У ван Клефа и Фишера отвисает челюсть и глаза лезут на лоб.
Сниткер обращается к ним с давно заготовленной речью.
– Ну и поливает он их, сэр, прямо кровь в жилах стынет, – бормочет Ховелл.
– Что ж, это блюдо лучше подавать холодным, как говорит Мильтон.
Ховелл открывает и снова закрывает рот, слушает и переводит:
– Общая мысль такая: «Вы, небось, думали, я сгнию в тюрьме в Батавии?»
Даниэль Сниткер широким шагом подходит к Фишеру и тычет пальцем ему в горло:
– Он говорит, что возглавит «реставрацию» Дэдзимы.
Когда Сниткер злорадно ухмыляется в лицо Мельхиору ван Клефу, Пенхалигон ожидает, что тот плюнет, ударит или выругается. И уж никак не ждет радостной улыбки, переходящей в искренний смех. Сниткер удивлен не меньше англичан. Ван Клеф весело хлопает бывшего начальника по плечу. Катлип со своими подчиненными подходит ближе, ожидая какой-нибудь каверзы, но ван Клеф только произносит что-то радостно-изумленное, качая головой.
Ховелл докладывает:
– Сэр, он говорит, что появление мистера Сниткера – верный знак, что Господь справедлив и милостив. Говорит, сотрудники фактории ничего так не желают, как вернуть прежнего управляющего на его законное место… Что «змей Ворстенбос и его жаба де Зут» устроили настоящий балаган…
Ван Клеф оглядывается на Фишера, словно спрашивая: «Так ведь?»
Фишер кивает, растерянно моргая. Ван Клеф продолжает свою речь. Ховелл с трудом разбирает смысл.
– Вроде там на берегу есть какой-то парень по имени Ост, он скучает по Сниткеру, как по отцу родному…
Сниткер, поначалу удивленный и недоверчивый, мало-помалу смягчается.
Ван Клеф громадной ручищей указывает на Пенхалигона.
– Он говорит обнадеживающие вещи, сэр. Говорит… если такой честный человек, как Сниткер, готов сотрудничать с этим джентльменом – то есть с вами, сэр, – тогда он сам охотно почистит вам башмаки в виде извинения за грубость.
– Как по-вашему, лейтенант, может настолько радикальная перемена быть подлинной?
– Н-не знаю… – Ховелл смотрит, как ван Клеф, хохоча, заключает Сниткера в медвежьи объятия и что-то говорит Пенхалигону. – Он благодарит вас, сэр, от всей души… за то, что вернули ему дорогого товарища… и надеется, что «Феб» станет вестником англо-голландского союза.
– Чудеса случаются. – Пенхалигон внимательно наблюдает за пленниками. – Спросите его…
Ван Клеф с силой вгоняет кулак Сниткеру в живот.
Сниткер переламывается пополам, как складной нож.
Ван Клеф хватает задыхающуюся жертву за горло и швыряет за борт.
Крика не слышно, только плеск от падения тела.
– Человек за бортом! – вопит Рен. – Шевелись, ленивые собаки! Выловить его из воды!
– Майор, уберите этого типа с глаз моих! – рычит Пенхалигон.
Ван Клефа уводят. Он бросает через плечо еще какую-то реплику.
– Он выразил удивление, сэр, – переводит Ховелл, – что капитан британского судна терпит собачье дерьмо у себя на палубе.
XXXII. Дозорная башня на ДэдзимеЧетверть одиннадцатого утра, 18 октября 1800 г.
Когда на гюйс-штоке фрегата появляется британский флаг, Якоб де Зут понимает: «К нам пришла война». Странные действия людей на шлюпке сперва поставили его в тупик, но теперь все объяснилось. Управляющего ван Клефа и Петера Фишера похитили. Там, внизу, Дэдзима еще пребывает в блаженном неведении о бурных событиях, разыгрывающихся на тихой воде. В дом Ари Гроте заходит целая компания торговцев. Веселые стражники открывают так долго стоявшее без дела здание таможни у Морских ворот. Якоб бросает последний взгляд в подзорную трубу. Лодки с чиновниками гребут назад, к Нагасаки, словно от этого зависит их жизнь. Якоб вдруг понимает: «Нужно успеть раньше городской управы». С грохотом сбегает по деревянной лесенке, мчится по переулку на Длинную улицу, отвязывает веревку пожарного колокола и звонит изо всей мочи.
За овальным столом в Парадном кабинете сидят все оставшиеся на Дэдзиме европейцы. Восемь человек: служащие Компании – Якоб де Зут, Понке Ауэханд, доктор Маринус и Кон Туми; и простые работники – Ари Гроте, Пит Барт, Вейбо Герритсзон и молодой Иво Ост. Элатту сидит у стеночки под гравюрой с изображением братьев де Витт. За последние четверть часа эти люди успели перейти от ликования к неверию, растерянности и унынию.
– До тех пор, пока мы не освободим управляющего ван Клефа и его помощника Фишера, – говорит Якоб, – я принимаю на себя командование Дэдзимой. Я понимаю, что это совершенно против правил, и если будут возражения, я без всяких обид запишу их в журнал фактории. Но местные власти наверняка захотят вести дела с одним человеком, не со всеми сразу, а у меня сейчас самый высокий ранг.
– Ibant qui poterant, – провозглашает Маринус, – qui non potuere cadebant[26].
– Исполняющий обязанности управляющего де Зут… – Гроте слегка кашляет. – Звучит неплохо.
– Спасибо, господин Гроте. А как звучит «исполняющий обязанности помощника управляющего Ауэханд»?
Кивки со всех сторон подтверждают назначение.
– Самое странное в моей жизни продвижение по службе, – замечает Ауэханд, – но я не в претензии.
– Будем молить небо, чтобы эти должности оказались временными! А сейчас, пока к нам не примчались инспекторы из управы, давайте установим основной руководящий принцип: а именно тот, что мы будем сопротивляться захвату Дэдзимы.
Европейцы кивают – кто-то решительно, кто-то более осторожно.
– Они для того сюда явились, чтобы захватить факторию? – спрашивает Иво Ост.
– Мы можем только строить предположения, господин Ост. Быть может, они рассчитывали застать здесь корабль с грузом меди. Быть может, собираются ограбить пакгаузы. Быть может, хотят получить выкуп за заложников. Нам не хватает фактов.
– Меня больше беспокоит, – говорит Ари Гроте, – что нам не хватает оружия. Легко сказать «сопротивляться захвату», а как? Моими кухонными ножами? Ланцетами доктора? Чем сражаться будем?
Якоб смотрит на повара:
– Голландской хитростью.
Кон Туми протестующе поднимает обе руки.
– Прошу прощенья! Голландской и ирландской хитростью! А еще надо подготовиться заранее. Так что, мистер Туми, обеспечьте-ка, чтобы пожарные насосы работали исправно. А вы, мистер Ауэханд, составьте расписание дежурств на Дозорной башне, со сменой часового каждый час на то время…
На лестнице звучат торопливые шаги.
Переводчик Кобаяси, войдя, обводит комнату взглядом.
За его спиной виднеется дородный инспектор.
– Градоправитель Сирояма прислать инспектор, – говорит Кобаяси, явно не зная, к кому следует обращаться, – по причина серьезный вещь… случиться в заливе. Управа нужно обсудить этот вещь, без отлагательство. Градоправитель присылать за самый высокий должность иностранец. – Переводчик судорожно сглатывает. – Поэтому инспектор желает знать, кто есть самый высокий должность иностранец?
Шестеро голландцев и один ирландец смотрят на Якоба.
Чай прохладно-зеленого цвета налит в блестящую светлую чашечку. Переводчики Кобаяси и Ёнэкидзу, сопроводив исполняющего обязанности управляющего Якоба де Зута до управы, покинули его в передней под присмотром пары чиновников. Те, не зная, что голландец их понимает, толкуют о том, что глаза у него такие зеленые, потому что мать во время беременности ела слишком много овощей. Атмосфера спокойного достоинства, памятная по их с Ворстенбосом прошлому визиту, нарушена утренними событиями: слышно, как в казарме галдят солдаты, как точат клинки, слуги мечутся туда-сюда и шепчутся – что же теперь будет.
Появляется переводчик Ёнэкидзу:
– Градоправитель готов, господин де Зут.
– И я тоже, господин Ёнэкидзу. А нет ли новостей?
Переводчик уклончиво качает головой и ведет де Зута в Зал шестидесяти циновок. Человек тридцать советников сидят полукругом, в два или три ряда, вокруг градоправителя Сироямы, восседающего на небольшом возвышении. Якоба направляют в центр зала. Сбоку выстроились коленопреклоненные камергер Кода, инспектор Суруга и Ивасэ Банри – те, кому было поручено сопровождать ван Клефа и Фишера на голландский корабль. Все трое бледные и перепуганные.
Пристав объявляет:
– Дэдзима-но Дадзуто-сама!
Якоб кланяется.
Сирояма говорит по-японски:
– Благодарю, что так быстро пришли.
Якоб снова кланяется, глядя прямо в ясные глаза сурового градоправителя.
– Мне сказали, – произносит Сирояма, – что вы теперь немного понимаете по-японски.
Признаться – значит сообщить при всем народе о своей тайной учебе и, возможно, лишиться тактического преимущества. «Но притвориться, что не понял, было бы обманом», – думает Якоб.
– Да, так случилось, что я немного понимаю родной язык градоправителя.
Советники изумленно перешептываются.
– Кроме того, – продолжает градоправитель, – мне говорили, что вы честный человек.
Якоб сдержанно кланяется.
– Я с большой приятностью вел дела с исполняющим обязанности управляющего факторией в прошлом году…
От этого голоса у Якоба холодок проходит по коже. Ему не хочется смотреть на Эномото, но взгляд помимо воли обращается в ту сторону.
– …И я уверен, для Дэдзимы нельзя было бы найти лучшего правителя.
«Тюремщик, – Якоб давится словами, отвешивая поклон, – убийца, лжец, безумец…»
Эномото склоняет голову к плечу. Кажется, ему смешно.
– Мнение даймё княжества Кёга имеет большой вес, – говорит градоправитель Сирояма. – И мы торжественно обещаем исполняющему обязанности управляющего де Зуту: ваших соотечественников освободят из плена…
Якоб и не надеялся на такую безоговорочную поддержку.
– Благодарю вас, ваше…
– …иначе камергер, инспектор и переводчик умрут. – Сирояма смотрит на троих опозоренных. – Люди чести не позволяют похитить тех, кого доверили их заботе! Во искупление такого проступка их отвезут на корабль ваших врагов. Ивасэ добьется разрешения всем троим подняться на борт и уплатить… – следующее слово Сироямы, видимо, означает «выкуп», – чтобы освободили обоих… – Дальше, видимо, идет «заложников».