– Разве вы вчера не заметили намеренное оскорбление в письме градоправителя?
– Оно не оправдало наших надежд, но японцы и не приглашали нас в Нагасаки.
«Опасно слишком хорошо понимать врага, – думает Пенхалигон. – Можно ненароком стать им».
– Второе письмо, полагаю, сэр, адресовано градоправителю Сирояме?
– Правильно полагаете. – Капитан протягивает Ховеллу листок.
– «Градоправителю Сирояме. Сэр, мистер Фишер протянул вам руку дружбы от имени короны и правительства Великобритании. Вы оттолкнули эту руку. Ни один британский капитан не отдаст порох и не потерпит иностранных инспекторов в трюмах своего корабля. Предложенный вами карантин для Его Величества фрегата „Феб“ нарушает принятый в цивилизованных странах обычай. Однако я готов оставить без внимания нанесенное оскорбление, если ваше превосходительство выполнит следующие условия: доставьте к полудню голландца Якоба де Зута на „Феб“; утвердите консула Фишера в должности управляющего факторией на Дэдзиме; отмените ваши неприемлемые условия касательно пороха и инспекций. Если хотя бы одно из этих условий не будет выполнено, голландцы будут наказаны за свою неуступчивость по законам военного времени, и любой связанный с этим ущерб людям или имуществу будет на совести вашего превосходительства. С превеликим сожалением, и проч., капитан Пенхалигон». Знаете, сэр, это…
Дергающая боль в ноге граничит с изысканным удовольствием.
– Это так же недвусмысленно, как и первое письмо, – говорит лейтенант.
«Куда девался мой благодарный молодой протеже?» – с горечью и гневом думает Пенхалигон.
– Переведите письмо градоправителю на голландский как можно скорее, и пусть Петера Фишера отвезут на шлюпке к сторожевым лодкам, чтобы он мог передать оба письма по назначению.
– «Вскоре после того…»
Лейтенант Тальбот, сидя у иллюминатора в капитанской каюте, читает вслух из книги Кемпфера, в то время как помощник судового врача Рафферти скребет бритвой капитанский подбородок.
– «…в тысяча шестьсот тридцать восьмом году этот языческий двор без малейших угрызений обязал голландцев пройти чудовищную проверку – что для них важнее, приказы сёгуна или любовь собратьев-христиан. Чтобы послужить Империи, мы должны были способствовать уничтожению местных христиан, которых осталось около сорока тысяч. Они в отчаянии укрылись в старой крепости в провинции… – Тальбот с запинкой произносит название, – Симабара и приготовились к обороне. Предводитель голландцев… – Тальбот снова запинается, – Кукебаккер лично отправился туда и четырнадцать дней подвергал осажденных христиан жестокому пушечному обстрелу. Было дано четыреста двадцать шесть залпов как с суши, так и с моря».
– Я знал, что голландцы – гнусные скоты, – Рафферти хирургическими щипчиками выдергивает у Пенхалигона волоски из ноздрей, – но чтобы они стали убивать христиан ради разрешения на торговлю – прямо в голове не укладывается. Почему бы тогда и родную мамочку не продать вивисектору?
– Самая беспринципная нация в Европе. Мистер Тальбот?
– Есть, сэр! «Помощь эта не привела к сдаче крепости или окончательному поражению, но подорвала силы осажденных. И поскольку японцы изволили приказать, голландцы сняли с корабля еще шесть пушек – невзирая на то, что предстояло еще плыть по опасным морям, – дабы японцы могли осуществить свои жестокие намерения…» Любопытно знать, не те ли самые пушечки украшают нынче сторожевые посты в заливе?
– Очень может быть, мистер Тальбот. Вполне возможно.
Рафферти намыливает щеки капитана мылом фирмы Пирса.
Входит майор Катлип.
– Новая сторожевая лодка подошла не ближе старой, и Якоба де Зута на ней не видно. И флаг над Дэдзимой нахально развевается, как будто нос нам показывает.
– Мы им этот нос обкорнаем, – обещает Пенхалигон.
– На Дэдзиме идет эвакуация. Вывозят все, что можно погрузить на телеги.
«Значит, они приняли решение».
– Мистер Тальбот, который час?
– Час, сэр? Чуть больше половины одиннадцатого, капитан.
– Лейтенант Рен, скажите мистеру Уолдрону – если не будет новостей…
В коридоре слышен шум. Кто-то громко говорит по-голландски.
– Без разрешения капитана нельзя! – кричит не то Бейнс, не то Пейнс.
Голос Фишера отвечает длинной голландской фразой, заканчивающейся воплем:
– Консул!
– Должно быть, – задумчиво произносит Катлип, – ребята из Ганновера ему рассказали, что происходит.
– Позвать лейтенанта Ховелла, сэр? – спрашивает Тальбот. – Или Смейерса?
– Если японцы отказываются с нами договариваться, зачем нам голландцы?
Из-за двери доносится голос Фишера:
– Капитан Пенхалигон! Поговорить! Капитан!
– Может, кислая капуста и спасает от цинги, – говорит капитан, – но кислая физиономия этого немца…
Рафферти фыркает.
– …едва ли нам чем-нибудь поможет. Майор, скажите ему, что я занят. Если он не поймет, сделайте так, чтобы понял.
За пять минут до полудня Пенхалигон, в парадном мундире с золотыми шнурами и треуголке, обращается к собравшимся на палубе матросам.
– В чужих краях, как на войне, события разворачиваются быстро. Сегодня нам предстоит бой. Нет смысла произносить речи, будто накануне великого сражения. Я предполагаю, что дело будет недолгое, шумное и одностороннее. Вчера мы предложили японцам дружбу. Они плюнули нам в лицо. Неучтиво? О да. Неразумно? Думаю, да. Наказуемо по законам цивилизованных народов? К сожалению, нет. Сегодня у нас иная цель – наказать голландцев…
Нестройный хор матросов постарше кричит «ура».
– …этих отщепенцев, которым мы предложили работу и бесплатный проезд, а они ответили такой наглостью, что ни один англичанин не может этого стерпеть.
Вдали над горами разворачиваются полотнища дождя.
– Будь мы сейчас возле Эспаньолы или у Малабарского берега, мы бы отплатили голландцам, захватив их имущество в счет компенсации, и назвали бы этот залив гаванью Короля Георга. Они воображают, что я не стану рисковать лучшей командой за всю мою жизнь и нападать на Дэдзиму в час дня только для того, чтобы к пяти снова ее сдать, и тут они правы: в конечном счете на всех японских воинов у «Феба» пушечных ядер не хватит.
Одна из двух сторожевых лодок мчится стрелой назад, в Нагасаки.
«Гребите, гребите, – мысленно напутствует ее капитан. – Вам не обогнать моего „Феба“».
– Но если мы сровняем Дэдзиму с землей, мы тем самым разрушим и миф о голландском могуществе. Когда уляжется пыль, будут сделаны выводы, и следующую британскую экспедицию в Нагасаки – быть может, уже в будущем году – встретят совсем по-другому.
– Капитан, – спрашивает майор Катлип, – что, если туземцы пойдут на абордаж?
– Сделайте предупредительные выстрелы, а если не поможет, продемонстрируйте им силу и меткость британских винтовок. Постарайтесь убивать как можно меньше.
– Сэр! – Артиллерист Уолдрон поднимает руку. – Часть ядер могут улететь дальше, чем мы рассчитываем.
– Наша цель – Дэдзима, но если несколько выстрелов без всякого умысла с нашей стороны заденут Нагасаки…
Пенхалигон чувствует, как неодобрительно ощетинился рядом с ним Ховелл.
– …то японцы станут более аккуратно выбирать себе союзников. Так познакомим же это деспотическое захолустье с наступающим веком!
Среди матросов на реях Пенхалигон видит перевернутое лицо Хартлпула – тот смотрит на него сверху вниз, словно темнокожий ангел.
– Покажем этому паршивому языческому порту, как британские Псы Войны разносят врага в пух и прах, если пробудить наш праведный гнев!
Почти триста человек смотрят на своего капитана со свирепым уважением.
Пенхалигон косится в сторону Ховелла, но Ховелл смотрит на город.
– Артиллерийские расчеты, по местам! Подведите нас к берегу, мистер Уэц, будьте так добры.
Двадцать человек крутят лебедку. Скрежещет цепь, якорь ползет вверх.
Уэц выкрикивает команды матросам, облепившим ванты.
– Хорошо организованный корабль, говаривал капитан Голдинг, – это плавучая опера…
Разворачиваются шпринтовые паруса и кливера. Утлегарь будто радуется возможности размяться.
– …В этой опере капитан – режиссер, но дирижер-то – штурман.
Отдают фок и грот; затем топселя…
Костяк «Феба» напрягается, суставы скрипят – нагрузка увеличивается.
Уэц налегает на штурвал, переводя корабль на другой галс.
Лотовый с удачной фамилией Лотсон проверяет глубину, цепляясь за гитов.
Высоко в небе матросы под моросящим дождем оседлали брам-реи…
Нос корабля описывает дугу в сто сорок градусов…
…И фрегат, на миг зарывшись носом в волны, разворачивается к Нагасаки.
Просоленный морем датчанин пытался распутать запутавшийся эренс-бакштаг и в результате скрутил из него кукиш.
– Извините, сэр, я отойду на минуточку? – Ховелл указывает на датчанина.
– Идите.
Сухой тон Пенхалигона явно подразумевает: «И не спешите возвращаться».
– Давайте-ка, – говорит он Рену, – посмотрим, что видно с носа.
– Отличная мысль, сэр, – соглашается второй лейтенант.
Пенхалигон хромает вперед и останавливается, поравнявшись с вантами фок-мачты. Катлип и десяток морских пехотинцев наблюдают за оставшейся сторожевой лодкой – до нее всего сотня ярдов прямо по курсу. В длину не больше двадцати футов, с небольшой рубкой, похожа на неуклюжую плоскодонку. Полдюжины стражников с мечами и два инспектора, кажется, спорят, как следует ответить англичанам.
– Не двигайтесь, красавчики, – шепчет Рен. – Мы вас аккуратненько так располовиним.
– Поперчить бы их немножко, – предлагает Катлип. – Может, в мозгах тогда прояснится?
– Не возражаю, – говорит Пенхалигон, – только не убивать.
– Есть, сэр! – дружным хором отвечают морские пехотинцы, вскидывая винтовки.
Катлип выжидает, пока расстояние не сокращается до пятидесяти ярдов.
– Пли!
От переборок сторожевой лодки разлетаются щепки и сыплются в воду, поднимая тучу брызг.
Один инспектор скорчился, закрывая голову руками, другой нырнул в рубку. Двое гребцов бросаются по местам и уводят лодку с пути «Феба» – в самый последний момент. С носа хорошо видно воинов: они уставились на европейцев без страха, но не делают попытки атаковать стрелами или копьями. Лодка тяжело покачивается в кильватере «Феба» и вскоре исчезает за кормой.