Раньше, до своего побега и добровольного возвращения, Орито подумала бы, что подобные безвольные слова достойны презрения, но сейчас она понимает: только эта вера, что их жертва необходима для Жизни, помогает вынести расставание. Акушерка качает голодного сынка Яёи, Бинё.
– Смотри, твоя сестра уже наелась. Дай матери отдохнуть…
Настоятельница Идзу напоминает:
– Мы говорим «Носительница», сестра Аибагава.
– Вы говорите, настоятельница, – как и можно было ожидать, отвечает Орито. – Но я – не «мы»…
Садаиэ вытряхивает в очаг последние крошки угля – они трещат и плюются в огне.
«…Мы с вами заключили соглашение. – Орито выдерживает взгляд настоятельницы. – Помните?»
«Последнее слово, – настоятельница выдерживает взгляд Орито, – будет за господином настоятелем».
«А до тех пор». Орито не отводит глаз и повторяет вслух:
– Я – не «мы».
Личико Бинё, мокрое, розовое, бархатное, сморщилось, и раздается протяжный писк.
– Сестра? – Яёи в последний раз прикладывает сына к груди.
Акушерка осматривает воспаленный сосок.
– Мне уже лучше, намного, – уверяет Яёи. – Пустырник помогает.
Орито вспоминает Отанэ из деревни Куродзанэ – это ведь она снабжает монастырь травами. Не потребовать ли в качестве одного из условий, чтобы им разрешили встречаться, хотя бы раз в год? Новая сестра по-прежнему занимает самую низкую ступень в иерархии пленниц храма, но решение вернуться, принятое на мосту Тодороки, и ее успешная помощь Яёи с рождением близнецов значительно повысили ее статус. За ней признали право отказаться от снадобья Судзаку, разрешили три раза в день гулять по наружным стенам, а мастер Гэнму подтвердил, что Богиня не станет выбирать Орито для Одарения, – а Орито должна за это молчать о поддельных письмах. Соглашение стоило ей немалых душевных терзаний; ни один день не обходится без мелких стычек с настоятельницей; а господин настоятель Эномото может все разом отменить… «Но эта битва, – думает Орито, – дело дней грядущих».
В дверь кельи заглядывает Асагао:
– Настоятельница, фастер Судзаку идет!
Орито смотрит на Яёи – та изо всех сил старается не заплакать.
– Спасибо, Асагао! – Настоятельница вскакивает живо, как молоденькая девушка.
Садаиэ повязывает платком свою уродливую голову.
С уходом настоятельницы разговор становится свободней.
– Успокойся, – говорит Яёи орущему сыну, – у меня их две! Не жадничай…
Бинё наконец находит материнский сосок и начинает кормиться.
Ключница Сацуки не отводит взгляд от личика Синобу:
– Хорошо, полный животик!
– И полный свивальник кое-чего пахучего, – прибавляет Орито. – Позвольте мне, пока она не заснула?
– Ах, я сама! – Ключница кладет Синобу на спинку. – Мне не трудно.
Орито уступает ей печальную честь.
– Я пойду принесу горячей воды.
– Подумать только, – говорит Садаиэ, – всего неделю назад какие тощенькие были Дары! Ручки-ножки как паучьи лапки.
– Нужно сказать спасибо сестре Аибагаве, – говорит Яёи, поудобнее пристраивая жадно чмокающего Бинё, – что они так быстро окрепли.
– Нужно ей сказать спасибо, – подхватывает ключница Сацуки, – что они вообще родились.
Мальчик десяти дней от роду сжимает и разжимает ручку, нежную, как лепесток.
– Это все благодаря твоему терпению, Яёи, – говорит Орито, подливая кипяток из чайника в ковшик с холодной водой, – твоему молоку и твоей материнской любви.
«Не говори о любви, – обрывает она саму себя, – нельзя сегодня».
– Дети хотят родиться; повитуха только помогает чуть-чуть.
– Как ты думаешь, – спрашивает Садаиэ, – кто Одаритель? Может быть, мастер Тимэи?
– Этот вот – щекастый бесенок. – Яёи гладит Бинё по головке. – А у Тимэи щеки впалые.
– Тогда мастер Сэйрю, – шепчет ключница Сацуки. – Он, как разозлится, прямо царь бесов…
В другой день женщины посмеялись бы над этими словами.
– Глаза Синобу-тян, – говорит Садаиэ, – совсем как у бедного послушника Дзирицу.
– Я и сама думаю, что близнецы – его, – отвечает Яёи. – Он опять мне снился.
– Странно, как подумаешь. – Сацуки разматывает грязную ткань свивальника. – Послушник Дзирицу умер и похоронен, а его Дары только начинают жить. Странно и грустно.
Ключница мягкой тряпочкой собирает резко пахнущую субстанцию и обмывает попку крошечной девочки теплой водой.
– А может так быть, что у Синобу – один Одаритель, у Бинё – другой?
– Нет. – Орито вспоминает прочитанные голландские книги. – У близнецов один отец.
В келью торжественно вводят мастера Судзаку.
– Хорошего утречка, сестры!
Сестры хором отвечают:
– Доброе утро!
Орито слегка кланяется.
– Прекрасная погода для первой в этом году Передачи Даров! Как наши Дары себя чувствуют?
– Два кормления за ночь, мастер, – отвечает Яёи. – И вот сейчас еще одно.
– Отлично! Я дам каждому по капельке Сна; они не проснутся до Куродзанэ, а там на постоялом дворе их ждут две кормилицы. Одна – та самая, что отвозила Дар сестры Минори в Ниигату два года назад. Крошки будут в хороших руках, самых лучших.
– Сестра Яёи, – говорит настоятельница Идзу, – у мастера чудесные новости.
Судзаку скалит острые зубы.
– Твои Дары будут расти вместе при буддийском храме близь Хофу, у бездетного священника с женой.
– Вы подумайте! – ахает Садаиэ. – Маленький Бинё вырастет и станет священником!
– Они получат прекрасное образование, – говорит настоятельница, – как дети духовного лица.
– И они будут вместе, – прибавляет Сацуки. – Разве может быть лучший подарок?
– Передайте господину настоятелю мою сердечную благодарность, – безжизненным голосом произносит Яёи.
– Ты сама сможешь его поблагодарить, – говорит настоятельница, и Орито вскидывает голову, отвлекаясь от стирки свивальника. – Господин настоятель приезжает завтра или послезавтра.
Орито ощущает дыхание страха.
– Я тоже, – лжет она, – с нетерпением жду высокой чести побеседовать с ним.
Настоятельница бросает на нее торжествующий взгляд.
Бинё наелся и теперь чмокает медленнее. Яёи поглаживает его по губам, напоминая, что нужно сосать.
Сацуки и Садаиэ заканчивают спеленывать девочку, готовя ее к путешествию.
Мастер Судзаку открывает шкатулку с целебными снадобьями и откупоривает узкогорлую бутылочку.
В келью доносится первый удар колокола Аманохасира.
Все молчат, зная, что у ворот Сестринского дома дожидается паланкин.
Садаиэ спрашивает:
– Сестра Аибагава, а где это – Хофу? Так же далеко, как Эдо?
Второй удар колокола доносится в келью.
– Намного ближе. – Настоятельница Идзу принимает на руки чистенькую сонную Синобу и подходит с ней к Судзаку. – Хофу – город в провинции Суо, через одну провинцию от Нагато. До него всего пять-шесть дней пути, если в проливе нет сильного волнения…
Яёи смотрит на Бинё, а потом куда-то вдаль. Орито догадывается, о чем она думает: должно быть, о своей первой дочери, Като, которую в прошлом году отправили в провинцию Харима, в семью свечных дел мастера, или о будущих Дарах, которых она должна будет отдавать чужим людям, пока не сможет вернуться в Нижний мир, через восемнадцать или девятнадцать лет; а может, она просто надеется, что у кормилиц в Куродзанэ хорошее, чистое молоко.
«Передача Даров – сродни утрате, – думает Орито, – но матерям не позволено даже горевать».
Третий удар колокола Аманохасира говорит о том, что пришло время прощаться.
Судзаку вливает несколько капель из бутылочки между губами Синобу.
– Сладких снов, маленький Дар, – шепчет он.
Братик Бинё, все еще на руках Яёи, кряхтит, отрыгивает и пукает. Его подвиги не вызывают обычную в таких случаях бурю умиления. На всем происходящем лежит тень печали.
– Пора, сестра Яёи, – говорит настоятельница. – Я знаю, ты будешь держаться молодцом.
Яёи в последний раз утыкается носом в пахнущую молоком шейку.
– Можно, я сама дам ему Сон?
Судзаку кивает и передает ей бутылочку.
Яёи прижимает узкое горлышко к ротику Бинё; крошечный язычок слизывает капли.
– Из каких ингредиентов составлено сонное снадобье мастера Судзаку? – спрашивает Орито.
– Каждый должен заниматься своим делом. – Судзаку улыбается, глядя на губы Орито. – Одна повитуха, один аптекарь.
Синобу уже спит. У Бинё веки опускаются, снова поднимаются, снова опускаются…
Орито не может прекратить гадать: «Опиаты? Аризема? Аконит?»
– А вот кое-что для нашей храброй сестры Яёи. – Судзаку наливает в крохотную каменную чашечку чуть-чуть непрозрачной жидкости. – Я называю это снадобье «Твердость духа»; оно тебе помогло при прошлой Передаче Даров.
Он подносит чашечку к губам Яёи, и Орито с трудом подавляет желание выбить питье у него из рук. Пока Яёи глотает, Судзаку забирает у нее сына.
Обездоленная мать шепчет:
– Но… – и затуманенным взором смотрит на аптекаря.
Орито поддерживает никнущую голову подруги и бережно укладывает оглушенную снадобьем Яёи.
Настоятельница Идзу и мастер Судзаку выходят из кельи, держа каждый по украденному ребенку.
XXIV. Комната Огавы Мимасаку в доме семьи Огава в НагасакиРассвет двадцать первого дня Первого месяца
Удзаэмон опускается на колени у постели отца:
– Сегодня, отец, вы немного… бодрее.
– Оставь цветистое вранье женщинам: они лгут как дышат.
– Нет, правда, отец! Когда я вошел, румянец у вас на лице…
– На моем лице румянца меньше, чем у скелета в голландской больнице Маринуса.
Тощий отцовский слуга Саидзи пытается раздуть угасающий огонь в очаге.
– Итак, ты отправляешься в паломничество в Касиму, помолиться за болящего отца, среди зимы, один, без слуги – если можно сказать, что эти дармоеды «служат». Весь город будет восхищен твоим благочестием!
«Город будет глубоко шокирован, – думает Удзаэмон, – если когда-нибудь узнает правду».