– Управляющий ван Клеф, – возражает Ховелл, – скорее мог бы повести за собой людей.
– Давайте побеседуем с обоими кандидатами. – Пенхалигон смахивает со стола крошки.
– Мистер ван Клеф! – Пенхалигон встает, пряча гримасу боли за неискренней улыбкой. – Как вам спалось – надеюсь, хорошо?
Ван Клеф накладывает себе на тарелку тушеного мяса с овощами, варенье из померанцев, щедро посыпает все сахаром и только после этого отвечает на переведенный Ховеллом вопрос.
– Он говорит, сэр, вы можете ему угрожать сколько захотите, но на Дэдзиме вам не удастся награбить даже одного медного гвоздя.
Пенхалигон пропускает тираду пленника мимо ушей.
– Скажите ему, меня радует, что у него такой отменный аппетит.
Ховелл переводит, ван Клеф отвечает с полным ртом.
– Он спрашивает, сэр, мы уже решили, что делать с заложниками?
– Скажите ему, мы считаем его гостем, а не заложником.
На это ван Клеф отвечает таким громовым «Ха!», что кусочки тушеных овощей разлетаются во все стороны.
– Спросите, он усвоил, что Голландская Ост-Индская компания обанкротилась?
Ван Клеф, слушая Ховелла, наливает себе кофе. Затем пожимает плечами.
– Скажите ему, что Британская Ост-Индская компания хотела бы торговать с Японией.
Ван Клеф посыпает рагу изюмом, одновременно отвечая на вопрос.
– Он говорит, сэр: «Зачем еще вы бы наняли Сниткера в проводники?»
«Он не новичок в этой игре, – думает Пенхалигон, – но и я тоже».
– Скажите ему, мы ищем человека, имеющего опыт общения с японцами, чтобы он выступал нашим представителем.
Ван Клеф выслушивает, кивает, размешивает сахар в кофе и говорит:
– Nein.
– Спросите, слыхал ли он о меморандуме, который их монарх-в-изгнании подписал в Кью и в котором приказывал всем служащим голландских заморских владений передать имущество своей страны на хранение британцам?
Ван Клеф выслушивает, кивает, встает и, задрав рубашку, показывает глубокий и широкий шрам.
Затем садится, раздирает пополам булочку и что-то спокойно объясняет Ховеллу.
– Мистер ван Клеф говорит, что получил эту рану от рук шотландских и швейцарских наемников, которым платил тот самый монарх-в-изгнании. Говорит, они залили кипящее масло его отцу в горло. От имени Батавской республики он предлагает нам оставить себе «тирана с безвольным подбородком», равно как и «британское хранение», и утверждает, что меморандум из Кью годится для подтирки в нужнике и ни для чего больше.
– Очевидно, сэр, – заявляет Рен, – перед нами закоренелый якобинец.
– Скажите ему, что мы предпочли бы добиться своих целей дипломатическим путем, однако…
Ван Клеф нюхает кислую капусту и отшатывается, словно от запаха серы.
– …если такой подход не принесет результата, мы захватим факторию силой, и потерянные при этом жизни японцев и голландцев будут на его совести.
Ван Клеф допивает кофе, поворачивается к Пенхалигону и требует, чтобы Ховелл переводил его ответ фразу за фразой, чтобы ничего не упустить.
– Он говорит, капитан: что бы нам ни наплел Сниткер, Дэдзима – суверенная японская территория и дана Компании во временное пользование. Это не голландское владение.
– Он говорит, что, если мы на нее нападем, японцы будут обороняться.
– Он говорит, что наши морские пехотинцы успеют сделать хорошо если по одному выстрелу, прежде чем их зарубят.
– Он заклинает нас, сэр, пожалеть своих родных и не губить зря свою жизнь.
– Рассчитывает запугать, – комментирует Катлип.
– Скорее, набивает цену, – предполагает Пенхалигон.
Между тем ван Клеф произносит еще одну реплику, ясно показывая своим тоном, что разговор окончен, и встает.
– Он благодарит вас за завтрак, сэр, и говорит, что Мельхиор ван Клеф не продается никаким монархам. А вот Петер Фишер будет более чем рад обсудить с вами условия.
– Уважать жителей Пруссии, – говорит Пенхалигон, – я начал еще в бытность мою мичманом…
Ховелл переводит. Петер Фишер кивает, не вполне веря в такую внезапную благосклонность фортуны.
– На Его Величества корабле «Смелый» был один лейтенант из Брауншвейга, по имени Плешнер…
Фишер поправляет произношение – «Плеснер» – и что-то добавляет.
– Управляющий Фишер тоже родом из Брауншвейга, – переводит Ховелл.
– Да неужели? – притворно удивляется Пенхалигон. – Из Брауншвейга?
Петер Фишер кивает, говорит «ja, ja» и одним глотком приканчивает пиво.
Пенхалигон взглядом приказывает Чигвину налить еще и следить за тем, чтобы кружка пруссака не пустовала.
– Мистер Плеснер был человек твердый и справедливый, превосходный моряк, храбрый, находчивый…
Задумчивое выражение Фишера ясно говорит: «Как того и следовало ожидать».
– …и я безмерно рад, – продолжает капитан, – что первым британским консулом в Нагасаки станет джентльмен немецкой закалки.
Фишер приветственно взмахивает кружкой и задает вопрос Ховеллу.
– Он спрашивает, сэр, какое место занимает в наших планах на будущее мистер Сниткер.
Пенхалигон трагически вздыхает, думая про себя: «Мне хоть сейчас на подмостки Друри-Лейн», – а вслух отвечает:
– Я буду с вами откровенен, консул Фишер…
Ховелл переводит начало фразы, и Фишер подается вперед.
– Буду с вами откровенен: Даниэль Сниткер нас разочаровал так же сильно, как и мистер ван Клеф.
Пруссак кивает с видом собрата-заговорщика.
– Голландцы любят громкие слова, а в деле – уксус пополам с мочой.
Ховелл не без труда переводит идиому и в ответ получает целую вереницу «ja-ja-ja».
– Они застряли в своем Золотом веке и не хотят замечать, что мир меняется.
– Это… waarheid. – Фишер оборачивается к Ховеллу. – Как сказать waarheid?
– «Правда», – отвечает Ховелл.
Пенхалигон, стараясь поудобнее пристроить ногу, продолжает свою речь.
– Поэтому и Объединенная Ост-Индская компания рухнула, и хваленая Голландская республика, похоже, скоро вслед за Польшей отправится на свалку истории. Британской короне нужны не Сниткеры, а Фишеры: люди с талантом, с широкими взглядами…
У Фишера ноздри раздуваются, как будто он жадно принюхивается к будущей власти и богатству.
– …и высоконравственные. Словом, нам нужны посланники, а не продажные торговцы.
Фишер завершает свое превращение из заложника в полномочного посла долгим и нудным рассказом о недостатках голландцев, который Ховелл в переводе сокращает.
– Консул Фишер говорит, в прошлом году при пожаре выгорела четверть Дэдзимы, ближе к Морским воротам. Сгорели два самых больших голландских пакгауза, а ван Клеф и Сниткер в это время развлекались в борделе за счет Компании.
– Позорное пренебрежение обязанностями! – объявляет Рен – большой знаток публичных домов.
– Вопиющая распущенность, – соглашается Катлип, его обычный спутник в подобных вылазках.
Бьют семь склянок, и консул Фишер делится с Ховеллом новой идеей.
– Он говорит, капитан, пока ван Клефа нет на Дэдзиме, он, мистер Фишер, становится исполняющим обязанности управляющего, и все на фактории обязаны ему подчиняться. Не выполнить его приказ – весьма серьезное преступление.
«Дай-то бог, чтобы его способность убеждать равнялась его самоуверенности», – думает капитан.
– Сниткер получит гонорар лоцмана за то, что привел нас сюда, и бесплатный проезд до Бенгалии, но в гамаке, не в каюте.
Фишер кивает, как бы соглашаясь: «Это ему в самый раз будет», – и высказывает некую сентенцию.
– Он говорит, – переводит Ховелл, – наш сегодняшний договор составил сам Всевышний.
Пруссак подносит к губам кружку и обнаруживает, что она пуста.
Капитан, глядя на Чигвина, чуть заметно качает головой.
– Всевышний, – улыбается Пенхалигон, – и флот Его Величества, для которого консул Фишер возьмется выполнить следующее… – Пенхалигон берет в руки «Протокол о намерениях». – Параграф первый: консул Фишер должен заручиться согласием служащих Дэдзимы перейти под покровительство Британии.
Ховелл переводит. Майор Катлип катает по блюдечку сваренное вкрутую яйцо.
– Параграф второй: консул Фишер должен выступить посредником на переговорах с городской управой Нагасаки для заключения договора о дружбе и взаимовыгодной торговле между Британской короной и сёгуном Японии. Ежегодные торговые сезоны должны начаться с июня тысяча восемьсот первого года.
Ховелл переводит. Катлип отколупывает кусочки скорлупы от плотного белка.
– Параграф третий: консул Фишер должен поспособствовать перемещению принадлежащей голландцам меди на Его Величества фрегат «Феб» и проведению в ограниченных пределах частных торговых сделок между матросами и офицерами «Феба» и японскими купцами.
Ховелл переводит. Катлип кусает мягкий рассыпчатый желток.
– В качестве вознаграждения за эти услуги консул Фишер получит одну десятую часть прибыли от Британской фактории на Дэдзиме за первые три года своей службы. Данное соглашение может быть возобновлено в тысяча восемьсот втором году при условии согласия обеих сторон.
Пока Ховелл переводит заключительный пункт, капитан подписывает протокол.
Затем передает перо Фишеру. Фишер на миг замирает.
«Он чувствует на себе свой собственный взгляд из будущего», – догадывается Пенхалигон.
– Вернетесь в Брауншвейг богатым как герцог, – уверяет Рен.
Ховелл переводит. Фишер, улыбаясь, подписывает. Катлип посыпает надкусанное яйцо солью.
Поскольку сегодня воскресенье, в восемь склянок вся команда собирается на богослужение. Офицеры и морские пехотинцы стоят под навесом, натянутым между грот-мачтой и бизань-мачтой. Матросы-христиане должны явиться в своей лучшей одежде. Евреи, мусульмане, азиаты и прочие язычники могут не участвовать в молитве и пении гимнов, но они часто наблюдают издалека. Ван Клеф заперт в кладовке с парусиной, чтобы не набезобразничал. Даниэль Сниткер стоит с низшими офицерскими чинами, а Петер Фишер – между капитаном Пенхалигоном, остро сознающим, что его трость наверняка уже вовсю обсуждают, и лейтенантом Ховеллом, у которого вновь назначенный консул одолжил свежую рубашку. Капеллан Уайли, жилистый уроженец Кента с трубным голосом, читает из потрепанной Библии, стоя на импровизированной кафедре возле штурвала. Читает медленно, с паузами, чтобы необразованные слушатели могли продумать и переварить каждый стих. В это время мысли капитана убредают куда-то в сторону.