– И все это за просто так? – спрашивает Кон Туми. – По доброте английского сердца?
– Мы, со своей стороны, проработаем здесь еще два торговых сезона. За жалованье.
– То есть, – догадывается Якоб, – англичанам нужна Дэдзима и связанные с ней прибыли.
– А на что вам Дэдзима, господин де Зут? Где ваши корабли, где ваши капиталы?
– Но… – Иво Ост хмурится. – Если англичане хотят торговать на Дэдзиме…
Ари Гроте кивает:
– Переводчики говорят только по-голландски.
Фишер хлопает в ладоши:
– Вы нужны капитану Пенхалигону! А он нужен вам. Брак, заключенный на небесах.
– Значит, работать как раньше, – спрашивает Барт, – только для нового нанимателя?
– Который не удерет в Каролину с вашим личным грузом, вот именно.
– День, когда я поймаю Ворстенбоса, – клянется Герритсзон, – будет тем днем, когда ему выдернут мозги из его великосветской задницы!
– Чей флаг будет развеваться над Дэдзимой? – спрашивает Якоб. – Английский или голландский?
– Да какая разница! – отвечает Фишер. – Лишь бы жалованье платили.
– Как отнесся управляющий ван Клеф к предложению англичанина? – интересуется Маринус.
– В настоящее время они с капитаном уточняют разные мелкие детали.
– И ему не пришло в голову, – спрашивает Якоб, – прислать нам письменные распоряжения?
– Я – его письменное распоряжение, господин начальник канцелярии! Но послушайте, вы не обязаны верить мне на слово. Капитан Пенхалигон приглашает вас – и доктора, и господина Ауэханда – к себе на корабль, сегодня на ужин. Его лейтенанты – блестящие молодые люди. Один, по имени Ховелл, бегло говорит по-голландски. А майор Катлип, командир морских пехотинцев, много путешествовал и даже какое-то время жил в Новом Южном Уэльсе.
Работники начинают хохотать.
– Катлип? – переспрашивает Гроте. – Не может быть такого имени!
– Если мы отвергнем их предложение, – говорит Якоб, – англичане мирно уйдут из залива?
Фишер осуждающе прищелкивает языком.
– Принимать или отвергать их предложение – это не от вас зависит, не так ли, начальник канцелярии? Мы с управляющим ван Клефом вернулись, и Республику Дэдзиму можно благополучно убрать на место, в коробку с игрушками…
– Не-а, не так все просто, – говорит Гроте. – Мы единогласно избрали господина де Зута президентом.
– Президентом?! – Фишер выгибает брови, изображая бурное изумление. – Ого!
– Нам нужно, чтобы наши интересы представлял человек слова, – заявляет Ари Гроте.
– Значит, я – не человек слова? – Петер Фишер улыбается одними губами.
– Может, вы подзабыли некий Итоговый перечень? – отвечает Гроте. – Господин де Зут отказался его подписать, а вы подписали с превеликой радостью.
– Ворстенбос его тогда задвинул, – говорит Пит Барт, – но нас всех не задвинешь.
Якоб не меньше Фишера поражен такой мощной поддержкой.
Голос Фишера становится жестким.
– В присяге Компании четко сформулированы правила подчинения.
– Присяга Компании больше не имеет силы, – замечает Маринус. – Она недействительна с первого января.
– Но мы же с вами все заодно, правда? – Фишер понимает, что допустил промах. – Насчет флага – обсудим. Что такое флаг? Всего лишь кусок ткани. Я позже поговорю с градоправителем, и ваш «президент» может ко мне присоединиться, чтобы вы видели, что все честно. Тем временем ваша «Республика Дэдзима»…
«Стоит дать чему-то имя, пусть даже в насмешку, – думает Якоб, – и это что-то становится реальностью».
– …может и дальше дискутировать, сколько душе угодно. Когда мы с Якобом вернемся на «Феб», пусть он расскажет Пенхалигону, как обстоят дела на берегу. Но не забывайте – до дома двенадцать тысяч миль. Не забывайте, что Дэдзима – торговая контора без торговли. Не забывайте, японцы очень хотят, чтобы мы их убедили сотрудничать с англичанами. Если мы сделаем правильный выбор, то заработаем денег и защитим своих близких от нищеты. Господи, да какие тут могут быть возражения?
– Как перевести «статхаудер»? – Переводчик Гото с усталыми глазами щупает свой небритый подбородок. – Голландский Виллем Пятый – король или не король?
Настольные часы в кабинете управляющего бьют один удар.
«Титулы, титулы, – думает Якоб. – Такая глупость, и так важно».
– Он не король.
– Тогда почему Виллем Пятый называть себя «принц Оранский и Нассау-Дицский»?
– Оранж-Нассау – так называлось владение его предков, как японское княжество. Но он в то же время главнокомандующий нидерландской армии.
– Так он есть то же, что японский сёгун? – предполагает Ивасэ.
Венецианский дож – более точное сравнение, но им это ничего не скажет.
– Статхаудер – выборная должность, но они, можно считать, в кармане у Оранского дома. А когда статхаудер Виллем, – он указывает на подпись под документом, – женился на дочери прусского императора, он стал изображать из себя монарха, поставленного на царство самим Богом. Однако пять лет назад… – (французское вторжение все еще тайна для японцев), – голландский народ сменил свое правительство…
Переводчики испуганно переглядываются.
– …и статхаудер Виллем был… Как сказать по-японски «изгнан»?
Гото подсказывает недостающее слово, и тогда Ивасэ тоже понимает общий смысл.
– Виллем живет в Лондоне, – продолжает Якоб, – а его прежнюю должность отменили.
– Значит, Виллем Пятый, – Намура хочет полной ясности, – не иметь власть в Голландии?
– Нет, никакой власти. Все его имущество конфисковано.
– Голландцы все еще… слушаться, уважать статхаудер?
– Оранжисты уважают, а патриоты – люди, преданные новому правительству, – нет.
– Много голландцы быть или «оранжисты», или «патриоты»?
– Да, но большинству важнее, чтобы в желудке была еда, а в стране – мир.
– Значит, этот документ, который мы переводить, – этот «меморандум из Кью»… – Гото хмурится, – есть приказ от Виллем Пятый для голландцы, отдать голландский собственность англичанам для сохранность?
– Да, но вопрос в том, признаем ли мы, голландцы, право Виллема на такие приказы?
– Английский капитан пишет: «Все голландский колонии подчиняться меморандум из Кью».
– Он так пишет, да, но, скорее всего, он лжет.
В дверь нерешительно стучат.
– Да? – откликается Якоб.
Кон Туми заглядывает в комнату, снимает шапку и просительно смотрит на Якоба.
«Туми не стал бы беспокоить нас по пустякам в такое время», – думает Якоб.
– Господа, продолжайте без меня. Нам с господином Туми нужно поговорить в Морском зале.
– Тут такое дело… – Ирландец пристраивает шапку на колене. – Как у нас говорят, «скелет в шкафу».
– У нас на Валхерене это называется «труп в огороде».
– Ну и репки растут у вас на Валхерене. Можно, я буду говорить по-английски?
– Пожалуйста. Если будут трудности, я переспрошу.
Плотник делает глубокий вдох.
– Мое имя – не Кон Туми.
Якоб некоторое время переваривает известие.
– Вы не первый, кто назвался фальшивым именем, когда его насильно завербовали во флот.
– На самом деле меня зовут Фиакр Мантервари, и никто меня не вербовал. Как я уехал из Ирландии – вообще странная история. Однажды морозным днем Святого Мартина каменная плита выскользнула из веревок и раздавила моего папашу, как жука. Я изо всех сил старался заботиться о семье вместо него, но этот мир суров. Случился неурожай, к нам в Корк стали стекаться люди со всего Манстера, и домохозяин повысил плату за жилье втрое. Мы заложили папашины рабочие инструменты, но очень скоро мне с мамашей, пятью сестрами и маленьким братиком пришлось ютиться в старом сарае. Там Подрик простыл, и вот уже одним ртом меньше. Я пробовал искать работу в доках, на пивоварнях, я все перепробовал, но мне не везло. Тогда я пошел к закладчику и попросил вернуть папашины инструменты. А он говорит: «Они уже проданы, красавчик, но сейчас зима, людям нужны теплые пальто. Плачу блестящими шиллингами за хорошие пальто, понял меня?»
Туми делает паузу, выжидая, как отреагирует Якоб.
Якоб понимает, что колебаться нельзя.
– Вам надо было кормить семью.
– Однажды я спер в театре дамское платье. Закладчик мне: «Мужские пальто, красавчик», – и заехал по уху. В другой раз я стащил мужское пальто из конторы стряпчего. «Это даже пугало носить не станет, старайся лучше!» В третий раз поймали меня, как куропатку. Две недели я просидел в городской тюрьме, а потом предстал перед судом, и единственное знакомое лицо, которое там увидел, был закладчик. Он сказал судье-англичанину: «Да, ваша честь, этот мальчишка все время предлагал мне разные пальто». Тогда я сказал, что он все врет, это он сам торгует ворованными пальто. Судья мне сказал, что Бог прощает всех, кто искренне раскаивается, и влепил семь лет в Новом Южном Уэльсе. Пять минут от входа в зал до удара судейского молоточка. В порту стоял арестантский корабль, «Королева», и его надо было наполнить, вот я и пригодился. Мама и сестры не смогли подкупить охрану, чтобы хоть проститься со мной. И вот в апреле – в девяносто первом году это было – «Королева» отправилась в плавание в составе Третьей флотилии…
Якоб вслед за Туми смотрит на стоящий посреди залива на якоре «Феб».
– Нас там сотни сидели в трюме, в темноте и духоте. Тараканы, моча, блевотина, блохи. Крысы кусали без разбору и живых и мертвых – здоровенные, как барсуки. В северных морях мы тряслись от холода. В тропиках на нас капала раскаленная смола, и каждую минуту, даже во сне, мы думали об одном: «Воды, воды, Матерь Божья, воды…» Нам выдавали по полпинты в день, а на вкус эта вода была как солдатская моча – да, наверное, частенько так оно и было. По моим подсчетам, каждый восьмой умер в пути. Три слова «Новый Южный Уэльс», которых мы так боялись на родине, стали обещанием избавления. А один старик из Голуэя нам рассказывал о Виргинии – какие там огромные пляжи, и зеленые поля, и девчонки-индианки, готовые отдаться за медный грош, и мы все думали: «Ботани-бей как Виргиния, только немножко дальше»…