Тысяча осеней Якоба де Зута — страница 90 из 108

– А управляющий ван Клеф передал вам какие-либо указания?

– Мы ничего не получили. И сделали очевидные выводы.

Сирояма сравнивает прожилки на листе с венами на своих руках.

– Если бы мы хотели не дать фрегату уйти из залива Нагасаки, какую стратегию вы бы предложили?

Де Зут не ждал такого вопроса, но, подумав, отвечает, а Ивасэ переводит:

– Управляющий де Зут предлагает две стратегии: обманом и силой. Чтобы обмануть, следует начать затяжные переговоры, будто бы для заключения союза. Достоинство этого плана в том, что он позволит избежать кровопролития. Недостаток в том, что англичане наверняка хотят заключить договор побыстрее, пока в северной части Тихого океана не наступила зима, и, кроме того, они уже сталкивались с такой хитростью в Индии и на Суматре.

– Значит, силой, – говорит Сирояма. – Как захватить фрегат, если у тебя нет фрегата?

– Сколько воинов у вашего превосходительства? – спрашивает де Зут.

Градоправитель сперва приказывает писцам перестать записывать. Потом велит им выйти.

– Сто человек, – признается он. – Завтра – четыреста. Очень скоро – тысяча.

Де Зут кивает.

– Сколько лодок?

– Восемь сторожевых лодок, – отвечает Томинэ. – Их обычно используют в гавани и для береговой охраны.

Затем де Зут спрашивает, может ли городская управа изъять для военных нужд рыбачьи лодки и грузовые суда, стоящие в гавани и вообще в заливе.

– Представитель сёгуна, – говорит Сирояма, – может изъять все, что угодно.

Де Зут сообщает Ивасэ свой вердикт.

Ивасэ переводит:

– Исполняющий обязанности управляющего считает, что хотя тысяча умелых самураев могут с легкостью одолеть врага на суше или на корабле, вопрос транспортировки становится непреодолимым препятствием. Пушки фрегата не дадут флотилии подойти достаточно близко, чтобы воины поднялись на борт. Кроме того, морские пехотинцы «Феба» вооружены новейшим оружием… – Ивасэ употребляет голландское слово «винтовка». – Это как мушкет, но втрое мощнее и заряжается намного быстрей.

– Значит, – пальцы Сироямы уже изорвали в клочья кленовый листок, – нет надежды задержать корабль силой?

– Корабль захватить не получится, – говорит де Зут, – но можно перекрыть выход из бухты.

Сирояма смотрит на Ивасэ в уверенности, что де Зута подвело недостаточное знание японского, но де Зут что-то долго втолковывает переводчику, показывая жестами то цепь, то стену, то лук со стрелами. Ивасэ пару раз переспрашивает и наконец поворачивается к градоправителю.

– Ваше превосходительство, исполняющий обязанности управляющего предлагает построить, как говорят голландцы, «понтонный мост» из связанных вместе лодок. Он считает, двухсот должно хватить. Лодки можно изъять в деревнях по берегам залива, привести их на веслах или под парусом к самому узкому месту устья и скрепить между собой, создав плавучую стену от одного берега до другого.

Сирояма представляет себе получившуюся картину.

– Что помешает кораблю прорвать эту цепь?

Де Зут понимает вопрос и сразу отвечает по-голландски, а Ивасэ переводит:

– Де Зут-сама говорит, ваше превосходительство: чтобы пробить понтонный мост, корабль должен поставить все паруса. Парусину ткут из конопли и обычно промасливают, чтобы отталкивала воду. Промасленная парусина легко загорается, особенно в жаркую погоду, как сейчас.

– Зажигательные стрелы! – догадывается Сирояма. – Лучников можно спрятать в лодках…

Де Зут смотрит неуверенно.

– Ваше превосходительство, если «Феб» сгорит…

Сирояма вспоминает миф:

– Как солнечная колесница!

«Если такой смелый план закончится успехом, – думает он, – о нехватке стражников забудут».

– Многие матросы на «Фебе» – не англичане, – говорит меж тем де Зут.

«Эта победа, – предвидит Сирояма, – может доставить мне место в Совете старейшин».

– Нужно им позволить сдаться с честью, – настаивает де Зут.

– «Сдаться» и «с честью»? – Сирояма хмурит брови. – Мы в Японии, господин исполняющий обязанности управляющего.

XXXVII. Из каюты капитана ПенхалигонаОколо шести вечера, 19 октября 1800 г.

В небе громоздятся темные тучи. Темнота забита мошкарой и летучими мышами. Узнав европейца на носу сторожевой лодки, капитан опускает подзорную трубу.

– Мистер Тальбот, к нам возвращается консул Фишер.

Третий лейтенант ищет подходящий ответ.

– Хорошие новости, сэр.

Вечерний ветерок, пахнущий дождем, ворошит листы расчетной книги.

– Надеюсь, как раз консул Фишер привез «хорошие новости».

Вдали, над тихой водой, Нагасаки зажигает свечи и закрывает на ночь ставни.

Мичман Малуф, постучавшись, заглядывает в дверь.

– Лейтенант Ховелл передает свое почтение, сэр, и сообщает, что к нам везут мистера Фишера.

– Да, я знаю. Скажите лейтенанту Ховеллу, пусть мистера Фишера проводят в мою каюту, как только поднимется на борт. Мистер Тальбот, передайте майору Катлипу, пусть держит наготове несколько своих морских пехотинцев с оружием, на всякий случай…

– Есть, сэр! – Тальбот и Малуф уносятся прочь с юношеской резвостью.

Капитан остается один со своей подагрой, с подзорной трубой и вечереющим светом.

На берегу, на сторожевых постах в четверти мили за кормой вспыхивают факелы.

Через пару минут в дверь своим особенным стуком стучит корабельный врач.

– Входите, доктор, – говорит капитан. – Я вас еле дождался.

Нэш входит, дыша со свистом, как неисправные кузнечные мехи.

– Подагра – заболевание прогрессирующее, капитан, тут уж ничего не поделаешь, только нести свой крест.

– «Прогрессирующее»? Мистер Нэш, в этой каюте изъясняйтесь, пожалуйста, на простом английском!

Нэш садится у иллюминатора и помогает Пенхалигону положить ногу на скамью.

– Прежде чем наступит улучшение, пациенту становится хуже, сэр.

Он прощупывает ногу очень осторожно, и все равно прикосновение обжигает как огнем.

– Думаете, я не знаю? Удвойте дозу лекарства!

– Разумно ли удваивать дозу опиатов сразу после…

– До тех пор, пока мы не заключим договор с японцами, удвойте дозу, черт побери!

Нэш разматывает бинты и надувает щеки при виде открывшейся картины.

– Да, капитан, но я добавлю еще хну и алоэ, пока у вас не прекратилась всякая деятельность желудочно-кишечного тракта…


Фишер здоровается с капитаном по-английски, пожимает ему руку и кивает сидящим за столом Ховеллу, Рену, Тальботу и Катлипу.

Пенхалигон прочищает горло:

– Садитесь, консул. Нам всем известно, зачем мы здесь собрались.

– Сэр, вначале один крошечный вопрос, – говорит Ховелл. – К нам тут пристал мистер Сниткер, пьяный, как старик Ной. Требует, чтобы его пустили на совещание с консулом Фишером, и клянется, что никому не позволит, как он выразился, «прикарманить то, на что у меня есть все права».

– Права у него есть только на хороший пинок под зад, – перебивает Рен.

– Я ему сказал, капитан, что его позовут, когда он понадобится. Надеюсь, я поступил правильно?

– Совершенно правильно. Сейчас наш почетный гость – консул Фишер. – Капитан учтивым жестом указывает на него. – Попросите, пожалуйста, нашего друга поделиться результатами своих трудов на сегодняшний день.

Пока Фишер отвечает, Ховелл делает заметки, а Пенхалигон вслушивается в интонации. Голландские фразы звучат гладко, словно отрепетированные.

– Итак, сэр, в соответствии с приказом консул Фишер провел день в переговорах с голландцами на Дэдзиме и с японскими чиновниками в городской управе. Он напоминает нам, что не в один день Рим строился, но считает, что успешно заложил фундамент британской Дэдзимы.

– Приятно слышать. «Британская Дэдзима» – удачное выражение.

Джонс приносит лампу на медной подставке, Чигвин – пиво и кружки.

– Начнем с Дэдзимы: они, в принципе, согласны сотрудничать?

Ховелл переводит ответ Фишера:

– Дэдзима все равно что наша.

«Вот это „все равно что“, – думает капитан, – первая тревожная нота».

– Они признают законную силу меморандума из Кью?

Ответ насколько затягивается, что у Пенхалигона появляются серьезные сомнения по поводу «фундамента». Фишер все говорит и говорит, и Ховелл снова делает заметки.

– Консул Фишер сообщает, что известие о падении Объединенной Ост-Индской компании поразило и голландцев, и японцев. Голландцы даже не хотели верить, пока не увидели газету. Он воспользовался общим смятением и представил «Феб» как единственную надежду для голландцев вернуться домой с прибылью. Правда, один несогласный, какой-то писарь по имени…

Ховелл переспрашивает, и Фишер брезгливо повторяет имя.

– …Якоб де Зут назвал британцев «тараканами Европы» и поклялся, что своими руками зарубит всех «гнусных перебежчиков». Мистер Фишер, возмущенный такими речами, вызвал его на дуэль. Де Зут струсил и пошел на попятный.

Фишер утирает рот и добавляет еще несколько слов.

Ховелл переводит:

– Де Зут был прихвостнем управляющего Ворстенбоса, так же как и бывшего управляющего ван Клефа. Он обвиняет вас, утверждая, будто ван Клеф убит вами. Консул Фишер советует забрать его с Дэдзимы и заковать в цепи.

«Сводит старые счеты. – Пенхалигон кивает. – Этого следовало ожидать».

– Прекрасно.

Далее пруссак выкладывает на стол запечатанный конверт и шкатулку с узором в мелкую клеточку, при этом что-то пространно объясняя.

– Мистер Фишер говорит, сэр, что точности ради считал себя обязанным рассказать вам о возражениях де Зута, но уверяет, что писарь полностью обезврежен. Пока мистер Фишер был на берегу, его посетил тамошний врач, доктор Маринус. Ему было поручено от лица всех обитателей Дэдзимы, за исключением негодяя де Зута, передать мистеру Фишеру, что преимущества оливковой ветви, предложенной англичанами, всем ясны как день, и доверить консулу это запечатанное письмо. Оно адресовано вам, и в нем содержится «единодушная воля европейцев Дэдзимы».