В колонке кредита: личный состав сократился до восьми европейцев и горстки рабов — слишком мало для того, чтобы даже называться «костяком фактории», и если не прибудет корабль следующим июнем — скорее всего, нет, если Ява захвачена англичанами, а Голландская ОИК более не существует, — Дэдзиме придется брать займы у японской стороны, чтобы оплачивать текущие расходы. Как отнесется доброжелательный хозяин к своему «давнему союзнику», особенно если японцы сочтут голландцев частично виновными в приходе «Феба»? Переводчик Хори принес новости о потерях на берегу: шесть солдат погибли на площади Эдо и еще шестеро ранены, несколько горожан получили ожоги, когда начался пожар от ядра, попавшего в кухню одного дома в районе Шинмачи. Политические последствия, опасается он, будут еще более неопределенными. «Я никогда не слышал, — думает Якоб, — о двадцатишестилетнем директоре…
…или, — он ерзает и ворочается, — о фактории, переживающей такой глубокий кризис, как Дэдзима».
Ему недостает Высокого дома, но директор должен спать рядом с сейфами.
Рано утром следующего дня Якоба встречают в магистратуре переводчик Гото и мажордом Томине. Томине извиняется перед Якобом и просит оказать им услугу перед встречей с магистратом: вчера вечером у горла бухты рыбацкая лодка подобрала тело иностранного моряка. Не смог бы директор де Зут взглянуть на тело и определить, принадлежит ли оно матросу с «Феба»?
Якоб не боится мертвецов: он помогал дяде на каждых похоронах в Домбурге.
Мажордом ведет его через двор к пустующему складу.
Он произносит неизвестное Якобу слово, Гото переводит:
— Место, где ждет мертвое тело.
«Покойницкая», — понимает Якоб. Гото просит Якоба научить его этому слову.
У здания их ожидает пожилой буддист с ведром воды.
— Чтобы очиститься, — объясняет Гото, — когда мы покинем… «покойницкую».
Они входят. Маленькое окошко, и запах смерти.
Единственный узник здесь — лежащий на соломенном тюфяке молодой матрос, метис с забранными в конский хвост волосами.
На нем парусиновые штаны моряка, на руке вытатуирована ящерица.
Из‑за открытой двери в покойницкой сильный холодный сквозняк.
Воздух шевелит волосы парня, подчеркивая его недвижность.
Мажордом берет поднос, на котором лежит британский фартинг.
На аверсе монеты надпись «КОРОЛЬ ГЕОРГ III», на реверсе — Британия[123].
— У меня нет сомнения, — говорит Якоб, — что это матрос с «Феба».
— Са, — кивает мажордом Томине. — Но он англичанин?
«Только его мать и Создатель могут дать точный ответ», — думает Якоб. Он говорит Гото: «Пожалуйста, передайте Томине — сама, что его отец, возможно, был европейцем. Его мать, возможно, была негритянкой. Это все, что я могу сказать».
Мажордом ответом недоволен:
— Так он — англичанин?
Якоб обменивается взглядом с Гото: переводчики часто должны давать перевод и объяснять, что означает то или иное.
— Если японская женщина родит мне сына, — Якоб спрашивает Томине, — он будет голландцем или японцем?
Невольно Томине кривится от такого бестактного вопроса:
— Полукровкой.
— Тогда, — Якоб указывает на труп, — и он такой же.
— Но, — настаивает мажордом, — директор де Зут говорит, что он англичанин?
Только курлыканье голубей из‑под карниза нарушает утреннюю тишину.
Якобу не хватает Огавы. Он спрашивает Гото на голландском: «Я чего‑то не понимаю?»
— Если иностранец — англичанин, — отвечает переводчик, — тело выбросят в канаву.
«Благодарю», — думает Якоб.
— А в противном случае его похоронят на кладбище иностранцев?
Сообразительный Гото кивает:
— Директор де Зут прав.
— Мажордом, — Якоб обращается к Томине. — Этот молодой человек — не англичанин. У него слишком темная кожа. Я хочу, чтобы его похоронили… — «как христианина» — на кладбище горы Инаса. Пожалуйста, положите монету ему в могилу.
На полпути по коридору к комнате Последней хризантемы небольшой внутренний дворик, где растет клен над маленьким прудом. Якобу и Гото предложено подождать на веранде, пока мажордом Томине проконсультируется с магистратом Широямой перед их аудиенцией.
Опавшие красные листья плывут по размытому отражению солнца на поверхности темной воды.
— Поздравляю, — произносится на голландском, — с повышением, директор де Зут.
«Встречи никак не избежать». Якоб поворачивается лицом к убийце Огавы и похитителю Орито.
— Доброе утро, Владыка-настоятель, — отвечает он на голландском, чувствуя, как прижимается к ребрам свиточный футляр из кизилового дерева. Длинный тонкий выступ, должно быть, заметен на левой стороне.
Эномото поворачивается к Гото:
— Тебя наверняка заинтересуют некоторые картины в коридоре.
Гото кланяется:
— Владыка-настоятель, правила Гильдии переводчиков запрещают…
— Ты забываешь, кто я. Я прощаю только один раз.
Гото смотрит на Якоба, Якоб кивком соглашается.
Он старается чуть развернуться, чтобы скрыть футляр.
Один из молчаливых слуг Эномото сопровождает Гото, другой остается неподалеку.
— Голландский директор проявил смелость против корабля, — Эномото с удовольствием практикует голландский. — Новости путешествуют по всей Японии, даже сейчас.
Якоб может только думать о Двенадцати догмах ордена Ширануи. «Когда члены ордена умирают, — думает Якоб, — разве не открывается всем фальшь догм? Разве Богиня — не просто безжизненный деревянный чурбан? Разве все страдания сестер и утопленные младенцы не становятся тогда напрасными?»
Эномото хмурится, словно прислушивается к дальним голосам.
— Впервые увидев вас в Зале шестидесяти циновок год тому назад, я подумал…
Белая бабочка медленно пролетает совсем близко от лица Якоба.
— …я подумал: «Странно: он иностранец, но чем‑то нас тянет друг к другу. Понимаете?»
— Я помню тот день, — подтверждает Якоб, — но никакой тяги не почувствовал.
Эномото улыбается, как улыбнулся бы взрослый неумелому вранью ребенка.
— Когда господин Грот говорит: «Де Зут продает ртуть», — я думаю: «Вот оно: общее».
Черноголовая птица наблюдает с полыхающего красным цветом дерева.
— И я покупаю ртуть, но при этом думаю: «Взаимосвязь остается. Странно».
Якоб гадает, как страдал Огава Узаемон перед смертью.
— Затем я слышу: «Господин де Зут сделал предложение Аибагаве Орито». И думаю: «О — о-о — о!»
Якоб не может скрыть изумления. Листья на воде крутятся, очень медленно.
«Как вы… — и он думает: — Этим я только подтверждаю его слова».
— Ханзабуро выглядит очень глупым, поэтому он очень хороший шпион.
На плечи Якоба словно навалили камней. Болит спина.
Он видит, как Ханзабуро вырывает страницу из его тетради…
«…и та страница, — думает Якоб, — проходит перед чередой похотливых глаз».
— Что вы делаете с монахинями в вашем храме? Почему вы должны… — Якоб едва успевает остановиться, не выболтать то, что знал аколит Джирицу. — Почему вы украли ее, когда человек вашего положения может выбрать кого угодно?
— У нас с ней тоже есть что‑то общее. Вы, я, она. Приятный треугольник…
«И есть четвертый угол, — думает Якоб, — имя ему Огава Узаемон».
— …а сейчас она всем довольна, — Эномото переходит на японский язык. — В Нагасаки она занималась важным делом, но ее миссия на Ширануи еще более важна. Она служит феоду Киога. Она служит Богине. Она служит моему ордену. — Он снисходительно улыбается, видя бессилие Якоба. — Я теперь понимаю. Наше общее — это не ртуть. Нашим общим была Орито.
Белая бабочка пролетает совсем близко от лица Эномото.
Рука настоятеля описывает круг над бабочкой…
…и она падает, безжизненная, как бумажный лист, в темную воду.
Мажордом Томине видит голландца и настоятеля и останавл и вается.
— Теперь нас более не тянет друг к другу, директор де Зут. Наслаждайтесь долгой — долгой жизнью.
Тонкие бумажные шторы закрывают прекрасный вид на Нагасаки, придавая комнате Последней Хризантемы почти траурную атмосферу, у Якоба ощущение, будто он в тихой часовне на шумной улице родного города. Розовые и оранжевые цветы в вазе наполовину выцвели от штор. Якоб и Гото становятся на колени на маты лишайникового цвета перед магистратом. «За эти два дня, — думает Якоб, — он постарел на пять лет».
— Так любезно со стороны голландского директора посетить нас в такое… заполненное неотложными делами время.
— Уважаемый магистрат, несомненно, занят делами ничуть не меньше. — Голландец просит Гото отблагодарить магистрата надлежащим официальным языком за поддержку во время недавнего кризиса.
Гото успешно переводит: Якоб узнает слово — кризис.
— Иностранные корабли, — отвечает магистрат, — заходили в наши воды до этого. Рано или поздно, их пушки должны были заговорить. «Феб» стал нашим учителем, и в следующий раз… — он резко вдыхает, — …слуги сегуна будут лучше подготовлены. Ваш «понтонный мост» указан в моем отчете для Эдо. Но сейчас судьба не оказалась столь благосклонна ко мне.
Накрахмаленный воротник царапает шею Якоба.
— Я наблюдал за вами вчера, — говорит магистрат, — на Сторожевой башне.
— Благодарю вас за… — Якоб не уверен, как ответить, — …за ваше беспокойство.
— Я подумал о Фаэтоне, вокруг которого летали молнии и гремел гром.
— К счастью для меня, англичане целились не так хорошо, как Зевс.
Широяма открывает свой веер и вновь складывает его.
— Вы боялись?
— Я хотел бы сказать, «нет», но, честно говоря… никогда раньше не испытывал такого страха.
— И все же, имея возможность убежать, вы остались на посту.
«Но не после второго залпа, — думает он. — Лестница- то обрушилась».
— Мой дядя, который заменил мне отца, всегда ругал меня за… — он просит Гото перевести слово «упрямство».
Снаружи бамбук покачивается под морским бризом. Шорох такой печальный.
Взгляд Широямы цепляется за выпуклость от футляра на одежде Якоба…