Фигуры по углам приходят в движение.
«Не буду молить о пощаде, – клянется Удзаэмон, – но я должен узнать, как и почему».
– Сколько вы заплатили Сюдзаи за предательство?
– Ну что вы! Милость властителя Кёги стóит больше, чем награда за голову беглеца.
– На заставе умер молодой человек, стражник…
– Шпион на службе у даймё княжества Сага. Ваше приключение предоставило нам удобный способ избавиться от него.
– Зачем было тащить меня на гору Сирануи?
– Убийство в Нагасаки может вызвать много ненужных вопросов, и к тому же так поэтично умереть, лишь чуть-чуть не добравшись до своей возлюбленной. Невозможно было устоять!
– Позвольте мне увидеться с ней. – В мозгу Удзаэмона жужжит целый рой ос. – Или я вернусь с того света и убью вас.
– Как отрадно – предсмертное проклятие от ученого из Академии Сирандо! Увы, у меня столько эмпирических доказательств, что хватило бы Декарту или даже доктору Маринусу, подтверждающих, что предсмертные проклятия не сбываются. За долгие века сотни мужчин, женщин и даже маленьких детей сулили утащить меня за собою в ад. Но как видите, я все еще здесь, гуляю по этой прекрасной Земле.
«Он хочет насладиться моим страхом».
– Так вы верите в безумные догматы своего ордена?
– Ах да! Мы нашли при вас очаровательные письма, но не обнаружили некоего футляра из древесины кизила. Я не стану вас обманывать, уверяя, будто вы можете облегчить свою участь: ваша смерть была предопределена с того мгновения, когда старуха-травница постучалась в ваши ворота. Но вы можете спасти дом семьи Огава от пожара, который сожжет его дотла в Шестом месяце сего года. Что скажете?
– Сегодня Огаве Мимасаку доставили два письма, – лжет Удзаэмон. – Одно – об удалении моего имени из регистрационных записей семьи Огава. Второе – о разводе с моей женой. Зачем разрушать дом, который никак со мной не связан?
– Просто назло. Отдайте мне свиток, или умрете, зная, что они тоже умрут.
– Скажите, почему вы так торопились похитить дочь доктора Аибагавы?
Эномото снисходит до ответа:
– Я боялся, что могу ее потерять. Благодаря любезности вашего коллеги Кобаяси мне в руки попал листок из альбома одного голландца. Он у меня с собой.
Эномото разворачивает лист европейской бумаги и показывает его Удзаэмону.
«Сохрани это! – приказывает Удзаэмон своей памяти. – Покажи мне ее, когда настанет конец».
– Де Зут неплохо умеет передать сходство. – Эномото снова складывает листок. – Настолько, что вдова Аибагавы Сэйана испугалась, уж не замыслил ли голландец присвоить самое ценное имущество семьи. Словарь, который ваш слуга тайком передал Орито, окончательно решил дело. Мой помощник уговорил вдову пренебречь сроком траура и без промедления определить будущее своей падчерицы.
– А вы рассказывали этой несчастной о своих безумных практиках?
– Вы столько же знаете о догматах, сколько земляной червяк знает о Копернике.
– Вы держите гарем уродцев ради удовольствия своих монахов…
– Сами-то вы слышите, как похожи на ребенка, который старается оттянуть время, когда нужно будет ложиться спать?
– Почему бы не сделать доклад в академии, – спрашивает Удзаэмон, – изложить…
– Почему вы, смертные мошки, воображаете, будто кого-то волнует ваше неверие?
– …как вы убиваете «Собранные Дары», чтобы «Извлечь их души»?
– У вас последняя возможность спасти дом семьи Огава…
– А потом собираете души в бутылки, словно благовония, и «поглощаете», как лекарство, чтобы обмануть смерть. Почему бы не разделить со всеми ваши великие магические познания? – Удзаэмон хмурится, заметив, что фигуры у стен вновь перемещаются. – Я думаю, вот почему: в вас еще осталась крохотная частичка, которая не поддалась безумию, ваш внутренний Дзирицу, и он говорит вам: «Это – зло».
– Ах, зло! Зло, зло, зло. Вы вечно размахиваете этим словом, будто оно – меч, а не бессмысленное понятие. Когда вы съедаете яичный желток – это «зло»? Выживание – закон природы, а мой орден владеет секретом бессмертия, – вернее, он сам и есть этот секрет. К сожалению, для него требуются новорожденные младенцы – после первых двух недель жизни душа слишком сцепляется с телом и ее не удается извлечь. В ордене пятьдесят человек, и им постоянно требуются новые души, для собственного использования и чтобы обеспечить покровительство немногих избранных. Ваш Адам Смит меня бы понял. Между тем, не будь ордена, Дары вообще не появились бы на свет. Мы сами производим этот необходимый ингредиент. Где же тут «зло»?
– Красноречивое безумие, господин Эномото, – все равно безумие.
– Я живу на свете более шестисот лет, а вы умрете через несколько минут…
«Он верит в свои догматы, – понимает Удзаэмон. – Верит каждому слову».
– Кто же из нас в конечном счете сильнее? Ваш разум или мое красноречивое безумие?
– Освободите меня, – говорит Удзаэмон, – освободите барышню Аибагаву, и я скажу, где находится сви…
– Нет-нет, никаких сделок. Никто вне ордена не может узнать о догматах и остаться в живых. Вы должны умереть, как и Дзирицу, и эта хлопотунья-травница…
Удзаэмон горестно стонет:
– От нее никому не было вреда!
– Она хотела причинить вред моему ордену. Мы вынуждены были защищаться. Но я хочу вам кое-что показать. Этот предмет продала мне сама судьба в образе голландца Ворстенбоса.
Эномото подносит к самому лицу Удзаэмона пистолет иностранной работы.
– Рукоятка инкрустирована перламутром, и так мастерски все это сделано, что засомневаешься в утверждении конфуцианцев, будто у европейцев нет души. Эта вещь ждет своего часа с тех пор, как Сюдзаи сообщил мне о ваших героических планах. Смотрите… Смотрите же, Огава, это вас касается! Поднимаешь «курок» в положение «полувзвод», заряжаешь со стороны «дула»: сперва насыпаешь порох, а затем вкладываешь свинцовый шарик, обернутый в бумагу. Проталкиваешь его «шомполом», который прикреплен с нижней стороны ствола…
«Сейчас. – Сердце Удзаэмона стучит, словно в кровь разбитый кулак. – Сейчас, сейчас, сейчас…»
– …Затем сыплешь вот сюда, на «полку», немного пороха, защелкиваешь крышку, и наш пистолет «готов к стрельбе». Не прошло и половины голландской минуты! Да, умелый лучник может натянуть тетиву в одно мгновение, но ружья и пистолеты изготавливают быстрее, чем умелых лучников. Любой сын золотаря может с таким управиться и прикончить конного самурая. Настанет день – вы его не увидите, зато я увижу, – когда такое оружие преобразит даже наш замкнутый мир. Когда нажимаешь на спусковой крючок, кремень ударяет по «огниву». Крышка пороховой полки открывается, искра воспламеняет запальный порох, огонь перекидывается в камеру сгорания и поджигает основную часть пороха. Она выстреливает, словно миниатюрная пушка, и свинцовый шарик проделывает в вас дырку…
Эномото приставляет дуло к бешено бьющемуся сердцу Удзаэмона.
Удзаэмон чувствует, как по ногам течет горячая моча, но ему слишком страшно, чтобы стыдиться.
«Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, сейчас»…
– Животный ужас, – шепчет Эномото у самого уха, – наполовину растворил ваш разум, так я подброшу вам одну мысль. Так сказать, музыку, под которую вы умрете. Послушникам в монастыре на горе Сирануи открывают Двенадцать догматов, но Тринадцатый они узнают, только когда становятся мастерами. Такого мастера вы встретили сегодня утром – это хозяин таверны «Харубаяси». Тринадцатый догмат касается необходимости подчищать все концы. Если бы наши сестры – и ключницы тоже – в самом деле возвращались в Нижний мир и узнавали, что никто никогда не слышал ни об одном из их Даров, – у них могли бы возникнуть вопросы. Чтобы избежать подобной неприятности, во время ритуала Нисхождения Судзаку дает каждой из них некое снадобье. Снадобье это дарует им безболезненную смерть задолго до того, как паланкин минует ущелье Мэкура. Затем их погребают в той самой бамбуковой рощице, куда вы забрели нынче утром. И вот вам о чем подумать напоследок: провал вашей ребяческой попытки спасти Аибагаву Орито не просто обрекает ее на двадцать лет служения – он в буквальном смысле ее убил.
Пистолет упирается в лоб Огавы Удзаэмона…
Последний миг своей жизни он тратит на молитву: «Отомсти за меня».
Щелчок придушенный скулеж пока еще ничего но
«Сейчас Сейчас Сейчас Сейчас сейчас сейчас сейчас сейчас сейчас-сейчас-сейчас…»
Грохочет гром, и все заливает ослепительный солнечный свет.
IIIМастер игры в гоСедьмой месяц Тринадцатого года эры Кансэй. Август 1800 г.
XXVII. ДэдзимаАвгуст 1800 г.
В прошлом торговом сезоне Моисей вырезал из кости ложку. Очень красивую ложку, в форме рыбки. Мастер Гроте увидел и сказал Моисею: «Рабы едят пальцами. У рабов не может быть собственной ложки». И мастер Гроте взял красивую ложку себе. Потом я как-то проходил мимо, когда мастер Гроте разговаривал с одним японским господином. Мастер Гроте сказал: «Эту ложку сделал своими руками знаменитый Робинзон Крузо». Потом Сьяко слышал, как мастер Барт говорил мастеру Осту, что японский господин дал за ложку Робинзона Крузо пять лакированных мисочек. Д’Орсэ сказал Моисею, чтобы в другой раз получше прятал свою ложку и продал какому-нибудь кули или плотнику. А Моисей ответил: «Зачем? Когда мастер Гроте или мастер Герритсзон будут в следующий раз обыскивать мою соломенную подстилку, они выручку найдут и отнимут. Скажут: „У рабов не бывает собственности. Рабы сами – собственность“».
Сьяко сказал, хозяева не позволяют рабам иметь собственные вещи и деньги, потому что рабу с деньгами проще будет убежать. Филандер сказал, что это нехорошие разговоры. Купидон сказал Моисею, мол, если он вырежет еще сколько-то ложек и отдаст их мастеру Гроте, мастер Гроте будет больше его ценить и, наверное, станет лучше обращаться. Я сказал: это правильные слова, только если хозяин хороший, а если хозяин плохой, так не будет.
Купидон и Филандер у господ голландцев – любимчики, потому что играют музыку за обедом. Они называют себя «слугами» и часто вворачивают хитрые голландские словечки, парики и кружева на себя цепляют. Говорят «моя флейта», «мои чулки». Но по правде-то флейта Филандера, и пузатая скрипка Купидона, и нарядные костюмы – все это принадлежит хозяевам. Башмаков они не носят. В прошлом году, когда начальник Ворстенбос уезжал, он продал Купидона и Филандера начальнику ван Клефу. Сказал, что они «переходят» от старого управляющего к новому, а на самом деле – продал по пять гиней за каждого.