого голода, уверял торговец, случилось восстание в Симабаре и постыдное поражение первой армии сёгуна. В разгар всех этих потрясений один тихий самурай упросил сёгуна Иэясу доверить ему честь на свои деньги собрать и возглавить войско и во второй раз попытаться сокрушить мятежников. Он так бесстрашно сражался, что, когда голову последнего христианина насадили на пику, сёгун особым указом обязал опозоренный клан Набэсима из Хидзэна уступить доблестному самураю не только малоизвестный монастырь на горе Сирануи, но и всю эту горную область. Тем же указом было создано княжество Кёга, а полное имя тихого самурая стало «господин настоятель Кёга-но-Эномото-но-ками». Нынешний господин настоятель, должно быть, его… – Сюдзаи отсчитывает на пальцах, – праправнук, плюс или минус поколение.
Он наливает чай Удзаэмону, и друзья раскуривают трубки.
– На другое утро с моря пришел густой туман. Пройдя около мили, я повернул к востоку и обогнул Исахаю с севера. Так я в конце концов добрался до большого тракта, ведущего к морю Ариакэ. Решил, будет лучше вступить в княжество Кёга так, чтобы стражники у ворот не видели моего лица. Я шел почти все утро, прошагал несколько деревень, прикрывая лицо капюшоном, и в конце концов оказался в деревне Куродзанэ. Там вороны клевали тело распятой женщины. Вонища стояла! Со стороны моря туман поредел, и стали видны бледное небо и бурая равнина. Три старые сборщицы мидий отдыхали, сидя на большом камне. Я спросил, как и всякий путешественник: далеко ли до следующей деревни, Конагаи? Одна сказала – четыре мили, другая – меньше, третья – нет, дальше. Только последняя бывала там сама, да и то лет тридцать назад. Я ни словом не обмолвился про Отанэ-травницу, только спросил о распятой женщине. Оказалось, ее уже три года муж бил смертным боем, и она отпраздновала Новый год, раскроив ему череп молотком. Управитель господина настоятеля приказал палачу отрубить ей голову с одного удара, и тут я к слову спросил, справедливый ли хозяин господин Эномото. Может, они не доверяли чужаку с непривычным выговором, но все в один голос объявили, что им за добрые дела в прошлой жизни дано было родиться в его владениях. Даймё княжества Хидзэн, сказала одна, отправляет на военную службу одного крестьянского сына из восьми и обирает деревенских жителей, чтобы содержать в роскоши свою семью в Эдо. А господин княжества Кёга назначает рисовый налог только в урожайные годы, заказывает провизию и масло для светильников в монастырь на горе Сирануи и требует всего-то троих стражников для заставы в ущелье Мэкура. За это молитвы в храме обеспечивают полноводные ручьи для рисовых полей, залив кишит угрями, а корзины полны съедобных водорослей. Я полюбопытствовал, сколько рису съедают за год в монастыре. Пятьдесят коку, ответили мне, – достаточное количество для пропитания пятидесяти человек.
«Пятьдесят человек! – тоскливо думает Удзаэмон. – Тут нужно целое войско наемников».
– После Куродзанэ, – не проявляя особого беспокойства, продолжает Сюдзаи, – дорога идет мимо симпатичной таверны под названием «Харубаяси» – «Весенний бамбук». Вскоре после того от берегового тракта ответвляется дорога, ведущая к ущелью Мэкура. Она содержится в отличном состоянии, но я полдня карабкался по ней в гору. Стражники на заставе явно не ожидали посторонних. Один хороший часовой меня бы издали заметил, но… – Сюдзаи кривит губы, давая понять, что миновать заставу было легко. – Караульня расположена в самом узком месте ущелья, но не требуется десять лет учиться на ниндзя, чтобы обойти ее по склону. Так я и сделал. Когда поднялся выше в горы, стали попадаться участки, покрытые снегом и льдом, а низинные породы деревьев сменились соснами и кедрами. Еще часа через два я достиг высокого моста через реку. Рядом на камне написано название: «Тодороки». Вскоре после того дорога пошла через длинный ряд ворот тории. Тут я с нее свернул и дальше пробирался через сосновый лес. Поднялся на отрог Лысого пика, и вот рисунок, – Сюдзаи достает спрятанный в книге листок, – на основе набросков, которые я там сделал.
Удзаэмон впервые может осмотреть тюрьму, где держат Орито.
Трубка Сюдзаи погасла; он выбивает золу.
– Монастырь угнездился в треугольной впадине между Лысым пиком – вот он, наверху – и двумя хребтами пониже. Я думаю, когда-то здесь была крепость, еще со времен Сражающихся царств, а потом ее передали предку Эномото, о котором рассказывал торговец амулетами. Смотри, какие здесь мощные стены, и вокруг – ров. Чтобы выломать ворота, понадобятся человек двадцать, да еще таран. Но ты не отчаивайся: крепостные стены не крепче тех людей, что их обороняют; ребенок с крюком на веревке может их одолеть в одну минуту. А уж внутри мы не заблудимся. Вот это, – Сюдзаи показывает пальцем в мозолях от тетивы, – Сестринский дом.
– Ты видел ее? – забыв об осторожности, спрашивает Удзаэмон.
Сюдзаи качает головой:
– Был слишком далеко. Остаток времени до темноты я потратил на поиски другого спуска с Лысого пика, но пути вниз нет, кроме как по ущелью Мэкура. Вот эта северо-восточная гряда с другой стороны обрывается отвесно на несколько сотен локтей, а к северо-западу такая чаща – проберется только тот, у кого четыре руки и хвост. В сумерках я вернулся в ущелье и добрался до заставы, когда взошла луна. Спрыгнул с утеса на дорогу внизу, дошел до конца ущелья, пересек рисовые поля за деревней Куродзанэ и переночевал под рыбачьей лодкой у дороги на Исахаю. Было холодно и сыро, но я не хотел, чтобы кто-нибудь явился проситься к моему костру – не нужны лишние свидетели. К вечеру следующего дня я вернулся в Нагасаки. Выждал три дня, прежде чем посылать за тобой, чтобы никто не связал мою отлучку и твой визит. Безопасней будет предположить, что твой слуга – на жалованьи у Эномото.
– Ёхэй служит мне с тех пор, как меня приняли в семью Огава.
– Какой шпион может быть надежней, – Сюдзаи пожимает плечами, – чем тот, кого не заподозрят?
Удзаэмон с каждой минутой чувствует себя все более больным.
– У тебя есть серьезная причина сомневаться в нем?
– Нет, но все даймё заводят осведомителей в соседних княжествах, и эти осведомители налаживают связи со слугами влиятельных семейств. Огава – люди значительные; твой отец – один из четырех переводчиков первого ранга на Дэдзиме. Удзаэмон, похитить наложницу даймё – значит вступить в мир опасностей. Чтобы выжить, ты должен сомневаться в Ёхэе, сомневаться в друзьях и незнакомцах. Теперь скажи: ты все еще хочешь освободить ее?
– Сильнее прежнего, – Удзаэмон смотрит на карту, – но возможно ли это?
– Если все тщательно продумать, если будут деньги, чтобы нанять походящих людей, – да, возможно.
– Сколько денег и сколько людей?
– Я тебя обрадую: меньше, чем ты думаешь. Сборщицы водорослей сказали «пятьдесят коку», звучит устрашающе, но добрую долю из этих пятидесяти съедает свита Эномото. К тому же вот это здание, – Сюдзаи тычет пальцем в правый нижний угол рисунка, – это трапезная, и, когда из нее расходились монахи после обеда, я насчитал всего тридцать три головы. Женщин в расчет не берем. Старшие монахи уже в возрасте, остается не больше двух дюжин крепких послушников, способных драться. В китайских легендах монахи разбивают камни голыми руками, но гусята Сирануи – из более хилого выводка. В монастыре я не увидел ни мишеней для стрельбы из лука, ни казарм для стражников-мирян, и никаких признаков, что там ведутся военные тренировки. Я считаю, пятеро хороших мечников могли бы спасти барышню Аибагаву. Для верности удвоим цифру – десять мечей, и вдобавок еще наши с тобой.
– А если господин Эномото явится со своими людьми раньше, чем мы успеем начать штурм?