орый рассматривает город в подзорную трубу, — …о происходящем на берегу, мы похожи на слепого, который пытается обмануть зрячих.
— А как же спрятанный голландский корабль, сэр? — спрашивает лейтенант Рен.
— Если он есть, то мы подождем. Мимо нас ему не проскользнуть. Господин Толбот, прикажите старшине баркаса подготовить его, но на воду не спускать.
— Есть, сэр.
— Господин Малуф, — Пенгалигон, повернувшись, обращается к гардемарину, — передайте господину Уэцу, чтобы он провел нас на полмили за те игрушечные укрепления, но при этом не спешил…
— Есть, сэр! За укрепления на полмили, сэр, — Малуф спешит к стоящему за штурвалом Уэцу, перепрыгивая через бухту каната, покрытого коркой соли.
«Чем скорее я прикажу отдраить верхнюю палубу, — думает капитан, — тем лучше».
— Господин Уолдрон, — он обращается к похожему на быка старшине — артиллеристу. — Наши орудия готовы?
— Так точно, капитан, на обоих бортах. Дульные пробки вытащены, порох заряжен, но без ядер.
— Обычно голландцы салютуют сторожевым башням, когда проходят мимо тех утесов, видите?
— Да, сэр. Парни внизу должны сделать то же самое?
— Да, господин Уолдрон, и, хотя мне это не нужно, да и не хочу я сегодня ничего такого…
Уолдрон терпеливо ожидает, пока капитан подберет нужные слова.
— Держите поближе к себе ключ от склада ядер. Судьба благоволит к тем, кто готов ко всему.
— Есть, сэр, будем готовы, — Уолдрон спускается вниз, на пушечную палубу.
На мачтах смотровые перекликаются между собой.
Уэц так и сыплет командами.
Паруса подбираются, «Феб» плывет вперед, оснастка скрипит и стонет.
Баклан клювом чистит сверкающие перья, опустившись на корму фрегата.
Лотовый кричит: «Отметка девять!» Цифра передается Уэцу.
Пенгалигон изучает бухту в подзорную трубу, обратив внимание, что у замка сегуна в Нагасаки отсутствует цитадель или донжон.
— Господин Хоувелл, спросите у господина Сниткера: если мы проведем «Феб» как можно ближе к Дэдзиме, высадим сорок человек на двух баркасах и оккупируем факторию, что решат японцы: голландская земля захвачена или их?
Короткий сухой ответ Сниткера.
— Он говорит, что отказывается, — переводит Хоувелл, — угадывать, какие мысли могут возникнуть на сей счет у японских правителей.
— Спросите, не желает ли он примкнуть к этому рейду.
Переводчик Сниткера передает его короткий ответ: «Я дипломат и торговец, а не солдат». Сдержанность Сниткера снимает опасения Пенгалигона, что тот торопится их загнать в хитрую ловушку.
— Глубина десять с половиной! — кричит лотовый.
«Феб» почти поравнялся со сторожевыми башнями по обеим сторонам горла бухты, и капитан направляет на них подзорную трубу. Стены — тонкие, укрепления — низкие, и пушки более опасны самим пушкарям, чем их целям.
— Господин Малуф, пожалуйста, передайте господину Уолдрону, что пора салютовать.
— Так точно, передать господину Уолдрону, что пора салютовать, — Малуф уходит вниз.
Пенгалигон впервые наяву, отчетливо видит японцев. Они невысокого роста, как малайцы, лицом неотличимы от китайцев, а их вооружение вызывает из памяти фразу майора Катлипа о средневековых удальцах.
Пушки выстреливают с обоих бортов; грохот отлетает рикошетом от крутых берегов…
…и едкий дым накрывает корабль, создавая ощущение сражения.
— Отметка девять, — кричит лотовый, — восемь с половиной…
— Две лодки отплывают от города, — докладывают со смотровой на лонг — салинге.
Пенгалигон видит в своей трубе расплывчатые силуэты двух сампанов.
— Господин Катлип, я хочу, чтобы морские пехотинцы повели баркас, одетые, как матросы, с абордажными саблями, замаскированными мешковиной под банками гребцов. — Майор отдает честь и уходит вниз. Капитан идет к старшине баркаса — хитрющему контрабандисту с островов Силли, который решил податься в моряки, когда на него упала тень виселицы в Пензансе.
— Господин Флауэрс, спускайте баркас, но запутайте канаты, чтобы потянуть время. Я хочу, чтобы при встрече с нашим баркасом лодки оказались ближе к «Фебу», чем к берегу.
— Исполню в лучшем виде, капитан. Сейчас навяжу французских узлов.
Вернувшись на нос корабля, Хоувелл спрашивает у капитана разрешения озвучить свои мысли.
— Я высоко ценю озвученные вами мысли, господин Хоувелл, поэтому вы здесь.
— Благодарю вас, сэр. Я утверждаю, что двойной приказ, генерал — губернатора и адмиралтейства, о предстоящей миссии — говоря другими словами, «завладеть голландским имуществом и соблазнить японцев», — никак не соотносится с тем, что мы сейчас наблюдаем. Если у голландцев нечего захватывать и японцы останутся верными своим союзникам, как мы сможем выполнить наши приказы? Третья стратегия, однако, может оказаться более эффективной.
— А теперь подробнее, лейтенант.
— Голландская принадлежность Дэдзимы рассматривается не как барьер англо — японскому договору, но, скорее, как ключ. Каким образом? Коротко говоря, сэр, вместо разгрома центра голландской торговли в Нагасаки мы поможем отремонтировать Дэдзиму, а затем реквизировать.
— Отметка десять, — кричит лотовый, — десять и треть…
— Лейтенант, — Рен слышал все, — позабыл, что мы воюем с голландцами? Почему они станут сотрудничать с врагами своего государства? Если вы все еще надеетесь на тот кусок бумаги от голландского короля Билли в…
— Не затруднит второго лейтенанта подождать, пока первый лейтенант закончит, господин Рен?
Рен иронически кланяется, как бы извиняясь, и Пенгалигону очень хочется дать ему пинка…
«…но твой тесть — адмирал, да и моей подагре пинок не пойдет на пользу».
— Щепочка Нидерланды, — продолжает Хоувелл, — не решилась бы на противостояние могущественной бурбонской Испании, если бы не присущий голландцам прагматизм. Десять процентов от прибыли — назовем их «вознаграждением брокера» — смотрятся гораздо лучше, чем сто процентов от ничего. И даже меньше, чем ничего. Раз корабль с Явы в этом году не прибыл, они еще не знают о банкротстве Голландской Ост — Индской компании…
— И о потере, — понимает капитан, — их накопленного жалованья и доходов от частной торговли по бухгалтерским книгам Компании. Бедняжки Ян, Пиет и Клас — теперь нищие, брошенные среди язычников.
— Без всякой надежды, — добавляет Хоувелл, — вновь увидеть свой дом.
Капитан смотрит на город.
— Как только голландские чиновники поднимутся на борт, мы можем открыть им глаза на их сиротство и представиться не агрессорами, а приемными родителями. Мы можем отпустить одного на берег, чтобы тот убедил соотечественников в нашем дружелюбии и заодно стал посредником на переговорах с японскими властями, объяснив, что следующие «голландские корабли» придут с Пенанга, а не из Батавии.
— Захват голландской меди в качестве боевого приза убьет гусыню с золотыми яйцами — торговлю. Но если продолжать торговлю шелком и сахаром с нашей стороны и отходить с наполовину набитым трюмом, как полагается нашими правилами, то мы можем возвращаться сюда каждый год — к совместному обогащению Компании и империи.
«В Хоувелле я вижу себя, — думает Пенгалигон, — только более молодого и крепкого».
— Люди, — предупреждает Рен, — истошно завоют, потеряв призовые деньги.
— «Феб», — отвечает капитан, — фрегат Его королевского величества, а не приватир[93]. — Он поворачивается к старшине баркаса, скрывать боль в ноге становится все труднее. — Господин Флауэрс, прошу: распутывайте эти французские узлы. Господин Малуф, передайте майору Катлипу, чтобы тот начал погрузку своих морпехов. Лейтенант Хоувелл, мы полагаемся на ваше знание голландского языка, чтобы вы заманили парочку жирных голландских селедок в баркас, не поймав ни одной местной рыбы…
Якорь «Феба» брошен в бухте, в пятистах ярдах от сторожевых башен. Баркас, на веслах которого сидят морские пехотинцы в матросских робах, неспешно приближается к встречающим. Старшина Флауэрс держит румпель, а Хоувелл и Катлип сидят впереди.
— У этого Нагасаки, — замечает Рен, — якорная стоянка такая же, как в Порт — Махоне[94]…
Видно, как плывущий в чистой воде косяк серебряной рыбы внезапно меняет направление.
— …а четыре или пять современных фортов превратят ее в неприступную твердыню.
Длинные, повторяющие изгибы склонов рисовые плантации тянутся по невысоким, поднимающимся друг за дружкой горам.
— Совершенно не нужна она этой отсталой нации, — сокрушается Рен, — слишком ленивой, чтобы построить флот.
Черный дым поднимается с холма, напоминающего горб. Пенгалигон пытается спросить Даниэля Сниткера, является ли этот дым каким‑то сигналом, но попытка Сниткера внятно ответить капитану проваливается, и капитан посылает за Смайерсом — старшим плотником, говорящим на голландском.
Сосновые леса годятся на мачты и стойки.
— Какой прекрасный вид открывается из бухты, — подает голос лейтенант Толбот.
Женственная реплика раздражает Пенгалигона, и он задается вопросом: правильное ли принял решение, остановив свой выбор на лейтенанте Толботе после смерти Сэма Смита в Пенанге. Потом вспоминает, каким одиноким чувствовал себя в должности третьего лейтенанта, зажатого между высокомерием капитана и завистью бывших товарищей — гардемаринов.
— Приличный вид, да, господин Толбот.
Какой‑то матрос в гальюне, в нескольких футах внизу и чуть впереди, похотливо стонет.
— Японцы, я читал, — говорит Толбот, — дают своей стране красочные названия…
Невидимый матрос издает громкий оргазмический рык облегчения…
— …Страна тысячи осеней или восходящего солнца.
…и тяжелое говно падает в воду, словно пушечное ядро. Уэц трижды бьет в колокол.
— И когда смотришь на Японию, — продолжает Толбот, — такие поэтические названия кажутся уместными.
— Что я вижу, — заявляет Рен, — так это защищенную бухту для целой эскадры.