– Атака?
Якоб снова бросается в Морской зал и хватает подзорную трубу, но фрегат не сдвинулся с места. Якоб запоздало понимает, откуда недоразумение.
– Нет, господин Гото, англичане пели не военную песню. Это был гимн.
Гото озадачен.
– Что есть «гимн» или кто есть «гимн»?
– Гимн – это такая песня. Ее поют христиане, обращаясь к Богу. Это своего рода молитва.
Якоб не отрывается от подзорной трубы. На палубе фрегата происходит какая-то суета.
– Рукой подать до скалы Папенбург, – замечает Маринус. – Тот, кто утверждал, будто история не знает чувства юмора, умер слишком рано.
Гото не все улавливает, но понимает, что здесь был злостно нарушен священный указ сёгуна о запрете христианства.
– Очень серьезно, очень плохо, – бормочет переводчик. – Очень… – Он ищет подходящее слово. – Очень серьезно и плохо.
– Если я не ошибаюсь… – Якоб все еще наблюдает за кораблем. – Там что-то затевается.
Богослужение закончилось, навес убрали.
– По веревочной лестнице спускается кто-то в камзоле цвета овсянки…
Ему помогают устроиться в шлюпке, пришвартованной к кораблю в носовой части, по правому борту.
Окликают одну из кружащих рядом японских сторожевых лодок.
– Сдается, помощник управляющего Фишер отпущен на свободу…
Якоб не был на причале ни разу за прошедшие с его приезда год и три месяца. Скоро сампан подойдет на расстояние оклика. Уже можно узнать переводчика Сагару – на носу лодки, рядом с Петером Фишером. Понке Ауэханд обрывает мелодию, которую напевал без слов.
– Чем дольше здесь сидишь, тем сильней мечтаешь: скорей бы тот день, когда мы вырвемся из этой тюрьмы, верно?
Якоб думает об Орито, вздрагивает и отвечает:
– Да.
Маринус горстями нагребает в мешок склизкие водоросли.
– Porphyra umbilicantis. Пускай тыквы порадуются!
За двадцать ярдов от берега Фишер складывает ладони трубой и кричит встречающим:
– Ну вот, на сутки отвернулся, а «исполняющий обязанности управляющего» де Зут уже устроил государственный переворот! – Шуточка выходит неуклюжая и колючая. – Интересно, в гроб за мной вы так же спешить будете?
– Мы не знали, – кричит в ответ Ауэханд, – надолго ли остались без руководства!
– Руководство вернулось, «исполняющий обязанности помощника управляющего» Ауэханд! Сколько повышений по службе! А обязанности повара теперь исполняет макака?
– С возращением, Петер, – говорит Якоб, – невзирая на чины.
– Приятно снова быть дома, начальник канцелярии!
Лодка стукается о причал, и Фишер лихо выскакивает на берег, словно герой-победитель. Приземляется неудачно и поскальзывается на камнях.
Якоб делает движение помочь.
– Что с управляющим ван Клефом?
Фишер встает:
– Ван Клеф в порядке. В полнейшем. Передает горячий привет.
– Господин де Зут! – Переводчик Сагара выбирается из лодки при поддержке слуги и стражника. – У нас письмо к градоправитель от английский капитан. Я идти сейчас, не задерживаться. Я думать, градоправитель призвать вас позже, и хотеть говорить с мистер Фишер тоже.
– Да уж! – восклицает Фишер. – Скажите Сирояме, что я буду свободен после второго завтрака.
Сагара неопределенно кланяется Фишеру, очень решительно – Якобу и направляется прочь.
– Переводчик! – окликает Фишер. – Переводчик Сагара!
Сагара оборачивается уже у Морских ворот, выражая лицом вопрос: «Что?»
– Не забывайте, кто на Дэдзиме старше по должности!
Сагара кланяется смиренно, хоть и не совсем искренне, и уходит.
– Мы надеемся, что англичане хорошо обращались с вами и с господином управляющим? – спрашивает Якоб.
– «Хорошо обращались»? Лучше, чем хорошо! У меня удивительные новости.
– Я тронут вашей заботой о моем благополучии, – говорит Фишер собравшемуся в Парадном кабинете обществу, – и вам наверняка не терпится узнать о моем пребывании на борту «Феба». Однако нужно соблюдать протокол. А посему, Гроте, Герритсзон, Барт и Ост – и вы тоже, Туми, – вы свободны, можете возвращаться к выполнению своих прямых обязанностей. Мне нужно обсудить с доктором Маринусом, господином Ауэхандом и господином де Зутом дела государственной важности и принять взвешенные решения. Вас мы поставим в известность позже.
– Не выйдет, – говорит Герритсзон. – Мы остаемся.
Часы в углу отсчитывают время. Пит Барт чешет у себя в паху.
– Так, значит, кошка из дома, – с деланым умилением говорит Фишер, – мышки сразу устроили Законодательное собрание? Отлично, тогда я постараюсь говорить попроще, чтобы всем было понятно. Мы с мистером ван Клефом провели ночь на борту Его Величества фрегата «Феб» как гости английского капитана. Его зовут Джон Пенхалигон. Он находится здесь по приказу британского генерал-губернатора в Форт-Уильяме, в Бенгалии. В Форт-Уильяме базируется Английская Ост-Индская компания, которая…
– Мы все знаем, что такое Форт-Уильям, – перебивает Маринус.
Фишер неторопливо улыбается.
– Капитану Пенхалигону даны указания провести переговоры с японцами о заключении торгового договора.
– В Японии торгует Ост-Индская компания Яна, а не Ост-Индская компания Джона, – говорит Ауэханд.
Фишер ковыряет в зубах.
– Да, еще одна новость. Ост-Индская компания Яна почила в бозе. Н-да. В полночь последнего дня восемнадцатого столетия, пока кое-кто из вас, – он бросает взгляд на Герритсзона и Барта, – распевал на Длинной улице похабные песни о своих предках-германцах, древняя и почтенная компания прекратила свое существование. Наши работодатели обанкротились.
Слушатели ошеломлены.
– Подобные слухи уже ходили… – начинает Якоб.
– Я прочел об этом в «Амстердамской газете» в каюте капитана Пенхалигона. Известие пропечатано черным по белому, простым и ясным голландским языком. С первого января мы работаем на призрака.
– А жалованье за весь срок службы? – Барт в ужасе кусает свою руку. – За мои семь лет?
– Задним числом получается, ты поступил очень умно, что почти все пропил, прогулял на шлюх и проиграл в карты, – кивает Фишер. – По крайней мере, удовольствие получил.
– Но ведь наше жалованье – в любом случае наше! – возражает Ост. – Нам обязаны его выплатить, правда, господин де Зут?
– Юридически – да, но это значит – суды, выплаты компенсаций, законники и время. Господин Фишер…
– Мне кажется, в журнале управляющего факторией отмечено мое назначение на должность помощника?
– Господин помощник управляющего, в газете что-нибудь говорилось о компенсациях?
– Для вкладчиков на милой родине, в Голландии, – да, но о нас, пешках на азиатских факториях, ни слова. Есть и еще новости. Некий корсиканский генерал по имени Бонапарт сам себя объявил Первым консулом Французской республики. Этому Бонапарту честолюбия не занимать! Он завоевал Италию, покорил Австрию, разграбил Венецию, подчинил себе Египет и намерен превратить Нидерланды в еще один французский департамент. С прискорбием сообщаю, господа, что ваша Родина-мать вскоре будет выдана замуж и лишится девичьей фамилии.
– Врут англичане! – кричит Ауэханд. – Не может этого быть!
– Да-да, поляки то же самое говорили, слово в слово, перед тем как их страна исчезла без следа.
Якоб представляет себе французский гарнизон в Домбурге.
– Мой брат Йорис, – говорит Барт, – служил под командованием этого француза, этого Бонапарта. Говорят, он заключил сделку с дьяволом на Аркольском мосту, и теперь ни одно войско не может его одолеть. Только сделка эта не касается людей Бони. Йориса в последний раз видели во время Битвы у пирамид – без туловища, только его голову, насаженную на пику.
– Мои соболезнования, Барт, – говорит Петер Фишер, – но Бонапарт отныне – глава твоего государства и чихать хотел на твое невыплаченное жалованье. Итак! У нас пока что два сюрприза: нет больше Объединенной Ост-Индской компании и нет больше независимых Нидерландов. И вот вам третий сюрприз. Я думаю, особенно интересно будет начальнику канцелярии де Зуту. Лоцман и советник, который привел «Феба» в залив Нагасаки, – Даниэль Сниткер.
– Он же на Яве! – Ауэханд первым обретает дар речи. – Под судом!
– Такие внезапные повороты, – Фишер изучает свой ноготь, – делают нашу жизнь богаче.
Якоб, ужасаясь, откашливается.
– Вы говорили со Сниткером? Лицом к лицу?
Он оглядывается на Иво Оста – тот бледен и растерян.
– Я с ним вместе ужинал. Видите ли, «Шенандоа» так и не достигла Явы. Знаменитый борец со злоупотреблениями Ворстенбос и достойный капитан Лейси продали принадлежащую компании медь – ту самую медь, которую вы, господин де Зут, так самоотверженно отвоевали. Продали ее ради личной выгоды Английской Ост-Индской компании в Бенгалии. Какая ирония судьбы!
«Неправда, не может быть, – думает Якоб. А потом: – Да нет, может».
– Стойте, стойте, стойте! – Ари Гроте даже весь порозовел. – Постойте-ка! А как же наш личный груз? Мои лакированные изделия? Фарфоровые статуэтки?
– Даниэль Сниткер не знает, куда они отправились потом. Он сбежал в Макао…
– Если эти свиньи! – Ари Гроте багровеет. – Это воровское отродье!..
– …и не спросил, куда они направляются. Но в Каролине за ваши товары заплатили бы хорошие деньги.
– К черту груз! – вмешивается Туми. – Как мы домой-то вернемся?
Тут замолкает даже Ари Гроте.
– Я смотрю, – замечает Маринус, – господин Фишер не разделяет общего уныния.
– О чем вы нам не рассказали? – с угрозой спрашивает Герритсзон. – А, мистер Фишер?
– Я не могу говорить быстрее, чем позволяет ваша благородная демократия! Доктор прав: еще не все потеряно. Капитан Пенхалигон уполномочен предложить англо-голландский союз в пределах здешних вод. Он обещает уплатить все, что задолжала нам Компания, до последнего пеннинга, а также бесплатно предоставить каждому комфортабельную койку на борту «Феба» и проезд в Петанг, Бенгалию, на Цейлон или мыс Доброй Надежды.